Глава 53
Оказавшись дома, Кадишман не почувствовал особой радости, чему сам
потом очень удивлялся. Он был весь поглощен душевными переживаниями и ни о
чем ином, кроме как о своем новом облике, думать не мог. Поначалу,
разглядывая свое безобразное тело с продолговатым туловищем и тонкими
мохнатыми лапками, он чувствовал все нарастающее отвращение к себе, но
постепенно в его восприятии произошел перелом, и он стал различать
удивительную пропорцию линий в своем сложении, которые, нельзя было не
согласиться с этим, казались ему, если не совершенными, то не лишенными
некоторой грации. Разглядывать и радоваться себе, ему пришлось недолго;
вскоре, он услышал горячий сладкий шепот жены. «Милый, ты такой
ненасытный сегодня» Сначала он безумно обрадовался голосу Берты, но,
прислушавшись к знакомым вздохам, вдруг осознал значение с таким жаром
произнесенных ею слов. Страшная догадка пронзила его мозг. «Боже, кому
она сказала это?" Лично он никогда не слышал от нее подобных слов.
Неужели они адресованы тому хриплому негодяю?
Горячий страстный шепот шел откуда–то сверху. Короткая тараканья шея
Кадишмана была так устроена, что он не мог видеть, что происходит над ним,
но ему и без того было понятно, что звуки доносятся с кровати, на которой
он и его бесстыдная жена познали так много счастливых минут.
Собираясь улучшить обзор, он попытался вскарабкаться на стену, но на
первых же шагах позорно соскользнул вниз и ударился носом о деревянный
настил – ходить по стенам у него не было навыка. С горьким чувством
вечного неудачника он засеменил под железную кровать, желая только одного
– спрятаться, зарыться, как можно глубже в тряпках и пыли, чтобы не
слышать предательских вздохов жены.
Под широкой кроватью, к своему изумлению, он обнаружил стаю новых
собратьев, с подозрительным любопытством оглядывающих его.
– Почему ты такой белый? – спросил один из них, огромный тараканище с
пышными усами. Кадишман в который раз оглядел себя: как горе слепит
человека, он и не заметил какого он теперь цвета. Слово «Человека»
рассмешило его. «Ты ведь уже таракан, а мыслишь себя прежними категориями».
– Да ты немой что ли, что молчишь, блондин? – весело спросил великан.
Удивление, происходившее оттого, что он понимает язык этого ненавидимого
им ранее тараканьего племени, сменилось испугом от мысли, что его могут
изувечить, как чужака. Стоявший рядом с великаном коротконогий таракашка
сказал:
– Он не может лазать по стенам, я видел.
Писк его показался Кадишману вполне доброжелательным, и он успокоился.
Громадный усач оказался грозен лишь на вид:
– Откуда ты взялся, такой хороший? – сказал он насмешливо. Смех его
разрядил обстановку и лейтенанту израильской полиции показалось, что может
быть, все еще обойдется, и его не станут бить эти говорящие насекомые.
– Ниоткуда, – сказал он, впервые издавая странный писк, похожий на то,
что он слышал от своих новых знакомых, – я здесь живу.
Коротконожка недоверчиво хмыкнул, а громила издал трубный, воинственный
звук.
«А не слишком ли я дерзок?" – подумал Кадишман и приготовился отражать
атаку грозного усача.
Воцарилось неловкое молчание, которое нарушила соседка усача – красивая
самка с длинным блестящим туловищем, видимо, подруга великана.
– Я его знаю, – игриво сказала она.
– Откуда ты его знаешь? ревниво спросил усач.
– Он из квартиры Габая, – сказала она, – эта сволочь накормил наших
братьев ядом, все погибли, а те, кто выжил, враз поседели, как этот
блондин. – Прозвище, данное ему грозным усачом, очевидно, понравилось ей.
Кадишман знал Габая. Это был председатель их домового комитета,
невысокий, смуглый и жирный тип с замашками базарного торговца. Он
удивился тому, что новые друзья называют соседа по фамилии.
Коротконогий таракашка ласково поддел Кадишмана усом, что следовало
расценивать, вероятно, как дружелюбный шлепок по плечу и предложил услуги
в освоении тараканьих премудростей:
– Хочешь, научу фехтовать на усах? – сказал он.
– Научи ходить по стенам, – попросил лейтенант.
– Запросто, – сказал коротконожка важно и, совсем похоже на людей,
которые хотят казаться значительнее, чем они есть.
Лейтенант приготовился к уроку, но коротконожка остудил пыл нового
приятеля.
– Надо подождать пока Габай уйдет, – сказал он.
– Так это Габай? – поразился Кадишман.
– Габай, конечно, – сказал коротконожка, – повадился, вишь, к хозяйке
погреться в вакантной постельке...
Ему нравилось вставлять в речь ученые слова, и в стае его считали
эрудированным тараканом.
– Он теперь ей вроде мужа. – Сказала подруга великана, длинное, блестящее
туловище ее напомнило спортивный автомобиль «Мазда»
– Но ведь у нее есть муж! – наивно возмутился Кадишман.
– Говорят он погиб, – коротконожка презрительно повел усом, – тоже был
дерьмо завидное.
Если бы тараканы краснели, Кадишман выдал бы себя с головой.
«Вот, значит, какого они обо мне мнения»
Любовник вскоре ушел, утомленная Берта заснула крепким сном, и
коротконожка дал Кадишману несколько уроков стенолазания.
Удовлетворившись блестящими результатами своего способного ученика, он
предложил наведаться на кухню и подкрепиться остатками ужина, оставшегося
после прожорливого Габая. Поглощая вкусные мягкие крошки хлеба, голодный
и уставший после утомительной тренировки Кадишман вспомнил слова Берты,
адресованные хриплому любовнику, и у него пропал аппетит. Он поплелся в
облюбованное им место под широкой супружеской кроватью и стал развивать
планы убийства ненавистного прелюбодея.
Кадишман долго думал, как лучше убить врага – посадить на кол, распилить
на части или разрубить на две половины. Эти кровожадные мысли порадовали
его измученное сердце, но не принесли успокоения.
Трубный звук, ежеминутно издаваемый грозным великаном, вернул его на
грешную землю, он вспомнил, в кого он теперь превратился и сколь
безнадежна его мечта о мести. Впервые после своего триумфального
возвращения домой, он пожалел, что вымолил у Цилиндра ненужную побывку в
«Мир».
