Сыновья Неба
У Неба с Землею было три сына, три молодца: Даждьбог, Перун и Огонь.
Сказывают, у Даждьбога была величавая поступь и прямой взгляд, не
знающий лжи. И еще дивные волосы, солнечно–золотые, легко летящие по
ветру. А у Перуна – иссиня–черные кудри, вечно взъерошенные, непокорные,
клубящиеся, как туча. Спокойного величия брата не было даже в подобии, –
лихая, непогасимая удаль. А Огонь родился огненно–рыжим, вьющиеся пряди
торчали, как ни приглаживай. И только глаза у всех троих были одинаковые,
синие–синие, как чистое небо в солнечный полдень, как промоина в черных
грозовых тучах, как синяя, нестерпимая сердцевина костра.
Когда они возмужали, отец с матерью доверили Даждьбогу величайшее из
сокровищ: Солнце, сияющий золотой щит. Начал сын Неба возить чудесный щит
на легкой колеснице, запряженной четверкой белоснежных коней, начал
озарять красы и дивные дива Земли: поля и холмы, высокие дубравы и
смолистые сосновые боры, широкие озера, вольные реки, звонкие ручейки и
веселые родники–студенцы. Радовалась о сыне Земля, радовалось Солнцу все
дышащее: соловьи пели ему песни, цветы поворачивали головки вослед, а
ящерицы и добрые змеи выползали погреться на валуны. Надобно молвить, все
змеи в те времена были добрыми и безобидными, как теперешние ужи, и умели
просить у Неба дождя, когда его не хватало. Все тянулось к небесному
страннику Даждьбогу, все под его взглядом цвело и плодоносило: недаром
само его имя значило – Дающий Бог, Податель всего.
Иногда Солнце опускалось вниз, посветить Исподней Стране. Тогда над
Землею смеркалось, и приходила Ночь, налетала, как птица с большими
мягкими крыльями, отворяла на небе звезды – живые глаза душ, еще не
родившиеся в земных телах или, наоборот, уже вознесшихся обратно в ирий.
На берегу Океан–моря, на самом западе, Даждьбога ждала добрая лодья и
стаи птиц – лебедей, гусей, уток – готовых впрячься и переправить его
вместе с конями в небо Исподней Страны. Там он пробегал свой ночной путь,
и лодья, запряженная птицами, вновь перевозила его через светлый утренний
Океан. Вот почему, когда были созданы Люди, у них скоро появились обереги
– голова конская, тело утиное. Люди верили, что Бог Солнца всегда выручит
их из беды, где бы он ни был.
В те времена Даждьбог кружил в небесах, как ему хотелось, в Нижнюю
Страну заглядывал нечасто и ненадолго. Там не росло ничего, там не было
красоты. Оттого ночи всегда были теплыми и короткими, как теперь по весне.
Перуну тоже досталось сокровище по душе и по сердцу – сверкающая
золотая секира. Только крепкой руки сына Неба слушался чудесный топор,
только ему был он по могуте; недаром трижды по семь лет Земля–мать поила
его своим молоком, возрос – сильней не бывает. И когда принимался играть
Перун топором, начинал подбрасывать и ловить его для потехи или
размахивать над головой, радуясь собственной нерастраченной мощи – то–то
пылали, летя во все стороны, огненные снопы молний, то–то катился меж
небесами веселый, ликующий гром и целовали Землю струи доброго ливня! И
всюду, куда били молнии, расцветали невиданные цветы, возгоралась новая
жизнь. Секира Перуна была золотой от кончика древка до острия, не для боя
– с кем драться, кому угрожать? Кто враг светлым Богам, сынам Неба и
Земли?..
Перун ходил тогда в тонкой белой рубахе, скроенной из летнего облака.
И крылатые жеребцы, мчавшие его в поднебесье, были белей лебединого пуха,
белей морской пены и молока – храбрые кони с глазами, что драгоценные
камни, с теплым дыханием и золотистыми гривами.
И каких только забав не придумывал молодой Бог! Собирал облака в
стадо и пас, точно коров, доил наземь дождем. Вот почему передовые тучи
грозы посейчас еще называют быками... А то представал пахарем, пряг коней
в соху и вспахивал небесную пажить, разбрасывал всхожие семена... Или слал
облака в полет белыми лебедями, сам же примеривал сизые орлиные крылья,
пускался вдогон, а верные кони летели вослед, и кто скорей поспевал –
неведомо никому.
А порою, задумавшись, тихонько гладил и ласкал мягкое руно облаков и
пальцами, способными дробить камни, неуверенно, робко лепил из них девичий
стан и лицо. Но скоро смущался, развеивал собственное творение без остатка
и снова мчался по небу, хмелея от бешеной скачки, и гром рассыпался из–под
копыт жеребцов.
Говорят еще, в те далекие времена в чистых северных реках было дна не
видать из–за раковин, корявых чашуль. Они не умели ходить и держали свои
створки открытыми, надеясь, что в них попадет какая–нибудь съедобная
мелочь. Перуновы молнии пугали смирных жительниц дна, и они при грозе
поспешно захлопывались; но нередко бывало, что зарево молнии успевало
проникнуть сквозь воду и отразиться в зрачках. Проморгавшись, чашуля
обнаруживала в своих створках маленькую жемчужину. Вот почему эти раковины
до сего дня так и называют – жемчужницами.
А братец Огонь поспевал, как умел, за старшими: где пожарче пригреет
Даждьбогов солнечный луч – Огонь тут как тут, вертится любопытно. Где
высечет искру Перунова золотая секира – там тотчас и его рыжая голова,
увенчанная прозрачным дымком.
