Глава 14
Я стоял внутри храма.
Тишина здесь была такой плотной и полной, какой никогда не бывает
тишина лесов, полей или даже пустынь. Звук опустившейся двери только
подчеркнул ее.
Постепенно, без следа, он растворился в неподвижном воздухе – словно
звон погребального колокола.
Я был совершенно один в огромном зале. Снаружи лился тихий ровный свет,
слегка окрашенный в цвета крови. Нескончаемым потоком он втекал в широкие
порталы окон, заливал белоснежный пол и струился по нему дальше к середине
зала. В его центре какой–то темный столб или колонна уходила ввысь до
самого свода и вонзалась в пол храма, похожая на ось целого мира. Ближе к
ней свет начинал медленно вращаться, образуя как бы водоворот. Видимо, там
он уплотнялся, становясь почти осязаемой жидкостью. Если у окон свет
казался физически неощутимым – таким, каким и должен был быть свет, – то
ближе к темной колонне он явно сгущался и стекал вдоль нее в зияющую
воронку.
Сверкающая жидкость лилась вниз, постепенно закручиваясь во все более
стремительный водоворот. Водоворот этот хранил в своей глубине нечто
запретное.
Возможно, даже тайну небытия. И, наверное, именно поэтому так трудно
было бороться с желанием заглянуть в темную пропасть, поглощавшую в своих
глубинах целые реки света.
Разноцветные сполохи завораживали, подавляли сознание. Меня все сильнее
тянуло к краю пропасти у столба, в которую нисходил свет. Красный,
зеленый, синий, фиолетовый – менялась интенсивность цвета, менялись
оттенки. Непроизвольно я сделал первый шаг в сторону световорота и, теряя
опору под ногами, покачнулся.
Идти следовало совсем не туда... Но двигаться против потока казалось
немыслимым.
Я сделал еще шаг...
Почти сразу же ноги оторвались от пола. И я поплыл в световом потоке.
Стены храма исчезли, я вообще не видел ничего, кроме реки света,
окружавшей меня со всех сторон и постепенно приближавшейся к черной
пропасти. На секунду почудилось, что впереди, у самого края воронки,
мелькнули два легких живых мазка, напоминающих своими очертаниями
человеческие фигуры. Но они тут же исчезли.
Давление светового потока постепенно усиливалось. Первый раз я
почувствовал это в минуту колебания, когда инстинктивно попытался
отдалиться от темной пропасти, поглощавшей свет, и ясно ощутил, что теперь
уже поздно. Обратного пути не было.
Время словно остановилось. Все чувства и ощущения замерли,
растворившись в этом безмятежном покое и мягком неназойливом движении к
краю пропасти. Я не мог определить, была ли игрой воображения
величественная мелодия, возникшая в полной и абсолютной тишине. Скорее
всего так реагировала человеческая психика на ритмичные сполохи света,
подавлявшие волю к сопротивлению.
Поток постепенно уплотнялся. Он становился все стремительнее. И все
более ощутимые удары швыряли меня от одной волны света к другой. Я убеждал
себя в том, что это невозможно. Свет не мог стать жидкостью. Его скорость
беспредельна и не соизмерима с этим грозным величественным движением, но
именно так выглядела реальность, окружавшая меня. Я лишь мог принять ее
такой, какая она есть.
И эта трезвая мысль неожиданно придала мне силы к сопротивлению. В
конце концов, если свету угодно превратиться в жидкость, я был не таким уж
плохим пловцом...
Резко рванувшись назад, я попытался грести против потока. Тщетно. Сила
тяжести ослабевала с каждым метром, приближавшим меня к черному столбу. Я
лишь барахтался на поверхности светозарной жидкости, теперь уже по
плотности превосходившей воду. И хотя мои силы оказались ничтожны, само
желание борьбы что–то изменило в структуре потока. Рядом со мной появились
небольшие местные завихрения, мешавшие ровному и безвозвратному движению
вперед.
Захваченный одной из таких воронок, я не стал вырываться из стремнины,
вспомнив правило для пловца, попавшего в обычный водоворот: ему нельзя
сопротивляться.
Следует уйти в глубину, там водоворот непременно ослабеет и выбросит
пловца на поверхность где–нибудь в стороне от воронки. Вспомнив это, я изо
всех сил рванулся вниз, помогая сверкающей жидкости, и, в конце концов,
мне удалось продвинуться вглубь – сначала на метр, потом на два...
Дальше воронка оказалась слишком узкой и, захватив меня, вертела как
волчок. От стремительного вращения я потерял контроль над окружающим и не
заметил, в какой именно момент светозарный водопад вокруг меня
разомкнулся...
Я стоял на пороге пещеры, ослепленные бешеным сверканием светопада, мои
глаза ничего не видели в ее полумраке. Сзади, за моей спиной, продолжали
мелькать сумасшедшие сполохи сгустившегося света да на пол с одежды
скатывались тяжелые странные капли, похожие на раскаленную добела ртуть.
Наконец глаза освоились с новой обстановкой, в я увидел исчезающие в
чернильной тьме своды гигантской пещеры. Даже в том ярчайшем свете,
который шел от входа, не видно было ее конца.
Неожиданно я почувствовал на себе осмысленный взгляд, идущий из темных
подземных глубин. Гораздо ближе источника этого леденящего взгляда нечто
плоское и огромное, смутно похожее на перевернутое человеческое лицо,
взирало на меня с потолка пещеры.
– Кто посмел? – сонно спросила морда, придвигаясь ближе на своих
маленьких цепких ножках, растущих из подбородка этого кошмарного существа.
Его тело полностью скрывали огромные круглые уши, поросшие зеленоватой
шерстью.
Ничего не было видно, кроме этих ушей к самой морды. Вспомнив нашу
предыдущую встречу, я невольно попятился.
Неожиданно морда оказалась совсем рядом. Сейчас я видел в ее облике
детали, не замеченные раньше, например, этот зеленоватый мех, когти на
лапах. В первый раз там было нечто, похожее на копыта. Я знал, что
внешность слухачей непостоянна, и теперь получил этому наглядное
подтверждение.
– Я спрашиваю, кто дерзнул войти в предверие? – Голос, казалось, шел не
от слухача, а откуда–то из глубины пещеры.
– Ну я, я дерзнул. Не узнаешь, что ли?! В ответ из пещеры потянуло
замогильным промозглым холодом. Морда как–то нехорошо, слишком радостно
ухмыльнулась.
– Ах, это ты... Проходи, проходи. Явился, значит, не запылился. Мы уж
заждались.
Несколько глаз замерцали в темноте. Слухач, оказывается, был не один. Я
лихорадочно ощупывал пояс, на котором в ножнах болтался тяжелый неуклюжий
меч, словно это оружие могло помочь против слухачей.
Опомнившись, я потянулся своей мыслью к кольцу, привычно вызывая его
смертоносную силу, – и ничего не почувствовал, никакого ответного толчка,
будто его и не было вовсе.
– Здесь тебе кольцо не поможет, долгожданный ты мой. Говорил я –
расплаты не миновать. Теперь вот вкусишь.
Рожа слухача дохнула на меня отвратительным перегаром, улыбаясь и
плотоядно облизываясь. Его сородичи, до сих пор державшиеся в отдалении,
неожиданно поднялись в воздух. Для своего неровного, прыгающего полета они
использовали уши... Очевидно, малая сила тяжести в пещере позволяла столь
необычный способ передвижения.
Поняв, что я беззащитен, летающие морды собрались полукольцом и,
порхая, словно гигантские бабочки, подбирались все ближе. Выхватив наконец
из ножен меч, я рубанул по самой настырной морде. Меч, со свистом разрубив
воздух, ударился о скалу, не встретив никакого сопротивления. Передо мной
находилось нечто не материальное.
Слишком поздно вспомнил я о том, что с фантомами можно бороться лишь
заклинаниями и молитвой. Я не успел даже сосредоточиться. Из трещин и
щелей посыпались вызванные залихватским свистом предводителя этой шайки
огромные бронированные крейги. Они бежали ко мне на задних лапах, выставив
вперед свои страшные жвала, следом спешили извивающиеся сороконожки с
ядовитыми челюстями, плоские, похожие на клопов, мокрицы величиной с
собаку и какие–то, еще более мерзкие твари, неразличимые в полумраке.
Я ударил раз, другой, но лезвие не смогло пробить хитиновые панцири
крейгов. Я терял драгоценные, еще остававшиеся у меня секунды на
бессмысленную физическую борьбу.
Чудовищная сила этих созданий намного превосходила мою. Меч, в
последний раз встретившись с хитиновой броней, жалобно зазвенел и отлетел
в сторону.
– Ну давай, давай! – заорал старший слухач, выделывая в воздухе нечто
совершенно непристойное. – Двинь ему по сусалам и хватай, хватай за ребра!
Вскоре меня скрутили. Руки заломили назад и грубо поволокли в глубь
пещеры, рожи вились вокруг, аплодируя крейгам ушами, гримасничая и хихикая.
Через несколько минут мы оказались в громадном под земном зале,
освещенном пламенем чудовищного костра пылающего в центре.
Странен был его огонь. Красноватое пламя вздымалось ввысь между
гигантскими каменными поленьями совершенно бесшумно. Где–то под потолком
зала огненные языки соединялись в некий символ. Я никак не мог уловить его
окончательный смысл. От костра несло ледяным холодом. Пламя не грело,
скорее наоборот, оно высасывало из меня последние оставшиеся крохи живого
тепла.
Вся свора тварей, улюлюкая и свистя, с довольным видом расположилась
вокруг мертвого огня. И тогда из боковой тени на свет выдвинулась страшная
фигура одноглазого монстра с корявыми, спускавшимися до земли руками. Его
голова почти упиралась в своды пещеры, горы мускулов перекатывались под
шершавой обвисшей кожей. Уставившись в огонь, монстр произнес два слова на
древнем языке.
Твари вокруг затихли, зато засвистел и завыл огонь словно в костер
подбросили хворосту. Подвижные части пламени обретали очевидную форму,
отливаясь постепенно в гигантское лицо размером с небоскреб. Появился
подбородок, черные провалы глазниц вспыхнули дьявольским синим огнем. И
тогда я узнал его...
– Где предатель?! – словно гром прогрохотал под сводами пещеры. Обломки
мелких камней рассекали мне кожу, причиняя дополнительную боль. Жвалы
жуков глубоко врезались в тело. Я не мог пошевелиться.
Монстр, стоящий рядам со мной, откликнулся трубным голосом:
– Он здесь, лорд Арист. Мы ждем ваших приказаний. Глаза пламенного
чудовища опустились, стараясь нащупать мой взгляд. Я знал, что смотреть
нельзя, но ничего не мог в собой поделать.
– И это ничтожество посмело пренебречь моим доверием?
– Я никогда не принадлежал тебе! – крикнул я в раскаленную морду.
Казалось, мой крик утонул в хохоте пламени.
Когда грохот стих, из костра донесся гневный голос:
– Ты мог стать императором королей. Ты мог управлять звездной империей.
Все богатства, вся власть могли принадлежать тебе. От тебя требовалась
самая малость – не нарушать запрета, не преступать Темной зоны, но ты не
сделал этого.
Ты посмел нарушить все законы, направив мой дар против моих же слуг.
Признаешь ли ты себя виновным в этих преступлениях?
– Я не просил этого проклятого дара! Я ничем тебе не обязан! Я никогда
не был твоим слугой!
– Это ложь. Вспомни два договора, подписанных тобой.
– Первый подписал глупый, мало знающий юноша, мечтающий о дальних
странах.
Сегодня ты судишь не его. Второй договор вы вырвали у меня обманом, во
время наркотического опьянения. Вы отняли у меня надежду, любовь, веру.
Нет, я не признаю себя виновным.
– Пусть будет так. Это лишь усугубляет вину. Твоя судьба станет
достойным примером для других предателей.
– Ты не имеешь права судить меня! Ты даже не знаешь, что такое
справедливость!
– Зато я знаю, как надо наказывать врагов. – Он помолчал, словно
собираясь с мыслями. В зале стояла абсолютная тишина. Даже пламя перестало
потрескивать. И вновь под сводами зала разнесся голос, похожий на гром: –
Марок! Я отдаю его вам.
Костер вспыхнул на несколько мгновений нестерпимым блеском, замораживая
дыхание и остатки жизни в моем теле. Почти сразу же огонь погас, и
благословенная темнота обрушилась на меня, притупляя боль, но лини. для
того, чтобы принести новую, еще более страшную.
Очнулся я в огромной пыточной камере. Я висел на деревянной
перекладине, прикрученный к ней прочными сыромятными ремнями. Ноги были
притянуты к двум большим валунам. Я не мог шевельнуться.
Мешковатая громадная фигура моего одноглазого палача двигалась около
горна. Он то раздувал меха, время от времени подсовывая в огонь какие–то
инструменты, то, насвистывая залихватскую мелодию, пил из жбана. На
секунду я почувствовал сильную жажду, но боль в вывернутых суставах
заглушила ее.
Высоко надо мной на жерди висела плоская перевернутая рожа слухача. Он
то и дело нетерпеливо переступал с лапы на лапу, демонстрируя полное
презрение к законам земного притяжения.
– Чего ты тянешь, Марок? Пора начинать!
– Не учи меня, Болта! Я сам знаю, что нужно делать. Видишь, оно еще не
готово.
– А по мне так в самый раз. Светится уже.
– Светится, светится! С кого спрашивать будут, если что не так? Сказано
тебе – случай особой важности.
Они разговаривали друг с другом так, словно меня здесь не было, словно
я стал неодушевленным предметом. На секунду гнев помог справиться с болью,
мне даже показалось, что я вновь начинаю обретать контроль над своим
сознанием, но в этот момент внимание отвлекли действия Марока.
Он пошевелил угли и передвинул на их середину раскаленный докрасна
овальный предмет. Потом окунул палец в жбан и на мгновение прикоснулся к
его поверхности.
Раздалось шипение.
– Пожалуй, что и готово. Попробовать, что ли?
– Начинай, начинай! Нечего тянуть кота за хвост!
Сняв со стены огромную металлическую ложку, Марок подцепил ею круглый
раскаленный предмет и плеснул на него из плетеной бутыли маслянистую
темную жидкость. Удушливый запах заполнил камеру. Поверхность предмета
начала трескаться, и расширенными от ужаса глазами я увидел, что внутри
что–то шевелится, что–то живое.
Шевелящийся и все еще светящийся от жара предмет медленно приближался к
моему беззащитному обнаженному телу.
И затем наступила боль. Боль, какой я не испытывал никогда в жизни.
Мне казалось, должен был быть какой–то предел, болевой порог, за
которым наступает забвение, но его не было. Я чувствовал, как плавятся мои
кости, как сжираются мои внутренности.
Я попытался разлепить глаза и ничего не увидел. Наверное, их давно
выжгли.
Я
находился внутри беспредельного кокона боли. Он окутывал каждую жилочку
моего тела, каждый отдельный орган. И это продолжалось тысячу лет. Тысячу
лет рвущегося из меня несмолкаемого дикого вопля.
Какое–то огромное существо ползало внутри, постепенно выедая все, что
попадалось на его пути. Я превратился в пустую скорлупу, наполненную
болью. Не было тела, не было времени, не осталось ничего, кроме боли.
Возможно, иногда сознание отключалось – я этого не ощущал, потому что, по
его возвращении, меня ожидала новая волна боли.
