Человек Непредсказуем
Когг бросало из стороны в сторону, трясло и раскачивало. Толчки
следовали один за другим, словно Конструктор не хотел отпускать людей из
своих объятий.
Диего, закусив губу и ощущая во рту солоновато–сладкий привкус крови,
медленно выводил модуль по наклонной траектории в светлеющее небо. А в
соседнем кресле, слева, моталось плохо закрепленное тело мертвого Забары,
и справа в другом кресле лежал Грехов, и был ли он жив, никто не знал.
Пилот Виртового когга сидел на полу рубки, глядя на экраны равнодушным
взором: шок не отпускал его, и пилот тоже был как мертвый.
Когг пробил тропосферу, стратосфера встретила его слабым шорохом
человеческих голосов, усиливающихся с каждой секундой.
– Держитесь, ребята, – шептал Диего в полузабытьи, и все увеличивал и
увеличивал скорость, не надеясь на свои силы, зная, что работает на
пределе.
– Держитесь... держитесь...
Он потерял сознание уже над базой. Но кораблю не дали упасть:
спасательные шлюпы перехватили его и бережно отнесли в ангар
техобслуживания.
Очнулся Диего через несколько часов, сразу поняв, что лежит в медцентре
одного из крейсеров флота УАСС.
– Грехов? – требовательно проговорил он в спину врача.
– Жив, – не удивился его вопросу врач; это был Нагорин. Он кивком
отпустил коллегу и присел рядом с «саркофагом».
– Остальные?
– Забара... в гипотерме, мозг отстоять не удалось.
Диего застонал и отвернулся. Но тут же снова повернулся к Нагорину.
– Почему вы здесь? Вы же в комиссии по безопасности...
Нагорин сидя проверил показания кибердиагноста, переключил что–то на
панели автомеда и откинул прозрачную крышку «саркофага». Ванна «саркофага»
со всем ее оборудованием откатилась к стене комнаты. Диего остался лежать
на трубчатой раме постели, поддерживаемой спиралями гашения колебаний.
Нагорин встал, сел снова и, поколебавшись, сказал:
– Прилетели «серые призраки». Все наши базы на Марсе свернуты, центр
координации перенесен на «Витязь», ты в его медсекторе.
– «Витязь»? Я так и подумал. А чем занимаются «серые призраки»?
Поглядеть бы...
– Я включу связь с рубкой, – вздохнул Нагорин без улыбки. – Иначе ведь
тебя здесь не удержишь.
Нагорин повернул кровать в другое положение, придал ей небольшой
наклон, чтобы удобно было смотреть, и вскрыл в стене универсальную
подставку виома. Стена напротив стала зыбкой, подернулась перламутровым
туманом и исчезла. Вместо нее появился «вход» в экспедиционный зал
крейсера. Главный виом зала показывал черноту космоса, бурый с оранжевым
глобус Марса и рядом еще один белесоватый шарик, имеющий нечеткие границы.
Шар этот внезапно распался на десятки «снежных хлопьев», и Диего понял,
что это «серые призраки».
«Снежинки» «призраков» стали уменьшаться в размерах, направляясь к
громаде Марса. В северном полушарии планеты виднелось проглядывающее
сквозь космы пыли и облаков черное пятно, занимающее площадь едва ли не с
половину ее видимого диска.
– Зонд! – сказал кто–то в зале. Диего узнал Торанца.
Крейсер выстрелил несколько телезондов вслед уходящим к Конструктору
«серым призракам», изображение в виоме разбилось на четыре сектора: в
каждом своя картина, в зависимости от расстояния между зондами и Марсом.
«Серые призраки» скрылись в дымке атмосферы. Зонды остановились на ее
границе, стабилизировали положение, и виом переключился полностью на прием
от одного из них.
Черный идеально правильный круг на красно–буром фоне, похожий на вход в
пещеру, – вот что представлял собой уже четырехтысячекилометровый круг
Конструктора. Атмосфера Марса перестала быть прозрачной, волны мутных
воздушных течений пронизывали ее в широтном направлении, поэтому иногда
Конструктор казался скатом–хвостоколом, погружающимся в придонную муть
морских глубин...
Внезапно то тут, то там по границам черного круга начали вспыхивать
колоссальные факелы белого пламени. Динамики донесли далекие гулы
потревоженной воздушной толщи.
В зале крейсера произошло общее движение.
– Дайте максимальное увеличение! – бросил Торанц.
Операторы быстро нашли очередной растущий факел, поверхность Марса
рванулась навстречу, расползлась во все стороны, факел вырос до размеров
солнечного протуберанца, на него больно было смотреть, так он был ярок.
Вытягивался он откуда–то из неведомых глубин атмосферы, детали которых не
просматривались. Вот он съежился, опал и исчез. Сквозь вихрящиеся белые
полосы облаков проступил край черного диска Конструктора.
– Ничего не видать, – сказал Пинегин с сожалением. – Может, это работа
«серых призраков»?
Картина в виоме снова изменилась, появилась вся панорама Марса с
непередаваемо черным зрачком Конструктора. Диего вгляделся, и по центру
пятна явственно разглядел непрерывное изменение форм центральной
надстройки. Было такое впечатление, будто там кипит и вспучивается черная
смола, выдувая пузыри, сигаровидные отростки, купола и острые иглы, каждая
из которых была величиной с крейсер, а то и больше; гигантский кипящий
котел, извергающий в небо черные струи, опадающие зализанными,
округленными волнами...
Вдруг виом мигнул, изображение исказилось, и все исчезло, остался
ровный белый фон холостого режима.
– Что там у вас? – повысил голос Торанц.
– Разбило зонд!
Прием переключили на другой зонд, но и этот аппарат через минуту
прекратил существование.
– Отведите их подальше, – посоветовал Пинегин. – Видимо, «серые
призраки» в самом деле начали свои эксперименты. Что показывают приборы?
– Свистопляска! – отозвался кто–то у пульта. – Оставшиеся на
поверхности автоматы передают такое, что просто глазам не верится!
Диего почувствовал слабость и прикрыл глаза.
– Может, выключить? – спросил Нагорин, озабоченно читая показания
автомеда.
– Не надо. Лучше дай чего–нибудь укрепляющего из твоего медицинского
арсенала и иди туда, к ним, с меня хватит и киберняньки. Если понадобится,
я выключу сам.
Нагорин поколдовал над автомедом, убедился, что Диего чувствует себя
лучше, и вышел. Пограничник остался один. «Жив! – подумал он. – Главное,
что Габриэль жив... я вытащил его чудом... если только Конструктор не
приложил к этому свою «руку»... Жив, а там посмотрим, медицина еще не
сказала своего последнего слова. Знал бы он, что тут сейчас творится!»
В виоме ничего не менялось. Шар Марса отодвинулся, превратившись в
странную голову с единственным зловещим черным глазом.
Спустя сутки, в течение которых от «серых призраков» не поступало
никаких вестей, словно они бесследно растворились в атмосфере Марса,
наблюдатели с крейсеров УАСС, окруживших планету, доложили, что Марс
потрясли новые серии марсотрясений силой свыше десяти баллов! Кора планеты
не выдерживала чудовищных напряжений, гигантские многосоткилометровые
трещины рвали ее на отдельные платформы, из трещин кое–где вырывались
исполинские языки огня и потоки вязкой вишневой лавы. В атмосферу было
выброшено за несколько часов столько пыли и пепла, что она стала полностью
непрозрачной.
– Агония, – тихо сказал Пинегин.
В экспедиционном зале крейсера находились лишь руководители
погранслужбы и УАСС, ученые и члены экипажа. Диего чувствовал себя вполне
сносно, что дало ему возможность покинуть медсектор и тоже присоединиться
к руководству.
Все понимали, что решается судьба Марса, судьба отношений Конструктора
с людьми, а может быть, и судьба человечества. Никто не знал, каковы
размеры взрослого Конструктора, может быть, он способен расти до размеров
Солнечной системы, может, планетарной материи ему окажется мало и он
примется за Солнце!.. Неизвестность – вот что терзало людей – худшая из
пыток!
– Если Сеятели не помогут – не поможет никто, – сказал Торанц. –
Завтра, возможно, будет уже поздно начинать войну.
– Разве ТФ–удар уже решен? – спросил Нагорин, испытывающим взором
обводя лица руководителей операции.
– Решен. Сначала в качестве предупреждения, потом...
– Но уничтожение Конструктора – это мера, которую требуют, как вы сами
говорили, только чрезвычайные обстоятельства! Да, Марс мы потеряли, как
новый дом, новую базу отдыха, экспериментальную базу и так далее... Но
разве не мы сами виноваты? Разве не мы спровоцировали, если так можно
выразиться, развитие Конструктора из яйца сверх оборотня?
– И все же вопрос уничтожения Конструктора решен, – угрюмые глаза
Торанца скользнули по фигуре ученого. – Как только возникнет прямая угроза
Земле – удар будет нанесен. Иного выхода у нас нет!
– Возможно, мы все же сумеем объяснить Конструктору, чем грозит его
присутствие в Системе?
– Все попытки контакта окончились неудачей, – пробормотал один из
ученых ИВКа. – Мы и сейчас не оставляем таких попыток, но результат...
– А свечение сутки назад? – спросил Диего. – Я помню, тогда ваш
Институт пытался его анализировать.
– Да, – нехотя признался ученый. – Свечение – это, возможно, его
реакция на какой–то из наших сигналов. Мы смогли выявить несколько
гармонических рядов свечения, поддающихся сложнейшим пространственным
формулам, но дальше дело не пошло... А продолжения не последовало, и на
какой именно сигнал прореагировал Конструктор, мы не знаем. Пробовали
повторить программу дня – ничего похожего.
– Я, кажется, догадываюсь, на какой сигнал он прореагировал. Именно в
тот день... – Диего рассказал о попытке Грехова передать Конструктору
запись, включающую лучшие музыкальные произведения человечества для детей
и психосигнал, содержащий волну нежности и любви.
– Весьма любопытно, – оживился ученый. – Ведь Конструктор действительно
еще дитя, а мы ему все время долдоним взрослые истины. Где же этот ваш
экспериментатор?
– Он... в реанимации, в медцентре Управления. Во время патрулирования
его модуль упал на диск Конструктора.
– Извините, я не знал. Вы разрешите повторить эксперимент? – обратился
ученый к Торанцу.
– Если есть хоть малейший шанс, его надо использовать. Жаль, что Грехов
не поделился своей идеей раньше. Действуйте.
Ученый отошел к пульту технических операций, потом подозвал Диего:
– Запись у вас сохранилась?
– К сожалению, нет, модуль Грехова остался... внизу, и тогда мне было
не до аппаратуры воспроизведения.
– Жаль, но попытаемся синтезировать новую запись.
В течение последующих двух часов крейсер несколько раз менял позицию
вокруг Марса, вскипающего по всей поверхности султанами дыма, пара и огня.
А потом в зале появился «серый призрак».
Произошло это неожиданно для всех – ни одна сторожевая установка не
отметила приближения к крейсеру какого бы то ни было тела. Главный виом
зала вдруг словно раскололся, впустив в зал сгусток серого тумана. «Туман»
собрался посередине зала в причудливое облако, из которого к людям вместе
с волной теплого воздуха вышел человек! Не великан–гуманоид, как в прошлый
раз, на полигоне, а обыкновенный человек с усталым лицом, одетый в
серебристо–голубой комбинезон спасателя. Он сделал несколько шагов,
остановился, оглядел присутствующих в зале и сказал:
– Странные вы существа – люди. Вы не останавливаетесь на достигнутом
даже в том случае, если материальные издержки превышают моральный выигрыш.
Нам казалось, что в прошлую встречу мы хорошо объяснили ситуацию, что ваше
стремление обуздать силы, многократно превышающие ваши собственные, – не
более чем своеобразная реакция вашего сообщества на сопротивление
окружающей среды, что разумные доводы понятны всем разумным существам. И
снова убеждаемся – человек непредсказуем! Не потому ли, что разум ваш еще
не закончил эволюцию социальных форм?
Нам надо было еще в первые встречи обратить на вас, на ваше движение к
познанию пристальное внимание, ведь мы знаем – история сохранила факты:
познание может принимать столь уродливые формы, что подобные цивилизации
гибли в чрезвычайно короткие промежутки времени, не успев даже осознать
причин своей гибели. Мне кажется, переоценка своих сил и возможностей тоже
ведет к отклонениям в развитии цивилизаций, и вот об этом вам придется
подумать всерьез, и думать не после развязанных событий, а до их
свершения. Как ни горька преамбула, примите ее такой, какова она есть.
Сеятель прищурился, прошелся перед сбившимися в группу людьми,
озабоченный и усталый, как человек, на которого неожиданно свалилось бремя
ответственности за жизни других. Поднял голову.
– Конструктор родился. Он еще не созрел, но и от этого ребенка можно
ожидать любого действия, сравнимого по мощности со вспышкой новой звезды!
Уничтожить его не удастся, я слышал – в качестве экстренной меры вы были
готовы пойти на это. Не удастся даже локализовать его в пространственном
коконе, как только что пытались мы. Он слышит нас, но то ли не понимает,
то ли не хочет понимать, то ли занят более важными делами – у сверхразума
их более чем достаточно. Но вернее всего, он не может ответить так, чтобы
мы поняли, ибо живет уже и в ином времени, и в ином пространстве...
Сеятель замолчал, к чему–то прислушиваясь.
– Чтобы оценить дорогу, надо ее пройти, – тихо сказал Торанц. – Как же
иначе? И выхода... нет?
– Мы подстрахуем вас, но только что мне сообщили – кажется, Конструктор
сам нашел выход. Я покидаю вас, но не верю, что в последний раз. До
свидания, следите за Конструктором...
Облако вспыхнуло радугой. Сеятель расплылся в ленту дыма, и в зале
стало пусто. И тотчас же донеслись чьи–то тревожные запросы и крики
наблюдателей с других кораблей спасфлота.
– Конструктор поднимается!
– Он зашевелился!..
– Уходит!
Сориентировавшийся Пинегин включил сигнал тревоги, крики стали стихать.
– Внимание! Всем кораблям немедленно покинуть примарсианскую зону!
Координаты выхода по базисному расписанию – вектор Юпитер – Земля. Как
поняли?
Вокруг пылающего Марса стали зажигаться огоньки: крейсеры отвечали
своему флагману и покидали примарсианское пространство в ТФ–режиме. Через
несколько минут остался только их корабль, малым ходом уходящий прочь от
Марса, к Земле.
Внезапно из багровой пелены атмосферы выпрыгнул, как поплавок из воды,
белый шар «серых призраков», перестроился в кольцо, и оно поплыло в
сторону от планеты. А вслед за ним всплыл жуткий в своем неземном,
нечеловеческом величии, исполинский диск Конструктора. Впрочем, не диск –
обращенный острием вниз черный конус, на гладком торце которого вырос
странный нарост; на людей повеяло ощутимым ветром властной, всепокоряющей
силы!
Марс кипел, выбрасывая в космос щупальца смерчей, словно пытаясь
удержать странного и страшного пришельца, а тот медленно и торжественно
всплывал над ним, окутанный бледным голубым сиянием и короной гигантских
молний.
«Серые призраки» – снежинки рядом с айсбергом – окружили его со всех
сторон, потом снова собрались в кольцо, уже под ним. А он все поднимался и
поднимался, волоча за собой сверкающий воздушный шлейф, прошел мимо
крейсера, качнув его волной гравитационного возмущения, и, постепенно
уменьшаясь в размерах, затерялся в пространстве, направляясь в сторону
северного Галактического полюса. Мимо Земли, мимо Солнца... А потом из
тьмы космоса в том месте – все увидели это совершенно отчетливо –
проявилась колеблющаяся фигура, полупрозрачная, сотканная из света... нет,
не фигура – печальное лицо ребенка! И растаяла...
– Господи, он понял! – проговорил Торанц сдавленным голосом. – Он понял
нас!..
И словно в ответ Конструктор вдруг передал в эфир отрывок из песни,
одной из тех, что записал для него Грехов. И ушел. И во всем мире остался
лишь этот печальный звук – тонкий и нежный, хватающий за душу, замирающий
человеческий голос...
