Глава 5
Для узника время течет медленно, и я мог себе позволить неторопливо
обдумать все странные вещи, приключившиеся со мной за последние месяцы.
Чего стоит, к примеру, история с датой рождения в моей карточке? Если
Гагаров ее выдумал – то зачем? Если нет, то почему я об этом ничего не
знаю? Хотя карточка личного учета никогда не выдается на руки, должны же
были раньше обратить внимание на такой ляп! Нынче две тысячи триста сорок
шестой, и выходит, если верить карте, я родился триста лет назад, в две
тысячи восьмом... Что–то мне эта дата напоминала. Что–то чрезвычайно
важное, и мне никак не удавалось вспомнить – что именно. События до
двадцать восьмого года помнил отлично. Лицей космонавтики на Земле,
общежитие, лица студенческих друзей. Долгие политические споры по вечерам
о национальной независимости, об интервенции Комора, не знающего предела
для собственных аппетитов. Но дальше в памяти провал – словно наглухо
закрытая дверь... За ним лишь лица незнакомых людей, обрывки непонятных
фраз...
Конечно, это все шуточки гипноблока. Насилие над человеческой психикой
не проходит бесследно. Узнать бы, кто мне его поставил... после того как я
потерял сознание в подземельях Лимы. Прошло не меньше шести часов, прежде
чем я вновь обрел контроль над собой. Многовато для простого сонара. За
это время могло произойти все что угодно... И опять мои мысли, в который
уж раз, вернулись к Илен.
Видимо, мне никогда теперь не удастся избавиться от этого
воспоминания...
Я
видел се обнаженной в своем гостиничном номере, когда побежденная наконец
моими ласками, она не смогла уже скрывать ответной страсти. Хотя, надо
отдать ей должное, старалась оставаться простой статисткой до самого
последнего момента.
Словно хотела подчеркнуть, что ни на что большее, кроме ее обманом
полученного тела, я не имею права...
Теперь эта сцена приобрела надо мной странную власть. Я вновь видел
лицо Илен, за минуту до того, как она повернулась, открыла дверь и молча,
навсегда ушла из моей жизни. Лицо ее чуть заострилось, чуть смазались его
черты, удлинились волосы – сейчас это было лицо другой женщины. До боли
знакомое и незнакомое – одновременно. Я видел ее так ясно, словно она
стояла тут, в моей замусоренной железной клетке.
Оля взглянула на меня перед тем, как выйти, и от ее василькового
взгляда мной овладело необъяснимое оцепенение. Полусон–полуявь.
Воздухопроводы работали плохо, и затхлый, пахнувший горелым пластиком
воздух донимал меня даже во сне. В конце концов я окончательно проснулся
от вони. Пахло чем–то едва ощутимым, отвратительно мерзким, но не горелым
пластиком. Самым неприятным показалось то, что запах был мне определенно
знаком, но я никак не мог вспомнить, что он должен означать. Хотя в минуту
пробуждения на какую–то долю мгновения мелькнула и пропала странная мысль
о том, что я совершенно точно знаю все об этом запахе. А потом,
проснувшись окончательно, ничего не мог вспомнить. Опять гипноблок?
И тут я почувствовал, что дело здесь совсем не в гиплоблоке...
Двенадцать витязей, стоя спиной к спине у скалы, высокой и узкой,
отражали атаку. Они стояли здесь давно и рубились яростно. Им некуда было
отступать, потому что позади была отвесная скала, а на ней замок, который
они охраняли...
Битва продолжалась долго. Слишком долго. И усталость я чувствовал
такую, словно стоял среди них...
Картина казалась яркой и сочной, будто я ощущал на себе самом всю
тяжесть этой битвы. Неумолимый натиск врагов и безмятежность... Самое
непонятное – безмятежность. Потому что в их сердцах не было ни ненависти,
ни горечи. Я знал это совершенно точно, как и то, что битва уже проиграна
и враги через несколько бесконечных минут ворвутся в замок, переступив
через наши поверженные тела. И это ничего не меняло, значение имела лишь
сама битва, лишь то, по какую сторону скалы стоял каждый из нас...
Сталь звенела от ударов, и искры, голубые, яркие, вместе с каплями
нашей крови падали в траву, оставляя на ней несмываемый след...
Замерев, я всматривался в эту, не имеющую отношения к данности картину.
Но наваждение уже отпускало, таяли стены замка, похожие теперь на
разорванные ветром клочья тумана. В последний миг мне показалось, что
остатки видения уходят сквозь многометровую титанитовую стену корабельного
борта, не ощущая преграды. И оттуда, им навстречу, тянутся длинные лучи
звезд...
Окончательно я очнулся от гулкого удара, потрясшего корпус «Рендболла».
Казалось, гигантская металлическая туша корабля содрогнулась всем своим
нутром.
Характерный протяжный вой тормозных и поворотных двигателей, скрежет
металла от переходных причальных тамбуров означали, что к нам прибыли
гости.
Встреча в космосе с другим кораблем не такое уж частое событие. Но
сколько я ни прислушивался, толстенные переборки не донесли до меня больше
ни единого звука.
Утром стюард, подавая завтрак, тихо прошептал: «Ночью пришел рейдер из
Лимы. С вами хотят говорить. Тайные люди – очень важный беседа».
Больше мне ничего не удалось узнать, несмотря на все старания. Стюард
лишь прижимал палец к губам да кивал на неработающие телесканеры, словно
не он.
сам в прошлый раз сказал мне о том, что они неисправны. Выскальзывая за
дверь, он шепнул лишь одно слово: «Ждите!»
Одетый в новую, недавно выданную форму, начальник службы безопасности
«Рендболла» лейтенант Лоуэлл сидел в своем кабинете один и, пощипывая
верхнюю губу, усы на которой все никак не могли занять отведенное им в
мечтах место, читал новый, только что полученный из центра приказ. Приказ
пришел нарочным с рейдера, и поскольку такого никогда еще не случалось,
Лоуэлл читал приказ старательно, как криптограмму, желая уловить скрытый
между строчками смысл.
Но то ли такого смысла не было вообще, то ли у Лоуэлла не хватало для
этого опыта, ничего, кроме банальнейших казенных фраз, извлечь из
документа ему не удавались.
«Вам предписывается... Обеспечить необходимую секретность...
Предоставить полную самостоятельность... Поступаете в распоряжение...»
– Я им что, кукла? – спросил Лоуэлл, обращаясь к письменному столу, на
что тот, естественно, ничего не ответил. Тогда лейтенант решительно встал
и прошелся по кабинету, все убыстряя шаг. В голове почти мгновенно
сложился отличный план предстоящей операции, не той, которая
предписывалась ому приказом, а придуманной самостоятельно и
предназначенной обеспечить полную ясность происходящего для пего лично.
Гости пожаловали минут через сорок. Двое – в форме инженерной службы
крейсера, третий оказался моим старым знакомым, боевиком Ловинского, тем
самым, с которым мне пришлось драться. Критонов сопровождал нас и в
подземельях Лимы, однако сейчас сделал вид, что не узнал меня. Я охотно
последовал его примеру, поскольку человек этот мне не понравился своей
жестокостью и непредсказуемостью поступков.
А после случая с сонаром я вообще не слишком доверял людям Ловинского,
Совершенно непонятно, как этот человек очутился на «Рендболле». Неужели
для его доставки отправили специальный корабль? Это казалось слишком
невероятным.
Сдержав свое любопытство, я промолчал, внимательно разглядывая своих
гостей. Тот инженер, что был постарше, держался непринужденно и своей
улыбкой, показным добродушием старался заранее расположить меня к себе.
Второй, совсем почти мальчишка, с едва пробивающимися усиками, прятал
взгляд и топтался у самого входа, почему–то не желая, чтобы я обратил на
пего внимание, и тем самым, разумеется, вызывал к себе наибольший интерес.
Форма на нем сидела мешковато, словно наспех подбиралась с чужого плеча.
Он не задавал вопросов и ни разу не поднял глаз.
Разговор начал тот, что постарше. Представился он как уполномоченный
Тетрасоюза Ларсон. Выходило, Комор отправил рейдер за четыреста парсеков,
чтобы любезно предоставить своим политическим противникам возможность
встретиться со мной.
Критонов предпочел в разговор не вмешиваться, и все это начинало сильно
смахивать на плохой любительский спектакль с переодеванием.
Ларсон говорил о чести, о том, что я в неоплатном долгу перед
Тетрасоюзом, спасшим мне жизнь, и организовавшим побег с Лимы. Суть его
путаного монолога в конце концов свелась к тому, что настала пора
действовать. На «Рендболле»
все готово для захвата корабля людьми Тетрасоюза, а мне предназначена
во всей этой детективной истории роль штурмана, которую я якобы уже обещал
Ловинскому.
– Бунт в открытом космосе по законам Комора карается смертью. Рисковать
жизнью ради интересов Титра–союза, к которому я не имею ни малейшего
отношения, но такая уж малая цена. Почему, собственно, вы думаете, что я
соглашусь на такое предложение? Что касается бегства с Лимы, то, мне
помнится, меня доставила на этот корабль полицейская служба корпорации.
Ловинский преспокойно позволил корпорации загнать меня в угол, чтобы
удобней было потом из него выуживать. Это злило меня больше всего. Мною
просто пытались воспользоваться в своих интересах деятели Тетрасоюза и
любезно предоставили мне роль пешки в своих непонятных играх.
– Послушайте, Крайнов, в конце концов, мы можем найти другого человека.
На рудниках Сверсона живут недолго... И выбор у вас небольшой.
– Выбор у меня действительно небольшой. Но тем не менее я отказываюсь
от вашего предложения.
– Вы не можете этого сделать! Мы готовили всю операцию в расчете на
вас, мы затратили массу средств, времени, мы рисковали жизнью наших
сотрудников!
– Очень сожалею. Меня просто забыли спросить о согласии вовремя.
– Может быть, мне просто пришить его? – спросил Критонов.
– А корабль поведешь ты, что ли? Скажите прямо, Крайнов, чего вы хотите?
Денег?
Ларсон уже с трудом владел собой. Я вовсе не собирался провоцировать
его на непродуманные крайние действия. В конце концов, Критонову ничего не
стоило воткнуть нож в любого человека.
– Мне хватает моего заработка. Но если вы отдадите «Рендболл» под мое
начало, тогда, я, возможно, соглашусь.
Честно говоря, я сам удивился этой фразе, она прозвучала неожиданно,
помимо моей воли. Я не собирался становиться капитаном, даже не думал об
этом – и вдруг на тебе!
– Я не могу этого сделать без согласия штаба! У нас уже есть человек,
которому будет поручено командование Кораблем...
– Кто он? – впервые вмешался в разговор тот молодой инженер, что псе
время держался в сторонке. Его вопрос явно не понравился Ларсону.
– Когда придет время, нам сообщат!
– Видите, как мало вы доверяете собственным сотрудникам! – Я сразу же
воспользовался подвернувшейся возможностью. – А еще хотите, чтобы я вам
доверял!
Нет уж, только если управление кораблем будет в моих руках – я
соглашусь рискнуть.
– Я предупреждал вас о том, что Крайнов ненадежен! Мы не можем ему
доверять. А теперь он знает слишком много и его придется ликвидировать! –
гнул свое Критонов.
– Откуда вы знаете о его неблагонадежности? Это ваша собственная
выдумка?
– Нет! Это данные разведотдела, он хочет использовать Тетрасоюз в своих
личных целях!
«Опять Илен! – подумал я. – Сколько еще раз мне придется жалеть о своем
опрометчивом поступке?»
– Сейчас бесполезно спорить о том, кто будет командовать кораблем.
Сначала нужно его захватить. Потом я свяжусь со штабом, и мы решим эту
проблему. – Пирсон попробовал еще раз обойти мое условие, но я твердо
стоял на своем.
– Так дело не пойдет. Мне нужны гарантии.
– Вы даже не представляете, к чему меня вынуждаете и какие трудности
нас ждут!
Проще всего мне было бы пообещать вам сейчас все что угодно! – В его
голосе слышалось отчаяние.
– Вы прекрасно знаете, что это не так. В любом случае, кроме меня,
управлять «Рендболлом» у вас некому, иначе вас бы здесь не было. Ну а в
штурманской рубке у меня всегда будет возможность проверить, как
выполняются мои приказы.
– Чего вы добиваетесь, Крайнов? Славы? Она весьма сомнительна. Шансов
довести операцию до успешного конца у нас не так уж много! Центральный
компьютер напичкан защитными блоками, еще до начала операции его придется
вырубить, иначе автоматика пошлет на базу аварийный сигнал. «Рендболл»
поведут вручную.
– Это невозможно. Это просто за пределами человеческих возможностей.
– Я ведь не говорил, что мы останемся вовсе без техники. Все
вспомогательные системы сохранят работоспособность, будет нарушена лишь
общая координация их взаимодействия.
– Даже в этом случае мы, скорее всего, попросту разрушим корабль.
Человеческий мозг не способен работать со скоростью, необходимой для
управления кораблем в момент перехода.
– Нам понадобится всего лишь сменить координаты и выиграть время.
Кибернетики у нас опытные. В конце концов они овладеют ситуацией, для
этого необходимо лишь несколько часов.
– Ну хорошо. Давайте на время забудем о технических проблемах и
предположим, что все удалось. Корабль захвачен, кибернетики справились с
программами центрального компьютера. Что дальше? Что вы собираетесь делать
с «Рендболлом», если все удастся?
– Но я же вам говорил...
– Нет, я спрашиваю не о стратегических планах Тетрасоюза. Меня
интересует, что будет с нами со всеми после того, как весь флот Комора
бросится за нами в погоню? Не могут же они оставить без последствий
подобный инцидент! Они сделают все от них зависящее, чтобы уничтожить
мятежный крейсер как можно скорее.
– Мы не будем ввязываться в драку с флотом Комора. У нас есть план, на
разработку которого ушло немало сил и времени. Мы слишком дорого заплатили
за излишнюю доверчивость и не собираемся повторять ошибок. Вам достаточно
знать, что для осуществления нашего замысла нужен не просто штурман, а
специалист, способный вывести «Рендболл» вручную, без центрального
компьютера, хотя бы в мертвую зону гиперперехода.
И тогда я снова с чистой совестью отказался. Они требовали от меня
невозможного.
Тем не менее они попросили меня еще раз подумать и дали на размышление
несколько часов. Значительно меньше Гагарова. Время поджимало. Всем нужен
был штурман. Но за этим скрывалось и нечто иное. Слишком повышенный
интерес к моей особе, начиная с Лимы. Наличие следов гипноблока в моей
памяти... Похоже, сведения, которыми я располагал, представляли для
кого–то чрезвычайную ценность, к сожалению, я и сам не мог ими
воспользоваться.
Корпорации Комора, Тетрасоюз... Сейчас оба эти понятия слились для
меня, и я затруднялся определить, где кончается одна организация и
начинается другая...
Может быть, этой границы не было вообще. Может быть, организация
Ловинского – фикция, пустышка для обмана простаков, вроде меня... Может
быть, Тетрасоюз –
всего лишь один из отделов все той же вездесущей тайной корпорации?
Слишком много у них было общего, и потом, если реального противника не
существовало – его следовало создать искусственно.
Эта не такая уж сложная мысль могла прийти в голову кому–то из
руководителей корпорации, и тогда появился Ловинский, со своим
разветвленным и крайне «опасным» для Коморы Тетрасоюзом. Подобная идея
могла принести корпорации много субсидий и дополнительных
правительственных фондов.
Не в этом ли причина моего неожиданно возникшего стремления к
самостоятельности?
Я не доверял Ловинскому и не желал больше рабски трудиться на интересы
Комора. Я мог рассчитывать только на себя – но в одиночку невозможно
установить контроль над «Рендболлом». Нужны были новые союзники, новые
друзья. Сидя взаперти, немногого добьешься.
И тут я впервые заметил, что не работавшие до сих пор сканеры в моей
камере включены... Наш разговор подслушивался. События начали развиваться
стремительно, словно кто–то отпустил туго натянутую тетиву.
