отряд. "Неужели наши собираются одолеть тюремщиков голыми руками?" -
недоумевали они. Об оружии им ничего не говорили, и, что думает по этому
поводу руководство, тоже никто не знал.
Один из участников получил задание подсчитать охранников первого
поста, так как никто из заключенных не знал, сколько же всего стражников
караулит их.
Другой участник, обладавший хорошим зрением, выполнял почти такую же
задачу: он вечерами сидел невдалеке от пролива, подсчитывал стражников и
скрытно наблюдал за всем происходящим на Бородавке. Через неделю
наблюдатель сделал обстоятельный доклад о распорядке жизни в комендатуре и
подтвердил верность сведений полученных штабом.
Инженеры из группы подготовки, по заданиям бывшего строителя мостов
Хорхе, занимались расчетами каких-то деталей для непонятного им сооружения.
Каждый делал свое дело молча, никто не пускался в догадки и обсуждения.
Этого требовала дисциплина.
Правда, был случай, когда один из строптивых участников обратился к
Диасу с жалобой на Мануэля. Оказывается, тот посоветовал ему навязаться к
старшему надзирателю с изготовлением переносного ложа. Заключенный был
против угодничества перед тюремщиками, но, побеседовав с Диасом, он
перестал сомневаться в разумности поручений.
В эти дни Кончеро решился в присутствии товарищей сдать первый экзамен
Реалю. Экзаменатор предложил буквами изобразить первое его желание. Ученик,
наморщив лоб, задумался, затем ухмыльнулся и не спеша, чтоб не нарушить
торжественности момента, вывел название сладкого картофеля - "батат".
Все затаили улыбки, а Реаль, стараясь быть серьезным, поинтересовался:
- А чего-нибудь большего ты не желаешь?
Кончеро, видимо опасаясь провалиться, с таким усердием принялся лепить
одну к другой буквы, что у него бисеринками выступил пот на лбу и
переносице. Он без ошибки написал целую фразу: "Котел батата". И тем самым,
по мнению Реаля, доказал неплохое усвоение письменного изложения своих
мыслей и желаний.
Но тут Жан заинтересовался:
- Зачем же, Кончеро, тебе так много батата?
Силач, смутясь, потупился и, краснея, объяснил:
- Я бы тогда сумел всех вас как следует накормить досыта.
И этот ответ так понравился экзаменаторам, что Кончеро тут же был
зачислен в отличники и был принят шестым в дружную "пятерку".
* * *
После отбоя в лагере начиналась иная, не похожая на прежнюю жизнь.
Возле рощи панданусов появлялись крадущиеся фигуры. Одни пробирались
настороженно, вглядываясь во тьму, другие шли походкой людей, уже изучивших
ночной маршрут. Все они обязательно встречались с Кончеро. Силач обладал
удивительной особенностью: он видел своими небольшими глазами в темноте не
хуже кошки. Настороженная внимательность и бесстрашие помогли ему стать
непревзойденным стражем.
В один из туманных вечеров Кончеро поймал подозрительного
заключенного, пытавшегося ползком пробраться в рощу. Напрасно задержанный
вырывался, умолял, грозился пожаловаться начальству. Кончеро был неумолим.
Он пристукнул лебезящего лазутчика, чтобы тот не убежал, а позже передал
своим друзьям. Те, разглядев задержанного, допросили его и, поняв, что в их
руки попался доносчик, без долгих размышлений бросили его на провода
электропояса.
Паблито выполнял старое задание: отправлял с одним и тем же текстом
письма к Долорес. Мать воспитала его, как все индианки воспитывают своих
детей. Он знал обычаи индейцев и умел объясниться с ними на родном языке.
Это помогало ему добывать в шестом бараке кокосовые пустышки. Гвоздем
выцарапав на них знаки шифра, он заворачивал кокосовые пустышки в мох и
бросал их в сточные канавы. После каждого ливня все плавающее уносилось
бурными потоками в море.
Дружба с индейцами из шестого барака помогла Паблито проникнуть в одну
из тайн лагеря. Оказывается, Чинч эксплуатировал индейцев для своего
обогащения. Он их посылал за электропояс собирать несозревшие кокосовые
орехи, чтобы всегда иметь в запасе прохладный и приятный на вкус сок;
отыскивать среди лиан гвоздику и гуаране, которую индейцы звали "иоко", а в
кустарниках листья возбуждающего кока, идущего на изготовление кокаина.
Часть добычи им удавалось проносить в барак, так как со своим грузом
они отправлялись прямо в лагерный кабинет Чинча, все укладывали в ящики и
уходили никем не обысканные. По вечерам, чтобы как-нибудь скрасить
каторжную жизнь, индейцы заворачивали кусочек извести в лист кока,
закладывали его за щеку и посасывали, впадая в блаженное опьянение.
Перед каждым походом в болотные заросли индейцы приготовляли настой из
стружки коры лианы "иоко". Одной чашки этого настоя было достаточно, чтобы
целый день не ощущать ни голода, ни жажды.
* * *
На острове Панданго, казалось, все шло по-старому: чуть свет вой сирен
поднимал каторжников с нар, надзиратели гнали их на поверку, а медик
подсчитывал умерших за ночь.
Майор Чинч, после бунта Лескано, издал чрезвычайный приказ,
запрещающий заключенным подходить к стражникам ближе чем на пять шагов, и
свирепее прежнего расправлялся с нарушителями каторжной дисциплины. И
несмотря на все это, политические заключенные словно повеселели. С
просветленными лицами они усердно копали котлованы и таскали с места на
место песок. Самые бессмысленные работы перестали действовать на них
угнетающе. Казалось, что заключенные выполняют их с удовлетворением.
Все надзиратели утверждали, что большинство политических стали на
редкость послушными; к ним не легко было придраться.
"Неспроста это, - думал Чинч. - Система полковника Луиса не могла так
утихомирить политических. Тут кроется что-то другое. Но что?"
На днях капрал Варош после обхода электропояса принес майору кокосовую
пустышку.
- На ней вырезаны какие-то знаки, - сказал он.
Чинч взял лупу и попытался расшифровать их, но у него ничего не
получилось.
- Такая же чепуха, какая была на дорожках и котлах, - сказал он. -
Видно, какие-нибудь молитвы индейцев или самбос.
На всякий случай он все же спрятал пустышку до приезда полковника
Луиса.
Доклады медика отравляли душевное спокойствие майора. За последнее
время из строя то и дело выбывали тайные агенты, подосланные в бараки.
Пронырливый шпион С-116 умер неизвестно от чего, С-119 сам напоролся на
смертоносные ограждения около секретного телефона. Двое осведомителей
отлеживались на Бородавке. Их избили в темноте какие-то неизвестные
личности.
"На старые места таких агентов не пошлешь, - сокрушался Чинч. - Для
шпионской работы на острове они навсегда потеряны. Но где возьмешь новых,
если старые будут; ежедневно выбывать?"
Происходящее пугало и угнетало майора. Разуверившись в агентуре, он
стал зазывать к себе охромевшего доктора, пил с ним малагу, стремясь с
помощью медицины проникнуть в психологию заключенных. Но охмелевший
Вилламба лишь запутывал его и вселял еще больший страх.
Все же майор по начальству докладывал, что на острове все спокойно. Не
будешь же описывать все то таинственное, что происходит? За это могут
прогнать и лишить обещанных денег. Тогда прощай, тихая жизнь на континенте!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ГОРОДСКАЯ СЕНЬОРИТА
Месяца два назад на Позабытом берегу появился небольшой оранжевый
автофургон, в каких обычно коммивояжеры возят образцы своих товаров. Он
остановился около "Осьминога". Из шоферской кабины вышли седоволосый
человек интеллигентного вида и хрупкая блондинка в кремовом плаще.
"Видно, отец и дочь", - определил дон Амбросио. Поклонившись, он
вежливо осведомился: чем может быть полезным приятным гостям?
Приезжий, взглянув поверх очков на стойку, на рыбаков, сидящих в
харчевне, спросил:
- Нет ли поблизости свободного домика или опрятной комнаты для моей
дочери? У нее слабые легкие. Врачи предписали прогулки и морской воздух.
Дон Амбросио задумался: не сдать ли ему самому комнату наверху? Кому
помешает хорошенькая квартирантка? Около "Осьминога" всегда будут толкаться
парни. Старик, видно, при деньгах, иначе не повез бы так далеко свою дочь.
Но поскольку же берут в таких случаях? И спросить не у кого, - ведь
любители морского воздуха прежде не поселялись на Позабытом берегу.
В разговор вдруг вмешался рыжий смотритель маяка, приехавший на
мотоцикле за кокосовым маслом, мукой и вином.
- Вас интересует жилье? Найдем! - загрохотал он густым басом. - У дюн
живет моя сестра Джарманела. У нее почти вся хижина пустует. А если у
Джарманелы не понравится, приезжайте на маяк, устрою. И компаньонка
подходящая будет. Моя дочь Энрикета такой сорванец, что сеньорита с ней не
заскучает.
Рыжий смотритель маяка не дал дону Амбросио даже слово вставить. Он
заговорил гостя и увел к своей Джарманеле.
На другой день дон Амбросио узнал, что упустил богатую жиличку, так
как старик уплатил все деньги за полный пансион до конца сухого сезона.
Надо же было подвернуться этому нахалу смотрителю маяка!
Девушка, поселившаяся у Джарманелы, целые дни проводила на берегу
океана. То она часами прогуливалась вдоль прибойной полосы и уходила так
далеко, что едва виднелась в желтых песках, то вместе с детишками собирала
после отлива разноцветные ракушки и лепила на мокром песке фантастические
замки, с башнями и зубчатыми стенами. Чего не придумаешь от безделья!
Взрослые встречали забавлявшуюся сеньориту снисходительными улыбками,
а детишки полюбили ее. Они целые дни толпились около Долорес, охотно
собирали ракушки, водоросли и помогали сооружать целые селения вокруг
замков, окруженные рвами, зарослями, в которых водились мелкие крабы,
морские ежи, звезды, жуки.
Иногда городская сеньорита угощала ребят "чиклетками" - упругими, как
резина, конфетками, приготовленными из сока дерева чикле, содержащего
гуттаперчу. Чиклетки можно было, посасывая, жевать очень долго, - они
медленно уменьшались. Стоило Долорес показаться на пляже, как к ней со всех
сторон вприпрыжку устремлялись ребятишки. И матери были довольны: городская
сеньорита присмотрит за детьми.
Раза два в неделю к хижине Джарманелы подкатывала на своем красном
мотоцикле Энрикета - семнадцатилетняя дочь смотрителя маяка. У калитки она
глушила мотор и кричала:
- Долорес! Я соскучилась по тебе. Одевайся, прокачу с ветерком!
И эта сумасшедшая, усадив сеньориту на заднее сидение, проносилась по
улице с таким грохотом и треском, что куры разлетались по сторонам и
набожные старухи в испуге высовывались из окон.
- Господи Иисусе, дева Мария... опять Энрикета! Она убьет приезжую.
Таких сорванцов даже среди парней не сыщешь.
Энрикета действительно была отчаянной. За какой-нибудь час до прилива
она мчалась с городской гостьей на мотоцикле по песчаной полосе, которую
лизали вспененные языки прибоя. На такую поездку не решались даже
сумасбродные парни. Они знали, что в случае порчи мотоцикла можно погубить
и машину, и себя. На пятой миле от селения начинались отроги северных гор.
Между океаном и обрывистыми скалами, отполированными волнами, по всему пути
до маячного мыса оставалась лишь узкая полоса, полностью заливаемая
приливом. Если автомобиль либо мотоцикл останавливались в этих местах, то
машину потом трудно было сдвинуть с места, так как шины увязали в оседающем
мокром песке, засасывающем, как трясина.
Долорес, конечно, возвращалась с маяка только после отлива, потому что
другого пути, кроме водного, в рыбачье селение не было.
[Рис. 10]
Если бы набожные соседки Джарманелы могли бы хоть на секунду
перенестись к скалистым обрывам у моря, то они бы увидели, что на обратном
пути мотоциклом правит не Энрикета, а городская сеньорита. И машина у нее
мчалась не на малой скорости, а на предельной, благо впереди - широкая и
гладкая дорога без пыли и не нужно опасаться встречных автомобилей.
Оказывается, обе девушки любили быструю езду, и трудно было разобраться,
которая же из них отчаяннее. Лишь в миле от селения подруги менялись
местами, и старшая из них вновь превращалась в хрупкую городскую барышню.
Никому из жителей Позабытого берега и в голову не приходило, что
девушки выполняют опаснейшее задание запрещенной компартии, ушедшей в
подполье.
Во время приливов, когда к маяку по суше нельзя было добраться,
девушки уходили на моторном баркасе вдоль берега миль за десять, проникали
в какую-нибудь узкую бухточку и, привязав баркас, карабкались на скалы.
Установив коротковолновый передатчик, подруги тотчас же начинали вещать:
"Говорит радиостанция компартии Южной республики. Повторяем последние
известия".
Их передатчик был не главным, а одним из дублирующих. Основная же
подпольная радиостанция компартии беспрестанно скиталась по разбитым
дорогам Южной республики. Она начинала действовать в точно назначенный час
и, проработав минут тридцать, быстро меняла место стоянки, чтобы не быть
запеленгованной.
Девушки либо успевали записать дважды переданный текст, либо
запоминали его, чтобы составить собственную радиопередачу. Им до отлива
никто не мог помешать, а если бы полицейские попытались искать блуждающий
передатчик со стороны моря, то подруги заметили бы преследователей издалека
и успели бы скрыться в горах.
На маяке, в хорошо замаскированном тайнике под башней, каждое утро
дежурили по очереди смотритель маяка и его дочь. Здесь у них была собрана
любительская аппаратура коротковолновиков. Надев наушники, кто-либо из них
часа два ловил на условленных волнах все звуки в эфире, надеясь наткнуться
на сигналы с Панданго. Но сигналов не было: ни Реаль, ни Диас уже больше
двух месяцев не давали о себе вестей.
И волны океана не выбрасывали на Позабытый берег обещанных шифровок.
Долорес напрасно чуть ли не ежедневно совершала дальние прогулки вдоль
прибойной кромки, вглядываясь в обломки бамбука, куски коры пробкового
дерева, в сорванные с рыбачьих сетей поплавки. Она и ребятишек приспособила
для своих поисков: они собирали на берегу все, что могли принести волны, и
таскали ей для постройки песочных замков.
Все чаще и чаще тучи заволакивали небо, сверкали молнии, грохотали
раскаты грома и теплые дожди обрушивались на Позабытый берег. Приближалась
пора ливней.
Долорес жила в тревоге.
"Здесь я ничего не дождусь, - думала она. - Надо было отговорить Хосе
от безумной затеи. Он же никого не спасет и погибнет сам. Не пора ли
рассказать по радио о тайной каторге? Почему мы молчим?"
Когда к ней под видом заботливого отца на автофургоне приехал связной
Центрального Комитета партии, Долорес поделилась с ним возникшими мыслями.
- Нет, - ответил он. - Секретный остров разоблачать рано. Мы подведем
Реаля и товарищей. Их уничтожат раньше, чем придет спасение. Запаситесь
терпением и ждите вестей. Вы же здесь не бездельничаете, а заняты очень
важным делом. Ваш блуждающий передатчик сбивает с толку полицию. Скоро в
строй вступит еще одна станция. Будете включаться по точно разработанному
расписанию. Настало весьма горячее время. Под ставленниками Зеленого папы
горит земля. Их бесстыдная продажность возмущает не только рабочих, но и
нашу буржуазию. Нужно в ближайшие месяцы ждать взрыва возмущения.
Связной передал Долорес расписание передач, стопку разоблачительных
материалов и воззваний Центрального Комитета партии.
- Подбрасывайте больше горючего в огонь, - сказал он. - У вас хорошая
дикция и взволнованный голос. Вы умеете с особым презрением произносить
кличку предателя "Пекеньо"* ["Пекеньо" - по-испански - "коротышка"]. Вашего
голоса ждут у радиоприемников, я проверял в домах докеров. Мы поднимем
ярость народа и сбросим диктатора!
Штормовая погода иногда мешала выходить на баркасе в море. Девушки
надевали на себя сумки с радиоаппаратурой, тяжелыми аккумуляторами и на
мотоцикле или пешком отправлялись в горы. Там разыскивали какое-нибудь
укрытие, устраивались в нем и в точно назначенный час в микрофон взывали к
своему народу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг