Автор(ы) произведения: Вадим ДОНСКОЙ
Переводчик(и) произведения:
Название произведения: Айси
Жанр; время, место создания: Фантастическая повесть
Цикл (серия); номер в цикле:
Ист. получения произведения: журнал "Звезда Востока"
Автор(ы) файла: Александр Шкурупий (Иван Иванов)
Редактор(ы) файла: Александр Шкурупий (Иван Иванов)
Название (кодировка) файла: Айси.txt (CP-1251)
Дата (номер) редакции файла:
Источник получения файла: sitvshaa@atrus.ru
__________________________________________________________________________
Из коллекции Вадима Ершова: http://lib.ru/~vgershov
__________________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
ПРОЛОГ
ГЛАВА 1
ГЛАВА 2
ГЛАВА 3
ГЛАВА 4
ГЛАВА 5
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
ГЛАВА 8
ГЛАВА 9
ГЛАВА 10
ГЛАВА 11
ГЛАВА 12
ГЛАВА 13
ЭПИЛОГ
__________________________________________________________________________
Текст подготовил Еpшов В. Г. Дата последней редакции: 10.02.2001
журнал "Звезда Востока"
Вадим Донской
АЙСИ
ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
ПРОЛОГ
Николай основательно застрял. Стены трещины, вверху довольно далеко
отстоящие друг от друга, ниже сходились, выступая встречными карнизами. При
ударе о первый из них погас фонарь и пропала связь с модулем, находящимся на
орбите. После этого он уже в полной темноте падал еще секунд двадцать и в
завершение влетел в одно из наиболее узких мест (и угораздило же попасть),
где его и заклинило. Хорошо, что здесь ускорение свободного падения
составляет лишь одну десятую земного; будь оно раза в три-четыре больше, и
его жена уже была бы вдовой. Правда, и его нынешнее положение - лишь
небольшая отсрочка: третий час он безуспешно пытается вырваться из цепких
каменных тисков, и если прибавить к этому время, ушедшее на изучение
трещины, то кислорода осталось еще на семнадцать часов с минутами. А "Орион"
со Свенсоном и Тода ушел к внутренним планетам системы Канопуса и вернется
за ним лишь через неделю.
Патрульный корабль "Орион" находился в свободном поиске в пятом секторе
Галактики в районе альфы Киля, в пятидесяти пяти с половиной парсеках от
Земли. Эта желтоватая звезда светимостью в 4700 солнц, занимающая на
диаграмме Герцшпрунга - Рассела промежуточное положение между ветвями слабых
сверхгигантов и ярких гигантов, имеет обширную планетную систему. Спутник
крайней, восемнадцатой, сразу заинтересовал их, так как глубокое
зондирование показало наличие у него обширных пустот.
Николай Соколов, специалист по биокибернетическим системам управления,
являлся еще и геопланетологом. Он и предложил командиру "Ориона" Свену
Свенсону идти дальше для полного ознакомления с остальными планетами
Канопуса, а его пока оставить здесь. Третий член экипажа, представитель
комиссии по контактам с внеземными цивилизациями Такэо Тода, сказал, что и
ему было бы весьма желательно остаться, на что Николай возразил:
- Ты не планетолог - раз; оставаться вдвоем, отпуская одного Свена,
нельзя - два; сидеть же здесь всем троим, скорее всего из-за пустяка, не
резон - три.
Такэо молча выслушал, прикрыл свои странно широкие для японца глаза и,
соглашаясь, медленно кивнул головой. В его коротко стриженных и некогда
изумительно черных волосах уже заметно проступала седина.
Так Николай остался один.
Около трех часов он внимательно изучал трещину, которая раскроила
поверхность планеты на шестисотметровую глубину и протянулась, почти не
извиваясь, на двадцать с лишним километров. Стены, уходящие вертикально
вниз, в самой середине были удивительно ровными. Осветив дно в этом месте,
Николай увидел маленький прямоугольник, ярко белевший на фоне темных
скальных пород.
"Люк! Неужели из тех самых?"
Он начал спуск недалеко от этого места, пожалев, что Такэо нет рядом, и
наступил на "живой" камень. Дальше все полностью соответствовало законам
ньютоновской механики. В общей сложности он падал около тридцати секунд и,
значит, сейчас висит на глубине порядка четырехсот пятидесяти метров, а до
дна осталось не более ста пятидесяти. Но для него они, похоже, были равны
бесконечности. Ни вверх, ни вниз до конца не добраться.
"Ни тпру, ни ну, как говорили в старину", - усмехнулся он. "Э-э-э,
Николай Петрович, рано помирать собрался", - тут же пожурил себя вслух и
опять начал дергаться и извиваться всем телом, пытаясь освободить
излучатель, плотно прижатый скафандром к скале. Результат опять был
нулевым.
"Капитально заклинило", - подумал он и на какое-то время затих.
"А дома сейчас конец лета, - вдруг вспомнилось ему, - в прошлом году мы
как раз в это время с Митькой на рыбалке были".
Да, Митьке тогда исполнилось восемь, и они впервые пошли с ним на
рыбалку с ночевкой. Вечер был тихий и солнечный. Они надергали изрядное
количество окуньков. Потом костер, котелок с ухой. Вечерний звонкий концерт
лягушек. И уже в темноте они варили чай и, обжигаясь, пили его, сидя у
догорающих малиновых углей. Изредка поднимались размять ноги и стукались о
низкий каменный потолок пещеры, смеялись, потирая шишки, и долго-долго не
спали, разговаривали.
Мысль о том, что все приговоренные к смерти вспоминают прожитую жизнь,
вызвала горькую усмешку.
"А что тебе остается делать, Коля? Воздуха осталось на пятнадцать
часов, не больше... - казалось, не он, а кто-то со стороны равнодушно и
холодно произнес это. - Рано явилась, старая, - сквозь зубы процедил он. -
Прочь".
Но прежние приятные мысли не возвращались, в голову лезла всякая чушь,
и он опять начал извиваться змеей в тщетных попытках добраться до
спасительного излучателя, вырваться из каменного капкана. Умаявшись и опять
ничего не добившись, он затих. Ему оставалось только ждать. Чего? Он
прекрасно знал чего, и не хотел об этом думать.
Ждать. Он вспомнил, с каким нетерпением ожидал появления Митьки на
свет. Тогда он еще не знал, что будет именно Митька, и каждый час, каждую
минуту ждал новостей. И торопил, торопил время.
Господи, было время, когда он его торопил. И только сейчас понял, как
оно безвозвратно ушло. Никакая потеря не может сравниться с потерей времени.
А мы так бездумно, в суете, к нему относимся. И начинаем жалеть о нем лишь
тогда, когда его не остается. Не остается совсем.
"Опять старая явилась, - злобно усмехнулся он, - прочь, коса у тебя
тупая, тебе еще четырнадцать часов ее точить. Убирайся!"
И опять медленно тянется время. И он, пожалуй, впервые не торопит его.
До него вдруг дошла старая, как мир, и такая непонятная истина, звучит она
приблизительно так: в жизни мы все куда-то спешим, забывая о том, что мы не
на дистанции, которую надо пройти как можно быстрее и рвануть финишную
ленту. Он прочитал эти слова когда-то в древней печатной книге, но тогда
они, лишь слегка зацепив сознание, затерялись где-то в глубинах, а сейчас
память услужливо преподнесла их, и он понял всю глубину, весь смысл. Понял,
как понимает, наверное, каждый, видя стремительно и неумолимо приближающуюся
финишную ленту. Понял, когда через четырнадцать часов рвануть ее грудью
предстоит ему.
"Ошибаешься, осталось меньше тринадцати", - подсказывают глаза. Но эти
философские рассуждения вернули ему утраченное было душевное равновесие. Он
с наслаждением вдыхает оставшийся кислород, и ему кажется, что он пахнет
цветами, скошенной травой, летом и степью. Нестерпимо хочется, чтобы каждый
удар сердца, каждый вдох, наполненный для него этим выдуманным ароматом,
длился не секунду, а две... пять... десять... Нет, глупости! Оттого, что он
будет вдыхать не секунду, а десять, сама секунда не станет длинней. "Ориону"
не успеть. И люк, который сейчас не виден, теперь, увы, недостижим для него.
Его окружает полная темнота, лишь высоко над ним узкой полосой мертво и
холодно светят колючие звезды. Он медленно опускает веки, чтобы не видеть
их.
Открыв глаза, Николай не сразу понимает, что с ним и где он находится.
Все вокруг залито ярким светом. Из-за края трещины выглядывает мохнатый от
протуберанцев Канопус, освещая корявые изломы каменной пасти, крепко
держащей его в своих челюстях. Взгляд на часы все ставит на места - до
красной черты осталось двести тридцать минут.
Николая крайне удивляет то, что, находясь в подобном положении, он смог
спокойно уснуть на девять часов. И даже увидеть сон.
"Молодец, Николай Петрович. - Он мысленно пожимает свою мужественную
руку. - Только очень сильные люди спят в ночь перед казнью. Твоя ночь
прошла, и ты здорово проспал ее. Теперь для тебя пришло утро".
"К чему эта бравада? - Скользит параллельная мысль. - Твое время
отмерено и уже совсем скоро ты самым вульгарным образом задохнешься".
"Нет, стоп, - обрывает он себя. - Не умирай, пока живешь, говорили
древние, а они были мудрыми людьми. Не умирай, пока живешь. Не умирай..."
Но даже эта жизнелюбивая мысль течет сонно и лениво. И что-то никак не
вяжется в окружающем мире. Что-то не на месте, не так. Но что именно?
И этот сон. Странный сон ему приснился. Николай глянул вниз. В ста
пятидесяти метрах под ним отчетливо белел прямоугольник входа. Николай,
внимательно всматриваясь в него, попытался вспомнить детали сна. Но память
слепо скользила по поверхности, на которой лишь изредка всплывали смутные,
непонятные образы. И от всего увиденного оставалось только ощущение довольно
долгого пребывания - во сне, конечно, - за этой закрытой дверью. Он еще раз
посмотрел туда и наконец сообразил, что не может сейчас видеть этот люк.
Ведь проспал он девять часов, а Канопус должен был подняться в зенит, то
есть показаться из-за края трещины, лишь через неделю.
"Странно, очень странно. Как меня угораздило ошибиться на столько?
Что-то пропустил в расчетах? Маловероятно. Надо бы проверить еще раз. - И
тут же обрывает себя: - Не успеть".
Осталось три часа, и он чувствует, что дышать стало труднее. Автомат
уменьшил подачу воздуха.
"Экономит, - с грустью думает он, - чего уж тут экономить... Э-э, нет,
шалишь. Куда спешить? Все равно не опоздаешь".
Время течет теперь для него толчками, в такт глухим, отдающимся в ушах
ударам сердца, и кажется - даже Канопус, неподвижно замерший над головой,
пульсирует вместе с ним. Дышит Николай часто и с хрипом.
"Наслаждаться уже нечем". - Он хочет улыбнуться, но чувствует, что
вместо этого рот кривится неприятной ухмылкой. Перед глазами вспыхивают и
медленно кружатся неяркие светящиеся точки. Легкие с натугой втягивают
последние жалкие остатки кислорода.
"Эх, сейчас бы вдохнуть. Один только хороший вдох", - с отчаянием
думает он.
На мгновение что-то закрывает свет. Но лень поднять голову, да и нет
сил это сделать.
- Эй, ты долго собираешься там висеть?
Голос Свена с трудом пробивается сквозь непрерывный звон в ушах.
Николай медленно, весь сосредоточившись, поднимает голову и видит неподвижно
застывшую на краю фигурку в скафандре.
"Слуховые и зрительные галлюцинации..." - мысль тяжело ворочается в
вязком, как манная каша, черном месиве небытия.
- Да с тобой что-то не то. Подожди, я сейчас...
"Откуда он здесь взялся? Ведь он должен быть... И все-таки..." -
разрывая липкую паутину, опутавшую мозг, продирается надежда.
"Будем жить!" - беззвучно шепчут губы, и сознание гаснет.
"Интересно, всем перед смертью снятся сны о спасении?" - первым делом
подумал он, тяжело приоткрыв глаза и видя склонившееся над ним широко
улыбающееся лицо Свена.
- Наконец-то. Ну и крепко же ты сидел, - доносится, как сквозь вату,
его басок, - я тебя еле выгрыз оттуда.
А Николай с наслаждением вдыхает свежий чистый воздух, до отказа
наполняя им легкие. И с каждым вдохом втекает в него все больше и больше
уверенности в том, что это реальность.
- Откуда вы взялись? Почему так рано?
- Ничего себе "рано", - хохотнул Свен. - Слышишь, Та, он говорит, что
мы рано явились. А мне показалось - в самый раз.
- Я не о том, - улыбается Николай. - Вы ведь должны были вернуться
через неделю.
- А мы так и вернулись, - ровно через неделю, час в час. - Улыбка
словно бродит в светлой, всклокоченной бороде Свена.
- Вы что же, хотите сказать, что я просидел в этой проклятой трещине
неделю?
- По показаниям скафандра, ты был вне модуля двадцать четыре часа, -
тихо говорит Такэо. - Мы никак не могли понять, что ты делал в модуле шесть
дней. Только один выход.
- Я застрял в трещине ровно через четыре часа после вашего старта, -
закрывая глаза, произнес Николай.
Улыбка затерялась в бороде Свена. Такэо повернулся и вышел. Наступило
молчание. Быстро вернувшийся Такэо нарушил его, обращаясь почему-то к одному
Свену:
- Он действительно покинул модуль за сто шестьдесят восемь часов до
нашего возвращения и больше в нем не появлялся.
На этот раз молчание длилось гораздо дольше. Николай поднял голову и
сел.
- По-моему, за тем люком, что на дне... по-моему, там действительно
база. Вы видели?
- Ты хочешь сказать - штучки со временем? - Такэо, прищурившись,
посмотрел на Николая.
- Да. Больше это объяснить нечем. Живых существ там, вероятно, нет, но
мозг, управляющий базой, действует. Он уловил биоизлучение моего мозга,
каким-то образом понял суть, скапсулировал время в окружающем меня
пространстве и растянул его. Это как раз те девять часов, что я спал.
Посчитайте, сколько нужно времени, чтобы Канопус, который был у горизонта,
когда я начал спуск, поднялся в зенит?
- Сто шестьдесят пять часов, - подал голос Страус.
- Страус, - обрадовался Николай, как самой близкой душе, - не в службу,
а в дружбу, приготовь кофе.
- Кофе готов! - Экраны светились розовым, Страус улыбался, а на
выдвинувшемся столике стояли три дымящиеся чашечки крепкого черного кофе.
Кают-компания тут же наполнилась его волшебным ароматом. - Я знал, что
первым делом ты попросишь именно кофе, - доверительно сообщил он.
Страусом называли мозг корабля. В этой сложной биокибернетической
системе почти не было электроники, но по старинке его официально величали
электронным мозгом управления, сокращенно ЭМУ, а какой-то шутник окрестил
его Страусом в честь австралийского тезки. Это имя прижилось на всех
кораблях Солнечной системы. К нему привыкли, и каждый экипаж по-своему любил
своего Страуса.
- Считаешь, нам не стоит туда соваться? - спросил Такэо, маленькими
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг