ответственность после того, что случилось? - и он рассказал о катастрофе.
Поярков побледнел еще больше.
- Погодите. Но кто же погиб?
Вынув из стола толстую бухгалтерскую книгу, Медоваров перелистал
страницы.
- Ну да! Так я и знал. Охрименко отличился. Дисциплинка у него всегда
хромала.
- Петро! Да ведь это же наш Петро! - Поярков выронил папиросу и,
обхватив голову руками, бессильно опустился в кресло.
Медоваров нетерпеливо постукивал толстым карандашом по столу, и
Багрецову казалось, что Толь Толич думает лишь об одном: когда же кончатся
неуместные здесь переживания. Ну друг у Пояркова погиб. Теперь уж ничего
не сделаешь. А за дисциплинку спросят с живых, и прежде всего с
начальства. Но не такой человек Медоваров, чтобы попасть под удар.
Наверное, у него заготовлены все оправдания в документах и приказах.
Ошибался Вадим. И у Толь Толича сердце не каменное, в нем была и
жалость к погибшему и другие простые человеческие чувства. Но жизненная
цепкость, стремление оправдать себя - как бы не подумали, что начальник
прошляпил, не сигнализировал, - видимо, подсказывали ему другие слова.
- А сколько раз я Охрименко предупреждал, - говорил Медоваров, каждое
слово точно подчеркивая карандашом. - Выговор за опоздание он получил?
Получил. За неправильное хранение парашютного хозяйства взыскание было?
Было. За появление на работе в небритом виде замечание сделано? Сделано. -
Он подвел итоговую черту. - Вот и результат. Точка.
Поярков скрипнул зубами.
- Припомнили. Так и напишите в некрологе: "В небритом виде..."
- Эх, Серафим Михайлович! Мы с вами оба коммунисты и отвечаем перед
партией.
Но вы же вольная птица. Конструктор отвечает только, за свои
технические ошибки. А у меня - кадры. Они вот где сидят, - Медоваров
похлопал себя по розовой шее. - И живые и мертвые. За всех я в ответе.
Опять зазвонил телефон. Медоваров отбросил карандаш.
- Слушаю. Борис Захарович? Ну и что ж, подождет ваш Набатников. Чешская
обсерватория? И они подождут. Мейсон? Это что за птица? Южноамериканец?
Прилетел в Москву?
Багрецов подтолкнул Тимофея локтем и наклонился к уху. Это не укрылось
от Толь Толича.
- Минуточку. - Он опустил трубку на колени и спросил Багрецова: - Что
это вы там шепчетесь? Насчет Мейсона? Слыхали о нем?
- Недавно получил от него письмо.
- Родственничка нашли? Кто он такой?
- Директор фирмы.
Подозрительно взглянув на Багрецова, Медоваров приложил трубку к уху.
- Ну так вот, Борис Захарович. Без санкции вышестоящих органов
отправить "Унион" в хозяйство Набатникова я не могу... Постараюсь
связаться с Москвой... Не горячитесь, золотко, не горячитесь. Вы же не
знаете, что произошло... По телефону неудобно. Хорошо, заходите. Кстати,
вас здесь ждут.
Приехали, приехали... Эх, Борис Захарович, мне бы ваши заботы!..
Поярков сидел, опустив голову на грудь, слегка покачиваясь от
усталости, бессонных ночей и неожиданно свалившегося на него горя. Но вот
он вскочил, точно подброшенный пружиной.
- Что вы тут говорите! Разбился самолет, и вдруг из-за него
задерживается отправка "Униона"! Абсолютная чепуха. Как можно связывать
такие разные вещи?
Оглянувшись на приехавших инженеров, Медоваров сказал:
- Попрошу обождать в приемной. Сейчас к вам придет товарищ Дерябин.
Он помедлил, пока за ними не закроется дверь, и терпеливо, как
больного, начал убеждать Пояркова:
- Вы же знаете, как я ценю ваши труды. Я понимаю ваше нетерпение,
золотко.
Но посудите сами: катастрофа произошла неподалеку от хозяйства
Набатникова.
Ни в каких орлов я не верю. Тут что-то другое. В "Унионе" находится
ценное уникальное оборудование. На пути горные перевалы. Разве можно здесь
рисковать? Комиссия разберется, и все будет в порядке. А кроме того,
золотко, у меня есть и другие веские выводы, касающиеся вашей конструкции.
- А именно?
Медоваров вытащил из-под газет журнал с отмеченной красным карандашом
статьей.
- Читали?
- К сожалению, да.
- Ну и как вы реагируете на эту критику?
- Никак. Обыкновенная злопыхательская рецензия. Два года назад вышла
моя несчастная брошюрка, и вдруг сейчас ее вспомнили. Удивительно.
- Ничего удивительного. Ведь это общественное мнение...
- Почему общественное? Здесь подпись какого-то Пирожникова. Он
недоволен, что я в своей брошюре недооценил какую-то допотопную
пластмассу, которую упорно пропихивает спекулянт от науки. Дождался своего
времени.
Медоваров встал во весь свой не очень внушительный рост и поднял
"указующий"
палец:
- Общественность вам этого не простит. Вместо того чтобы честно
признать свои ошибки и поблагодарить общественность за справедливую
критику...
- А если она несправедливая?
- Как это может быть? В центральной печати? Вы посмотрите, кто здесь в
редколлегии? Кто подписал этот номер? Академик, доктор технических наук,
профессор...
- Пусть хоть двадцать академиков и докторов. Ведь они не читали ни моей
брошюры, ни рецензии на нее, - постепенно накаляясь, заговорил Поярков. -
Но скажите мне своими словами, что общего между "Унионом" и этой паршивой
рецензией? - Он выхватил журнал из рук Медоварова и бросил на стол.
- Не вас мне убеждать, золотко. Человек, который проповедует ошибочные
взгляды в печати, может так же ошибиться и в конструкции, и в разных
других делах. На ошибках учимся, золотко... Не я прошу понять меня
по-человечески.
Вы хотите помочь Набатникову?
- Науке, а не Набатникову.
- Ну хорошо, пусть науке, - благодушно согласился Медоваров. - Она, как
говорится, требует жертв. Но если что случится с вашим "Унионом", кто
будет жертвой? Я, конечно, человек маленький, но с меня тоже спрашивают.
Общественность сигнализировала? Сигнализировала! Тогда почему же
товарищ Медоваров не прислушался к этим сигналам?
- Нелепая перестраховка.
- Это с вашей точки зрения. А я отвечать должен.
- Придет Дерябин, будем звонить в министерство.
- В десять часов вечера? Кого же вы там застанете?
- Не знаю. Но вы здесь сидите, как на транзитной станции, и
задерживаете отправку. Если сорвутся опыты Набатникова, то вряд ли вам
поздоровится.
И Поярков выбежал из кабинета.
Едва за ним успела захлопнуться дверь, как Медоваров стал яростно
названивать по телефону. Прежде всего он связался с московской квартирой
директора НИИАП - ведь тот дела еще не сдавал. Простуженным голосом,
кашляя, директор высказал мнение, что, несмотря на подписанный приказ о
его новом назначении, он все же считает необходимым отправить "Унион"
немедленно.
Однако это не удовлетворило Медоварова. "Профессору что? Он уже
отрезанный ломоть, и если дело дойдет до чего-нибудь серьезного, то вполне
может отказаться от своих слов. Никаких распоряжений он не давал. Как так?
Очень просто: где письменное подтверждение?"
Дежурный по министерству, куда потом звонил Медоваров, сказал, что
подобные вопросы директор НИИАП должен решать сам, но все же дал домашний
телефон начальника главка. Очень вежливо, но с подчеркнутой иронией
начальник главка напомнил товарищу Медоварову, что сейчас несколько другое
время, изменилась система руководства, и товарищу Медоварову
предоставляется полная инициатива. Если же его смущает "сигнал
общественности", касающийся брошюры Пояркова, то пусть он возьмет на себя
смелость опровергнуть выводы государственной комиссии, которая принимала
"Унион". Опять же товарищ Медоваров должен сам решить, в какой степени
катастрофа с самолетом может повлиять на отправку "Униона". На месте
виднее.
Медоваров понял, что примерно то же самое сказал бы ему и министр, так
же бы ответили и в ЦК. Безнадежно спрашивать, все будут отвечать, что у
самого должна быть голова на плечах, а кроме того, есть и коллектив, с
которым всегда надо советоваться. Коллектив? А что делать, если в нем
появились чужие люди, временно прикомандированные, вроде конструктора
Пояркова и старика Дерябина? Им что? Они приехали сюда на два-три месяца,
сделали свое дело и - до свидания. Но они даже пробуют здесь командовать!
И, взвесив все "за" и "против", Медоваров утвердился в своем прежнем
решении - задержать отправку "Униона".
Он нажал кнопку звонка, чтобы вызвать секретаршу, но вспомнил, что она
уже давно отпущена. На звонок отозвался Дерябин. Он с усмешкой вошел в
кабинет:
- Я к вашим услугам, Анатолий Анатольевич.
Разговаривая с этим стариком, Медоваров всегда испытывал глухое
раздражение.
Ему казалось, что Дерябин, обыкновенный инженер без степени и звания,
хоть и руководит какой-то там лабораторией, но все же должен бы
чувствовать разницу между собой и фактическим начальником целого
института. Больше того - старик позволяет себе усмешечки "в адрес
начальника", часто не соглашается с его замечаниями, особенно если дело
касается технической стороны вопроса.
Конечно, старик знающий, больше сорока лет проработал в лаборатории, а
чего достиг? Так и помрет на этой должности.
Тяжело опустившись в кресло, Дерябин стал протирать очки.
- Я уже знаю. Поярков рассказал. Надо как-то сообщить родителям
Охрименко...
Теперь, что нам делать? Ребят я отправил устанавливать прибор. Через
час все будет готово. Вот их удостоверения. Потом попрошу отметить.
- Не заботитесь вы о людях, Борис Захарович. Автобус уйдет, и ребята
останутся под открытым небом. Завтра утречком бы приехали. Не спеша...
- Неужели вы думаете всерьез отложить отправку?
- У нас на то есть веские соображения.
- У кого это у вас?
- Дорогой Борис Захарович, золотко мое! Но вы же требуете невозможного!
Неужели я должен вам напоминать, что есть такие вещи, о которых я не
вправе распространяться. Откуда вы знаете, что я этот вопрос не
согласовывал?
- Где?
- Ну, мало ли где... - Как бы невзначай Медоваров указал пальцем вверх.
Тонкий синенький дымок струился из пепельницы. Дерябин отогнал его от
себя, быстро встал, ожесточенно смял папиросу.
- Но Поярков говорил совсем о других причинах?
- Во-первых, он не знал, что я консультировался. А во-вторых, он не
стал бы вам все рассказывать. Ведь статья-то появилась неспроста.
Дрожащими руками Дерябин надел очки.
- Что-то я вас не пойму, Анатолий Анатольевич. Туман какой-то.
- А особое мнение члена государственной комиссии профессора Широкова вы
читали?
- Да, но это частность.
- Вам так кажется. А другим...
Властный и долгий звонок междугородной прервал Медоварова.
- Медоваров слушает. Здравствуйте... - И, покосившись на Дерябина, он
невнятно пробормотал имя и отчество. - Тут у нас всякие обстоятельства...
Не очень, но... Видимо, задержим. Как нельзя?.. Тоже обстоятельства? Ну
хорошо, попробую... Потом позвоню, потом... Сейчас неудобно...
- Я бы мог выйти, - раздраженно пощипывая щеточку усов, сказал Дерябин,
когда разговор с Москвой закончился. - Далеко не все мне положено знать,
как вы изволили заметить.
Медоваров чуточку смутился, но тут же лицо его приняло каменное
выражение.
- Приготовьтесь, товарищ Дерябин: "Унион" будет отправлен вовремя.
- Туман, туман, - покачивая головой, говорил Дерябин, шагая по длинной
ковровой дорожке к выходу. - Туман...
ГЛАВА ВТОРАЯ
Туман рассеивается не сразу, но автор дает обещание,
что читателю многое будет ясным гораздо раньше, чем
большинству героев нашего повествования. А сейчас
начинаются приключения.
Дождь только накрапывал. Он принимался идти несколько раз еще с вечера,
но не прибил даже пыли на дороге. Мелкие капли, как дробинки, катались в
пыли.
Свет прожекторов заливал своими лучами и эту дорогу, и белый забор,
вдоль которого она шла, и будку часового, охраняющего территорию НИИАП. В
будке, приподнятой над оградой, чуть слышно поскрипывали доски, - ходил
часовой.
По черному небу медленно плыли клочковатые облака. Сквозь них
проглядывали яркие, пылающие звезды. В кустах рядом с подземным складом
чуть теплился слабый огонек.
Возле него, вздрагивая от холода, как у потухшего костра, сидел
Багрецов с карманным приемничком на ладони. Рядом примостился Бабкин.
Светилась не шкала, как у обыкновенного приемника, а крышка с нанесенным
на нее специальным люминесцентным составом. Нажмешь кнопку - и ток от
батарейки заставит работать и сам приемник и его необычное освещение. Этим
приемником можно пользоваться как карманным фонариком. Его придумал
Багрецов, а потом уже Бабкин сделал что-то похожее и для себя. Он редко
включал свой приемник - трудно доставать специальные батарейки, - а потому
сейчас работал один, Димкин. Друзья контролировали работу ЭВ-2,
электронного влагомера, установленного в кабине автоматической
радиометеостанции.
На Бабкина эта командировка свалилась как снег на голову. Он прекрасно
себя чувствовал в Девичьей Поляне, где работал в филиале
метеорологического института. И вдруг телеграмма из Москвы: инженеру
Бабкину Тимофею Васильевичу срочно выехать в командировку в распоряжение
начальника лаборатории Дерябина для испытаний ЭВ-2. Не ожидал Тимофей, что
вспомнят об этом приборе, который уже давно был сделан совместно с Димкой.
Димка шлет телеграмму, чтобы встретиться на узловой станции и вдвоем
приехать в Киев.
Как всегда, друзья ездили в командировки вдвоем, а сейчас это было
просто необходимо: соавторы.
Багрецов вышел на условленной станции, а Бабкина нет как нет, хотя
местный поезд давно уже прибыл. Так хотелось увидеться поскорее, несколько
месяцев не встречались. "Дружба есть дружба, и от нее никуда не денешься",
- как однажды признался в письме Тимофей. Мало того что Тимкина жена,
Стеша, навсегда увезла друга из Москвы, сегодня она заставила Вадима
помучиться ожиданием и тревогой. В самом деле, Тимка такой аккуратный и
вдруг не приехал вовремя! Что же могло случиться?
Вадим бегал по платформе, пытался звонить по междугородному телефону -
места себе не находил. Но вот целым и невредимым появляется Тимофей и,
пряча виноватые глаза, признается, что жена перепутала расписание местных
поездов.
Понадеялся на нее, а сам не проверил. Димка так обрадовался встрече,
что простил его тут же. Разве он предполагал, как эта пустяковая
оплошность может повлиять на дальнейшие события? Во всяком случае, если бы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг