уроки. Мальчики писали письма, Студия имени Горького была этими письмами
завалена по уши, среди писем были перлы мальчишеской изобретательности,
вроде такого: "Дорогой режиссер! Я люблю вашу картину, но еще больше я люблю
Наташу Гусеву. Если вы сомневаетесь в моих чувствах, я могу и жениться. Коля
К. 6 класс "Б".
Насколько мне известно, любовь такой оравы молодых людей - не лучшее
приобретение. Если не отвечаешь взаимностью, поклонник может и снежком в
тебя бросить, или того хуже. Чуть ли не до восьмого класса бабушке и маме
приходилось провожать Наташу в школу и встречать ее. Потом она все же
сдалась перед натиском самого упорного из воздыхателей. И вышла за него
замуж, но не в шестом классе, а в институте. Но если мне самому приходилось
выступать перед детской аудиторией, то стоило произнести слова о том, что я
писал сценарий фильма "Гостья из будущего", как по залу прокатывался
восхищенный гул. И я понимал, как мне повезло в жизни: я был знаком с
Наташей Гусевой и в любой момент мог пригласить ее в кино или кафемороженое.
Самым экзотическим фильмом из всех, что были сняты по моим работам,
оказались "Районные соревнования по домино".
Это рок-опера. Я его видел только раз, когда режиссер со Свердловской
студии сдавал картину. Дальнейшей судьбы фильма не знаю. Стоит, наверное,
сказать, что по крайней мере два фильма снимались по два раза. Сначала в
Ленинграде был поставлен двухсерийный телефильм "Похищение чародея". Затем
через десять лет его еще раз сняли на Свердловской киностудии. Режиссер
первого бережно относился к тексту повести, что и повредило фильму. Второй
режиссер половину фильма пустил на боевые сцены штурма средневекового
города. Что тоже повредило.
Смешнее было с повестью "Умение кидать мяч". Сначала ее сняли на
"Узбекфильме" под названием "Это случилось в субботу" (может, понедельник -
не помню точно). В повести герой обладает абсолютным даром управлять своими
движениями. Получает он такую способность, приняв таблетку. И вот герой,
толстый, низенький сорокалетний инженер, начинает играть в баскетбол,
поскольку попадает мячом в кольцо из любого места на площадке. Получается
трагикомедия. О несоответствии способностей человека его желаниям... Когда
сценарий, написанный Французовым и Шлепяновым (последний скрылся под
псевдонимом), сдавали на студии, руководство запретило упоминать о таблетке,
так как это - типичный допинг, с которым мы все боремся. Поэтому у
толстячка, оказывается, был талант от Бога, а в конце фильма он делится
своим опытом с подрастающим поколением.
Вторично этот фильм сделали в Москве, объединив с рассказом "Летнее
утро".
Вот, пожалуй, и все, что можно рассказать о моих попытках создавать
фильмы. Заметного следа в кинематографе я не оставил, но значительный кусок
своей жизни, лет десять, провел в мире кино.
Если спросить меня, какие моменты в кинематографической карьере мне
более всего запомнились, я ответил бы, что удивительных и очень
романтических приключений у меня не состоялось, так как сценарист - человек
как бы примыкающий к группе, но не равноправный ее член, его встречают на
аэродроме, но редко провожают. Надо трезво оценивать свое место в этом
процессе, тогда не будет разочарований. И не следует проклинать режиссеров
за слабые фильмы по вашим сценариям. Почти всегда сам сценарист и виноват.
Пожалуй, могу вспомнить одно потрясение.
Майоров снимал "Золотых рыбок" в Калуге. Он попросил меня приехать, и
когда я добрался до гостиницы, группа уже уехала на съемки. Мне объяснили,
как пройти к реке.
Улица скатывалась к Оке круто и живописно. В конце улицы сверкала река,
а у берега стояла пристань. Обыкновенная речная пристань. С обыкновенной
вывеской "Великий Гусляр".
"Странно, - подумал я. - Откуда-то мне известно это название... Но
почему Великий Гусляр? Я же в Калуге!" И тут я понял - я же придумал этот
город! Его не существует.
А пристань существует. Потому что в том воля кинематографа!
Мое сочинение на тему, как стать фантастом в нашей стране, завершается,
потому что возникает опасность повторений.
Хотелось бы поговорить напоследок о том, что произошло с фантастикой и
соответственно со мной в последние годы.
Начиная с момента создания современной фантастики, выкованной руками
Стругацких и Ефремова, а затем и плеядой фантастов-шестидесятников -
Варшавским, Громовой, Нудельманом, Полещуком, Михайловым, Альтовым и
Журавлевой, Войскунским и Лукодьяновьш, Гансовским, Биленкиным (простите,
если кого-то пропустил), в ней бурлила, все откровеннее, идеологическая
борьба. Явление шестидесятников, как в обществе в целом, так и в литературе
и искусстве, яркое и революционное, начало размываться и исчезать под гнетом
"советской контрреформации". Семидесятые годы - крушение надежд и
окостенение идеологических идолов. Ведь фантастика, которую творили
Стругацкие и их друзья, была ужасна тем, что ставила под сомнение волю
партии. Только партии в нашей действующей модели антиутопии дозволено было
знать, каким будет тот самый коммунизм, к которому мы стремились. А партия,
если вы внимательно прочтете литературу советской эпохи, совершенно не
представляла, что это за зверь - коммунизм и что мы будем с, ним делать.
При определенном ослаблении диктата идеологических органов после XX
съезда партии появились писатели нашего цеха, которые захотели сами
разобраться в том, что же нас ждет.
А как только начинаешь разбираться, оказывается, что будущее невозможно
изобразить одной розовой краской. Иван Ефремов честно старался заглянуть в
коммунизм, победивший во всей Вселенной, и остаться оптимистом. "Туманность
Андромеды" партийная критика носила на щите, но на самом-то деле - с
оглядкой. И, отворачиваясь, идеолога сплевывали и воротили рожи - у Ефремова
получился сомнительный оптимизм.
Затем через год-два пришли Стругацкие. И что бы они ни говорили о
светлом будущем, какие бы коммунистические реалии ни старались поначалу
изобразить, даже самому недалекому идеологу становилось ясно: наваливается
угроза пострашнее американских опусов об атомной войне. Стругацкие писали о
будущем нашей державы, на самом-то деле, по-моему, совершенно не веря в
коммунизм и давая понять своим читателям, что те его не дождутся.
Недаром так скоро и безусловно Стругацкие стали кумирами младших
научных сотрудников - мыслящей части нации.
До конца шестидесятых, все более стервенея, официальные критики делали
вид, что ничего особенного не происходит. В это десятилетие Стругацких
активно издавал не только умеренно-либеральный "Детгиз", но и "Молодая
гвардия", в которой до поры до времени власть оставалась в руках Жемайтиса и
его сотрудниц.
Именно ЦК ВЛКСМ и понял, как только память о хрущевской оттепели скисла
и растворилась в национал-коммунистических воплях, что надо перекрыть
кислород "циникам и нытикам", которые уничтожают веру в светлое будущее.
Редакцию Жемайтиса разогнали и набрали вместо старых редакторов
комсомольских мальчиков, готовых на все ради карьеры: как правило, бездарных
писателей, неумных интриганов, которых отличала хорошая комсомольская злоба,
умение войти в роли союзников не только в ЦК комсомола, но и в Госкомиздат и
главный ЦК. И там, где Стругацких не могли разоблачить и потоптать, в ход
шла клевета и низкая сплетня, например, обвинение в том, что они "навели"
чекистов на дом Ефремова после его смерти и стали инициаторами обыска в
квартире Ивана Антоновича. Кстати, уже в наши дни стало известно, что
Ефремова много лет числили в английских шпионах и "пасли" совершенно
официально. Я помню, как мне "достоверно" рассказывали солидные люди, что
Стругацкие уже собрали чемоданы и уезжают в Израиль - и эта сплетня
использовалась в качестве оружия надежного рода: "Как можно их издавать,
если всем известно, что они уже предали Родину?" С годами Стругацким
становилось все труднее печататься.
Из-за попыток напечатать их повести уничтожили журналы "Ангара" и
"Байкал". Но эффект, как и положено в нашей стране, был обратным. Сколько
мне приходилось видеть машинописных копий их произведений!
Мое поколение фантастов я бы назвал вторым после "Стругацкого призыва".
Мы опоздали всего на пять - семь лет, но первые наши рассказы были
напечатаны к концу шестидесятых годов, то есть на закате оттепели. А вскоре
по нам ударила волна репрессий "мягкого типа". Или ты будешь писать как
положено, или не будешь печататься.
Мы были менее талантливы, чем Стругацкие, но печататься хотелось так
же, и ттоэтому поколение искало паллиатива.
Мы не замахивались на мировые проблемы и судьбы цивилизации. Но при том
никто из нас не воспевал коммунистические идеалы. Жили в своих экологических
нишах, но не подличали. Биленкин и Михайлов осваивали космос и искали там
ответы на свои вопросы. Парнов с Емцевым большей частью ограничивали себя
миром науки. Роман Подольный иронично шутил, Ларионова, Мирер и Шефнер
решали моральные проблемы... Конечно, я упрощаю - все писатели второго
поколения были сложнее, чем можно сказать в одной фразе. Но при том -
локальнее, чем их предшественники.
Что любопытно, за все последующие десятилетия после 1960 года в среде
"молодогвардейцев" не выросло ни одного писателя, если не считать Сергея
Павлова, которого, за неимением прочих достижений, борцы за истинный
коммунизм превратили в свое литературное знамя. И это тем более удивительно,
что на стороне правоверных комсомольцев были все типографские мощности
державы, призванная кричать "ура" критика и издательские редакторы, готовые
подправить, дописать, улучшить, как Николая Островского.
Я начал писать во второй половине шестидесятых годов, первая книга -
"Последняя война" - вышла в 1970 году, первая книга рассказов (в том числе
гуслярских) - в 1972-м, а первая книга о девочке Алисе - в 1974-м.
То есть я придумал себе (или они сами придумались) направления: это
юмористическая, пародийная фантастика в новеллах о городке Великий Гусляр;
фантастика обыкновенная, которая чаще именуется "научной фантастикой"; и,
наконец, фантастика для детей - повести об Алисе Селезневой.
Постепенно я завоевал репутацию "доброго сказочника". Это была
утомительная репутация, потому что в те годы я мог издаваться лишь в
"Детской литературе", а если просил вставить в план книгу взрослой
фантастики, заведующая редакцией Майя Брусиловская печально вздыхала: -
Игорь, пойми, в очереди на издание стоят десятки достойных фантастов, и все
пишут для взрослых. А вот в детской фантастике у нас пробел - только
Крапивин да ты. Напиши еще одну книжку про Алису, и мы ее в будущем году
издадим.
Вот я и сдавался, потому что предпочитал опубликовать оптимистическую
детскую книжку, чем не публиковать ничего.
Но в одном я был тверд - и если не верите, пролистайте мои книги
семидесятых и восьмидесятых годов: я не верил в торжество коммунизма и в его
блага. Я не только сам не хотел вступать в партию, но и мои герои, живущие в
будущем, об этой партии не знали. Я не участвовал в кампаниях, семинарах и
боевых действиях, не голосовал и не изгонял. Зато и меня нельзя было
ниоткуда изгнать.
Правда, на рубеже девяностых годов, когда система рушилась, Эдуард
Хрупкий, бывший тогда председателем совета по приключенческой и
фантастической литературе Союза российских писателей, позвал меня
участвовать в комиссии в качестве его заместителя по фантастике, чтобы
какие-нибудь плохие люди не захватили этот пост. "Но я же не член СП! -
пытался я отговориться. - Это все равно что стать секретарем райкома, не
будучи членом партии". "Это ненадолго, - решительно ответил Хрупкий. - Я
знаю, что делаю".
Моя общественная деятельность в роли беспартийного секретаря райкома
завершилась скоро. Бывшие еще в силе молодогвардейцы тут же организовали мое
уничтожение, и в Союз пошли письма и телеграммы из провинции с требованием
навести порядок. Я помню элегантное письмо от имени красноярских писателей,
подписанное их главой, в котором, в частности, говорилось: "Кир Булычев -
человек неизвестной национальности, окруживший себя лицами всем известной
национальности".
...Мы все время от времени рвали на груди тельняшки и восклицали: "Вот
наступит свобода, тогда мы будем писать, что хотим, будем печатать, что
считаем нужным, а кроме того, в нашей стране откроются десятки замечательных
фантастических журналов!" Но в то же время, как я, так и мои коллеги, до
конца восьмидесятых годов были уверены, что проживем жизнь и умрем при
продвинутом социализме в Советской империи.
И вдруг все рухнуло.
И не стало империи.
И мы бросились к письменным столам?
Ничего подобного.
Возникли два фактора, которые стали совершенно неожиданными и решающими
для будущих событий.
Во-первых, сами события в стране оказались настолько фантастичны, что
превзошли даже ту антиутопию, в которой мы раньше проживали.
Во-вторых, открылись двери, и в страну хлынула могучим потоком
американская массовая литература, американское массовое кино. И этот поток в
мгновение ока смел с лица Земли наши фанерные домики.
Мы-то думали, что наш, советский читатель - самый умный, благоразумный
и интеллигентный в мире.
Оказалось, что постсоветский человек - существо, чуть-чуть обогнавшее в
развитии неандертальца, и хочет читать лишь "крутые" триллеры.
Любопытно, что в нашем открытом, свободном мире в первые год-два его
существования появилась лишь одна фантастическая повесть с попыткой
заглянуть в будущее страны, но написана она была не "своим", фантастом, а
человеком со стороны, журналистом Кабаковым. Называлась она "Невозвращенец".
А фантасты моего поколения пытались и пытаются по сей день создавать
либо плохие копии американской массовой продукции, как фантастики, так и
фэнтези, либо топтаться на позициях восьмидесятых годов. Их примеру, как
правило, следует и молодежь.
Так что пока (временно, полагаю) отечественная фантастика обитает на
заднем дворе. Журнал фантастики только один, тиражи книг упали до ничтожной
отметки. По крайней мере у меня, писателя достаточно типичного, они сегодня
примерно в двадцать раз ниже, чем десять лет назад.
В чем-то - вернее, во многом - мы сами виноваты.
В шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы читатели обращались к
отечественной фантастике в поисках ответов на вопросы насущные, болезненные,
тщательно вычитывали между строк спрятанное от цензуры. Любая альтернативная
реальность была враждебна коммунистической действительности.
Именно этот читатель ушел от фантастов, потому что сегодня он не ждет
от них ответа и не верит в то, что фантасты его знают.
Русская фантастика всегда рассказывала о земных и близких проблемах.
Она жила в традициях Гоголя и Булгакова.
Потому и Булгакова не печатали, и Стругацкие были отвратительны власти.
Действительность оказалась куда удивительнее и более непредсказуемой,
чем фантастика. Талант, способный осознать этот процесс, еще не пришел. Вряд
ли можно ждать решающего прорыва от уже написавших свое фантастов. Будущие
Стругацкие и, может, даже Булгаков не востребованы, ибо пока не требуются.
Поэтому таланты крупные, подобно Пелевину, уходят на боковые дороги
постмодернизма или чепуховины.
Происходит торможение, потому что иные таланты поглощает коммерческая
литература. Писать "под американцев", "под Толкина", "под кого-то еще"
стараются люди молодые, некоторые даже небесталанные. Идут на это ради
заработка и способные писатели старшего поколения.
Можно заработать пока больше на "крутой" литературе, но у меня есть
ощущение, что маятник общественного вкуса, который резко качнулся к
масс-культуре, сейчас пошел обратно.
Некоторые издатели говорят, что интерес к "боевым роботам" и прочей
американской дребедени падает. Зато растет интерес к фантастике как
существенной составляющей русской литературы.
Причем этот интерес виден и за рубежом. Если после 1990 года как
отрезало переводы русской фантастики в Польше или Чехии, то в последние два
года в Восточной Европе (в первую очередь) вспомнили о существовании русских
писателей. И снова начали нас переводить и издавать. Даже уж на что
самостийная Прибалтика - но и она стала понемножку переводить русских
авторов.
Так что я смотрю в будущее нашей фантастики со сдержанным оптимизмом. К
сожалению, накопление фантастических, антиутопических синдромов в России и в
мире в целом идет слишком интенсивно: что же раньше - возродится и пойдет
дальше фантастическая литература в России или сама Россия погибнет, потянув
за собой в пропасть весь остальной мир? И тогда литература никому не
понадобится.
Я не верю в то, что красота спасет мир, или в преобразующую роль
искусства и литературы. С каждым годом процент людей на Земле, на которых
хотя бы теоретически может оказать благоприятное влияние литература,
уменьшается.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг