Домовой
Было дело еще до великой зимы, в те баснословные времена, когда леса
и поля зеленели. Отправился раз на охоту Киев отец и взял с собой сыновей.
Забрели они тогда далеко и уже в темноте натолкнулись на лесную
избушку–зимовьюшку, кем–то добрым построенную нарочно для таких прохожих
гостей. Неразумные отроки обрадовались нежданному крову и хотели сразу
войти, усесться на лавки, но отец удержал:
– Погодите–ка. Сперва попроситесь!
– Зачем? У кого? – не поняли те. Мудрый отец тогда снял шапку и
поклонился зимовьюшке:
– Пусти, хозяин ласковый, ночевать.
– Пусти, – откликнулись сыновья. И только тогда отворили дверь,
растеплили давно погасший очаг, сели вечерять. Да не забыли от своей
вечери отложить по куску: Огню в очаге и тому неведомому хозяину, у
которого испрашивали разрешения ночевать.
Кий помнил: когда легли спать и стало темно, долетел из печного угла
шорох, потом легонький топоток по полу, ни дать ни взять дитя малое
пробежало. И наконец кто–то зачавкал едой, и Кий явственно расслышал:
– Вкусный хлебушко у них, пропеченный! И сало хорошее! И леваш
ничего, черничный!
Кию, совсем мальчишке тогда, сделалось страшно: понял, что это был
сам хозяин, дух избы – Домовой. Так вот у кого просился отец! Впрочем,
шорох быстро затих, и усталый Кий крепко заснул. Но в глухую полночь
плотно прикрытая дверь вдруг распахнулась со стуком, и внутрь ворвался
холодный, сырой ветер.
– Ага! – сказал совсем другой голос, не тот, что похваливал угощение.
– Да у тебя Люди тут! Сейчас будем душить!
И точно – стояла уже на пороге какая–то тень, бесформенная, но с
двумя когтистыми лапами, и неживой зеленью отсвечивали глаза. У Кия от
страха ссохлось во рту, не смел закричать. Но пришлецу заступил дорогу
лохматый беленький старичок, выскочивший из угла:
– Нет, не будешь ты никого здесь душить. Не у тебя спрашивались, не
ты и возьмешь.
Схватились, пошла потасовка! Возились, пыхтели – кто кого
превозможет, кто кого выбросит вон. Отец Кия вскочил с лавки, принялся
помогать помелом. Кто был тот страшный пришлец? Другой Домовой, брошенный
на развалинах старой избы и озлобившийся на Людей? Не ведомо никому. Долго
длилась возня, но хозяин его все–таки вытолкал. Одолел. И стало тихо в
доме.
Сама собою плотно прикрылась дверь, и уже сквозь сон Кий ощутил, как
кто–то поправил на нем волчье теплое одеяло, погладил по голове
мягкой–мягкой ладонью...
Утром отец с сыновьями нарубили дров взамен тех, что сожгли накануне.
Приперли колышком дверь, чтобы дождь не лился через порог. Поклонились
гостеприимной зимовьюшке:
– Благодарствуй, хозяин ласковый, за ночлег.
Маленький старичок с лицом, до глаз заросшим белыми волосами, им
больше не показался. Но Кий, обернувшись через плечо, увидал на крылечке
какую–то пушистую зверюшку: кошку – не кошку, белку – не белку, зайца – не
зайца. Сидела зверюшка, смотрела им вслед и даже лапкой вроде помахивала:
заходите, мол, вдругорядь. Худо жить в доме без Домового, а и ворчуну
Домовому невесело без Людей...
