Люция Чикобава,
Военный Член Сэкона
Глядя снизу вверх на руководителя следственной комиссии отдела, я
вдруг остро захотела увидеть Игната. Очевидно, потому, что главный
следопыт, как его за глаза звали сотрудники, чем–то напоминал Ромашина –
младшего, то ли строгим лицом, то ли ощутимо сильной фигурой. Заметив, что
я перестала его слушать, он остановился и махнул рукой. – Иногда я жалею,
что ты женщина. – А что было бы, будь я мужчиной? – наивно спросила я.
– Я бы стал женщиной, – улыбнулся главный следопыт. – И мучил бы
тебя, как ты других. Я прошу, Люци, не лезь там на рожон. Расследование
обстоятельств чьей–то гибели – дело серьезное и опасное, а уж связанное с
«Аидом» и вовсе не женское.
Безопасники – мужики тертые, профессионалы, им не впервой...
Главный следопыт СЭКОНа – звали его Павел Жданов – был мне симпатичен
и сдерживать себя умел. Почти как Игнат. Вот откуда у меня ощущение, будто
они похожи.
– Хорошо, попробую не лезть на рожон, – вздохнула я. – Хотя
смертельно надоело ходить в теоретиках, которые всегда бывают правы лишь
относительно. Правы абсолютно только экспериментаторы–практики. Знаешь,
почему я не хочу выходить за тебя замуж? Потому что твоя забота переходит
всякие границы. Это надоедает очень быстро, приедается. До связи, Паша, не
сердись.
Я оставила Жданова в состоянии грогги, чувствуя облегчение, что
наконец смогла объясниться. В общем–то, он неплохой парень, весьма
перспективный, как говорит начальство. Мы дружим уже третий год, и я знаю
все его плюсы и минусы. Да, он отличный спортсмен, сдержанный,
великодушный человек, умный, но... без фантазии, что ли, без тех
неожиданных нюансов души, которые ведают оригинальными поворотами
поведения и факторами принятия решений. Как, например, у Игната. Похоже,
что Игнат близок к моему идеалу, пора в этом признаться. И знаю–то я его
всего несколько дней, а уже готова и в огонь, и в воду...
Ох, Игнат, Игнат, какой рок столкнул меня с тобой? И почему так
несправедливо устроено: не ты жаждешь встреч со мной, как многие другие, а
я? Жажду наперекор гордыне, объяснимой для любой красивой женщины. Я ведь
знаю, что недурна и неглупа, так в чем же дело? Ни жены у тебя, ни невесты
– девочка Низа не в счет, детская привязанность, не больше, – но и
интереса особого в глазах твоих я не вижу...
Покинув здание ВКС (Рязань, парк Победы), я переоделась дома
(Джакарта, район Танджунгприок) в тюник из дымчато–серого индшифона,
сколола волосы на виске изумрудным бандо с белым пером, критически
осмотрела себя в зеркале и только тогда разложила на столике документы
(копии, естественно), которые мне удалось отыскать по делу «Демон». И в
это время позвонил Игнат.
Выглядел он, как всегда, спокойным и уравновешенным, однако я
каким–то восьмым чувством угадала, что он озабочен или встревожен. –
Заняты?
Взгляд Игната скользнул по мне, и я поняла, что выгляжу, как павлин в
клетке. Интересно, что он подумает? Я сижу дома разодетая и жду гостя?
– Собралась поработать с документами, – пролепетала я, злясь на себя
за этот лепет.
В глазах Ромашина мигнул и погас веселый огонек. – Это терпит? – В
общем–то, да...
– В таком случае жду вас в Мексикан–Хате. Патом объясню зачем.
Полчаса хватит? Я подумала, вернее, сделала вид, что думаю. Настроение у
меня, несмотря на растущую злость, поползло вверх, как столбик ртути в
старинном термометре. Игнат был первый в моей жизни мужчина, кто, образно
говоря, владел копьем Геракла, раны от острия которого залечивались
прикосновением древка. Сам того не зная, отношением ко мне Игнат то
причинял боль, то усмирял ее, а я не могла прямо сказать ему об этом.
В Мексикан–Хат я прибыла, успев переодеться, как и рассчитывала,
через двадцать минут после разговора с Игнатом. Он ждал меня у выхода
вместе с Витольдом, стажером отдела, которого называл варягом. Парню шел
девятнадцатый год, и он был бы интересен, если бы не подвижность лица,
отражавшего малейшие оттенки настроения. По–моему, для мужчины это
недостаток.
Игнат галантно поцеловал мне руку, и мы направились к стоянке
летающего транспорта, разговаривая на ходу о всяких пустяках вроде
концертной программы эмоциоансамбля «Четыре стихии»; кстати, Игнат на
удивление эрудирован в этой области. Он с рассеянным видом посматривал на
меня искоса, а потом вдруг спросил, чем я расстроена, и я подивилась его
чуткости: трудно увидеть в человеке зерно плохого настроения, если он того
не хочет. – Это необъяснимо, – коротко ответила я. Разговор прервался.
О причинах вызова я не спрашивала, было ясно, что летим мы на
Ховенвин. Подошли к стоянке, Игнат предложил мне выбрать машину по своему
вкусу.
Не люблю водить комфортные пинассы и триеры типа «Шус», снабженные
киберняньками, – так я называю не выключаемые системы безопасности, и в
загородных полетах предпочитаю водить юркие быстроходные машины с
неограниченным запасом хода и ручным управлением.
Таких машин на стоянке было всего две: серый каплевидный «Скат» и
ярко–зеленый «Дхаммакханд», похожий на голову хищной птицы.
Игнат сунул в щель замка свой сертификат официала УАСС – скоростные
аппараты разрешалось водить не всем, – и мы влезли в кабину
«Дхаммак–ханда».
– Куда? – спросила я, нашаривая эмкан управления и занимая место
пилота.
– Северо–восток, – сказал Игнат, подмигивая в сторону удивленного его
решением стажера. – Пейнтед–Дезерт, заповедник Ховенвип. Там нас встретят.
– Пристегнитесь, – посоветовала я, отвечая Игнату понимающей
полуулыбкой. Стажер не знал, что я когда–то, еще до погранслужбы, работала
испытателем летающей техники на полигоне в Австралии.
Триер набрал высоту и плавно увеличил скорость.
Не буду описывать полет. По–моему, напарник Игната впервые ощутил на
себе, что такое скорость: я нарочно выбрала самый нижний горизонт, чтобы
земля под нами сливалась в одну многоцветную полосу.
Через двадцать минут мы были над Ховенвипом. Я засекла на указанной
Игнатом частоте маяк посадочной площадки, но он попросил вдруг подняться
метров на восемьсот. Поднялись, зависли.
– Теперь взгляните чуть влево, за те скалы. – Игнат показал рукой. –
Площадку видите? Что она вам напоминает? Я несколько минут рассматривала в
частоколе скал ровное, как стол, пространство. Площадка была невелика –
три на четыре сотни метров, и усеяна ржавыми пятнами, похожими на
термические удары. В центре площадки виднелось правильной формы
полукольцо, к которому вела невысокая оплывшая насыпь. Насыпь кончалась у
скал, окружающих площадку, но я разглядела, что именно в этом месте стену
скал прорезает ущелье. Дорога?.. Стартовая площадка, вот что это такое.
Причем очень старая, в наше время старты грузовиков любого тоннажа не
оставляют следов на грунте.
– Похоже на старинный космодром, – сказала я. – Вернее, на стартовую
площадку грузовых ракет.
– Я предполагают нечто подобное, – кивнул Игнат. – Видимо,
«Суперхомо» была связана еще и с космическими исследованиями. Вот где
открывается поле дополнительного информационного поиска.
– Соседство стартодрома с лабораторией еще не говорит об их связи, –
возразил Витольд в манере Яна Лапарры. Скорее всего копирует
бессознательно тех, кто ему нравится.
– Не говорит, но настораживает. – Игнат сел за пилота сам. – Спасибо,
Люция, сегодня нам не раз пригодится ваш опыт военного историка.
Сели у разрушенной временем гряды рядом с тремя куттерами и шеренгой
машин непонятного мне назначения. Вне кабины оказалось жарко, и я
порадовалась, что надела среднеширотный костюм с терморегуляцией.
Игнат, извинившись, отошел к группе людей, возившихся в полукилометре
от нас, возле широкой металлической колонны. Колонна вибрировала и гудела.
– Комбайн для шахтной проходки, – пояснил Витольд в ответ на мой
взгляд; отойти от меня и догнать Игната он не решился. – Скорость проходки
десять метров в час. Пойдемте и мы. Игнат уже подзывал нас к себе. –
Сейчас идем вниз, готовы? – Вопрос излишен, – сухо сказала я. Игнат молча
пошел вперед, и я подумала, что, будь на его месте Паша Жданов, не
обошлось бы без оправданий и извинений.
Вход под землю оказался уже рядом с грызущим камень механизмом.
Шахта была уже оборудована подъемниками, и спуск вниз на глубину
двухсот метров занял всего две минуты. На дне шахты нас ждал мужчина
небольшого роста, скуластый, с твердым взглядом уверенного в себе
человека. Звали его Кит Дуглас. Это был тот самый чистильщик, с которым мы
начинали разведку Ховенвипа.
Я впервые оказалась под землей, поэтому с интересом стала
разглядывать ровную и прямую пещеру, в которую мы проникли через ее
потолок.
Пещера была освещена люминесцентными лампами, прикрепленными к стенам
через равные промежутки. По дну змеились разноцветные кабели, стояли
какие–то аппараты. Трое людей в таких же оранжевых комбинезонах, как и у
встретившего нас, работали невдалеке у одной из стен пещеры.
– Метров сорок, – сказал Кит Дуглас, видимо, продолжая разговор. –
Извините, – оглянулся он на меня, – что напоминаю: подземелье не
обследовано, будьте осторожней. Фарди, – позвал он.
От группы работающих отделился долговязый парень с дубленым мрачным
лицом, кивнул мне, узнавая, поздоровался с Игнатом за руку. – Присмотри
сзади.
Фарди угрюмо кивнул, не удивляясь. Так гуськом мы и пошли: Игнат и
Дуглас впереди, потом Витольд и я и последним Фарди. Страховка
чистильщиков общеизвестна, но я с ней сталкивалась всего второй раз.
Ход вывел нас на балюстраду громадной полости в форме идеального шара
диаметром никак не менее трехсот метров. Потолок полости был проломлен, и
в пролом была видна часть туннеля, освещенного все тем же белым светом
люминесцентов.
– В стенах – генераторы поля, – сказал Дуглас. – Выключены
сравнительно недавно, с полгода назад. Питание подводилось от автономного
термоядерного реактора типа «Токамак–супер».
– Реактор до сих пор работает? удивился Игнат.
– Работал в полностью автоматическом режиме, но выработал ресурс и
отключился.
По ступенькам лестницы, вырубленным в пористом материале стенок
сферы, мы спустились на дно полости. Запах здесь стоял едкий и неприятный,
отчего запершило в горле и на губах появился металлически–горький привкус.
Я нагнулась: пол сферы казался покрытым толстой шубой пыли зеленоватого
цвета, но это была не пыль. Дуглас наклонился тоже, ковырнул пальцем пол и
легко выломал кусок, пористый, как вспененный пластик.
Гранит, сказал он. – Был. Сантиметров десять – как пенолит, потом
постепенно возвращается к твердости настоящего гранита.
– Похоже на след ТФ–удара, – пробормотал Витольд. – Помнишь, я
рассказывал о лаве на Сан–Мигеле?
Игнат повертел в руках рассыпающийся на хлопья ком, понюхают и
выбросил.
– Интересно. А что там? – Он кивнул на пролом в куполе пещеры.
– Естественный ход. Пошли, посмотрим. – Дуглас обернулся. – Вы
подождите здесь, пожалуйста.
Они поднялись на балюстраду, и голоса их вскоре донеслись уже из
пролома в куполе.
– Не провались, здесь везде тот же «пенный» слой... – И куда ведет
ход?
– Как раз это самое интересное: выход расположен точно над тем
местом, где погибли люди Шерстова. Молчание. – Как далеко отсюда выход? –
Три километра с небольшим... Голоса постепенно стихли, доносился лишь звук
шагов – словно люди шли по хрустящему льду. Я с интересом огляделась,
пытаясь представить, что находилось в этом шарообразном бункере.
– ТФ–удар, – повторил Витольд, растирая в ладонях комок материала
стены.
– Ошибаетесь, – немедленно отозвался басом Фарди. – «Молекулярное
таяние» – нарушение молекулярных связей вещества... Кит! – вдруг крикнул
он. – Мне можно идти?
– Иди, – глухо донеслось сверху. Фарди, ни слова не говоря, исчез. Мы
с Витольдом обменялись взглядами и засмеялись.
– Довольно мрачный товарищ, – сказала я. – Вы уже разобрались, что
это за бункер?
– Я здесь всего второй раз, – признался стажер. – А эта полость
вообще ни на что не похожа. Хранить здесь что–нибудь неудобно, лабораторию
не разместишь.
– Ну почему же? – возразила я. – Если в стенах полости стоят
генераторы поля, то она была скорее всего хранилищем чего–то особо
опасного, например, плазмы.
– Неплохая идея, – послышался сверху голос Игната: я не слышала, как
он вернулся. – Поднимитесь сюда, Люция.
Мы поднялись на балюстраду, потом по лестнице через люк в потолке
коридора выбрались в туннель с неровными стенами и полом, видимо,
естественную пещеру. Игнат стоял с Дугласом метрах в двухстах от нас,
подсвечивая себе фонариком под ноги.
– Осторожнее, смотрите, куда ступаете, – предупредил он.
В скудном свете редких светильников мы приблизились к стоящим, и я
увидела на полу и на стенах какие–то бахромчатые наросты, ярко–розовые в
свете фонаря и омерзительно живые при близком рассмотрении. Мне даже
показалось, что эти наросты, напоминающие по форме сросшиеся морды летучих
мышей, дышат и смотрят на нас.
– Знаете, что это такое? – спросил Дуглас, заметив мою гримасу. – Это
обыкновенный пещерный лишайник. А выглядит так потому, что полгода назад
мутировал, претерпел биотрансформацию. Лес на плато сверху видели? Игнат
вам покажет. Зрелище, честно говоря, жуткое.
– Я поработаю в паре с Фарди, – сказал Игнат, – а Кит проводит вас на
место вашей основной работы, они нашли не то архив, не то информарий...
– Ни то, ни другое, – покачал головой Дуглас. – Размеры маловаты. Но
документы там кое–какие имеются. Пойдемте разбираться?
– Ведите, – твердо сказала я, ощущая, как в душе появляются горячее
желание работать, быть полезной и ожидание зловещих тайн.
– Я найду вас, – сказал Игнат, – и буду недалеко.
Стажер неловко повернулся и наступил на розовый нарост
видоизмененного лишайника. Я отчетливо услышала слабый тоненький вскрик.
