Посланник - Василий Головачев - Книжная Полка

Глава 7

С вершины горы Такэда молча дивился на угрюмый пейзаж внизу: частокол высоких остроконечных скал с редкими проплешинами, плюющимися струями дыма. Гора, на которой он стоял, представляла собой идеальный конус высотой километров сорок, и Толю не покидало ощущение, что она создана искусственно. Вершина горы идеально срезана, образуя круглую площадку диаметром всего в сто метров. Небольшой конус в ее центре смотрелся лишней нашлепкой, хотя цветом не отличался от плоскости, на которой стоял, и казался неотделимой частью горы. Темпорал находился в этом конусе.

Такэда мельком глянул на конус, поднял голову.

Небо на этой планете представляло собой чудо света: оно делилось на две половины, одна из которых была окрашена в зловещий ярко–алый, другая – в ярко–зеленый цвет, также недобрый, а граница представлялась широким черным коридором, испещренным трепетавшим рисунком ослепительных молний. Ни звезд, ни светила в этом небе не было, и все же оно источало интенсивное свечение, действующее на человека угнетающе.

Толя топнул ногой. Глухой монолит. Не металл и не камень. Керамика? Кость? Спрессованный порошок? Или снова причуды иномерия, воздействующие на зрение и сознание таким образом, что глаз видит гору?

В спину пахнуло ветром. Толя оглянулся: к нему подходил задумчивый Сухов, одетый в блистающий бриллиантовой пылью комбинезон без швов, застежек, молний и карманов. Над головой его светился нимб, играющий роль защитного шлема. На Такэде красовался точно такой же комбинезон, и дышал Толя воздухом, который синтезировал ему диморфант.

– Ну что?

– Все то же.

Никита остановился рядом, уставился на дикий ландшафт под горой; остроконечные скалы были освещены с двух сторон и казались состоящими из двух прозрачных кристаллов – зеленого и красного.

Толя пригорюнился.

Мир, где они любовались неземной природой, Гашшарвой не был. Темпорал выгрузил их здесь, чтобы сообщить неприятное известие: камера хроносдвига в Гашшарве заблокирована. Темпорал не мог перебросить туда никого, в том числе и мага, он просто не чувствовал эту камеру, будто где–то был перерезан нерв, соединяющий ее с остальным «телом» темпорала.

«Вполне вероятно, что камера сползла в мертвую зону, – предположил темпорал несколько минут назад. – По сути, Гашшарва – сеть мертвых зон, связанных между собой каналами повышенного риска психораспада, в которых господствует случай и неопределенность. Гашшарва – мир абсурда, в нем не существует надежного алгоритма удачи, зато велика возможность ошибки. Нам будет очень нелегко отыскать там вашу девушку. Я даже не знаю, где теперь находится Эхурсагкуркурра, «дворец» Гиибели, – цель моих восприятий Гашшарвы порвана».

«А если ты соберешь свое тело и воплотишься здесь – сможешь прыгнуть в Гашшарву через барьер?" – спросил Сухов.

«Не знаю. Обычные хронобарьеры я «перепрыгну», но хронослой Гашшарвы завершает пакет хронов, почти съеденных «коррозией» Хаоса. Потенциальный барьер, отделяющий его от остальных Миров Шаданакара, чрезвычайно высок... я не уверен, что моих сил хватит, чтобы просочиться сквозь него. К тому же позволю напомнить, что «выше», через пару полностью вырожденных хронов Болота Смерти, располагается хрон Люцифера».

«Я понял. Какие будут предложения?»

«Я реализую любое ваше предложение. – Темпорал вдруг перешел на «вы». – Решайте, Посланник».

«Тогда будем думать».

И Никита думал.

– Какие проблемы решаешь? – донесся голос Такэды. – Поделился бы. Одна голова – хорошо, а две – мозги набекрень.

Нимб над головой Сухова погас, вспыхнул вновь: маг попытался дышать здешним воздухом, но не смог – газы были незнакомы, ни один из них нельзя было назвать кислородом, азотом или любым другим, известным на Земле.

– Гашшарва заблокирована, – нехотя признался Никита.

– Это я уже знаю.

– Темпорал не может высадить нас там. И не уверен, что сам сможет проникнуть туда сквозь потенциальный барьер.

– Значит, Гашшарва рядом, через «стену»?

– Не рядом, до нее еще пара–тройка хронов, но это дела не меняет.

– А если подобраться к ней вплотную, чтобы оставался только один хроноквантовый поворот, и рвануть стену потенциального барьера гранатой?

– К–какой г–гранатой? – спросил Сухов ошалело.

– Спроси у темпорала, у него уйма всякого оружия в других камерах, может, найдется такая.

Никита некоторое время не мог найти нужных слов, потом хлопнул Такэду по плечу так, что тот отлетел на метр.

– Ты гений, Оямович!

Скрылся в конусе темпорала. Через минуту высунул голову из люка:

– Залезай. Отшельник дал добро, хотя риск, конечно, велик. «Стена» барьера может рухнуть, и Хаос хлынет в хроны, где стенки барьеров «тоньше». Однако выхода нет.

Дверь камеры закрылась за ними, тела обволок сиреневый светящийся туман. Одна из стен камеры исчезла, и люди упали в «тоннель» хроносдвига, повернувший время на один квантовый угол и перенесший пассажиров в другой хрон.

– Все, дальше пойдем «пешком», – прозвучал в голове Такэды пси–голос темпорала. – Пора вытаскивать «ноги–руки» из всех хронов, пока их не отрубили, как в Гашшарве. Наблюдатель, вам придется выйти, пока мы с Посланником будем лепить из меня «лошадь во плоти».

– Этот хрон достаточно сильно затронут Хаосом, – добавил Никита. – Далеко не отходи и будь начеку. Да, загляни на «склад», мы с Отшельником приготовили кое–какое снаряжение.

– Те самые гранаты?

– Увидишь. Но я бы все–таки советовал тебе вернуться на Землю, пока темпорал держит канал открытым. Нет никакой гарантии, что диморфант выдержит условия Гашшарвы.

– К черту советы!

Такэда вышел из камеры хроносдвига, спустился на уровень склада. Дверь была открыта, на гладком белом полу помещения стоял знакомый «дипломат» транскофа. В сотоподобных стенах «склада» светилась лишь одна ячейка, содержимое остальных отсутствовало. Ради любопытства Толя стукнул кулаком в светящийся на уровне головы шестиугольник – размером с локоть; ячейка раскрылась и выдала нечто вроде игрушечного арбалета: деревянный с виду приклад, механизм натягивания тетивы, металлическая дуга лука, прицел, спусковая скоба, пучок стрел длиной в полметра. Хмыкнув, Толя взял арбалет, подивившись его весу, подхватил черный «дипломат», тяжелый, как сейф, и вылез в мир, соседствующий с миром Гашшарвы через анфиладу «комнат»–вселенных, разделенных потенциальным хронобарьером.

Кокон темпорала в этом хроне располагался на астероиде. Такэда понял это сразу, ощутив невероятную легкость во всем теле и увидев дикое звездное небо над головой. Дикое – потому что звезды, крупные и яркие, пульсировали, пылали яростным бело–голубым накалом и крутились вокруг каруселью: астероид вращался. Одна из звезд была крупнее остальных, показывая крохотный диск с космами протуберанцев, это и было солнце системы, в которую входил астероид с темпоралом.

Почувствовав головокружение, Такэда опустил глаза, разглядел на бликующей поверхности астероида симметрично расположенные ребра, идеальные треугольные выступы, ряд вдавленных воронок, и понял, что астероид на самом деле – спутник, а может, космический корабль или его обломок. Темпорал выглядел естественной пристройкой на корпусе корабля.

Стараясь не делать резких движений, чтобы не улететь в космос, инженер, запакованный диморфантом в подобие подводного скафандра, в раздумье обошел темпорал, но исследовать «обломок» не решился, хотя опасности не видел и не чуял. Отойдя к группе треугольных выступов, напоминающих акульи плавники, он сел на транскоф лицом к темпоралу и стал ждать, поглядывая на бесшумно бегущие звезды. Что–то в их свечении – пульсирующем, будто все они родились цефеидами, было не так, но у Такэды не было желания разбираться, в чем дело.

«Рождение» темпорала, «отливка» его в конкретную форму живого существа произошла почти без эффектов. Что–то звонко щелкнуло в ушах, будто у Толи лопнул сосудик, «астероид» повело в сторону и вниз, словно он попал в «колдобину», металлическая полусфера темпорала расползлась в искрящееся облако сизого дыма, а облако в свою очередь сформировалось в две человекоподобные фигуры. Но если одна из них спустя несколько минут, перестав светиться, превратилась в человека в комбинезоне, с головой Сухова, то вторая, не теряя человекообразной формы, так и осталась текучей, искрящейся, прозрачно–твердой и жидкой одновременно, словно состояла из расплавленного жидкого металла или стекла. Лишь изредка в передней части головы проглядывал кто–то, лик безусловно разумного существа, но не человека.

Такэда медленно встал, памятуя о малой силе тяжести, проглотил ком в горле, просипел:

– Привет, Отшельник... По этому поводу не мешало бы выпить чего–нибудь вкусненького, шампанского например.

– Я бы не хотел, чтобы вы называли меня Отшельником, – раздался в ушах Толи приятный баритон темпорала. – Если можно, зовите меня как–нибудь иначе. Что касается термина «выпить», то я – не человек и не совсем...

– Он пошутил, – перебил «новорожденного» Никита. – Хотя, с другой стороны, «выпить» – это одна из традиций человеческого племени и не из самых вредных. Что касается имени... имя – вибрация Космоса, Отшельник, и дается богами при истинном рождении. Ты должен помнить, как тебя назвал творец.

Бывший темпорал ответил не сразу. Он скользящей походкой, вызывающей ассоциации мягкого шага пантеры, прошелся по выпуклому боку астероида–корабля, как бы пробуя свое новое тело. Такэда представил, с каким усилием и болью это странное существо–механизм выдирало из всех хронов–слоев Веера свои «нервы» – струны хроносвязи с «нейронами» – станциями хроносдвига на окончаниях, и ему стало не по себе. Темпорал собрал воедино, в одно тело, не просто ансамбль нервных клеток, но колоссальной сложности ансамбль! Человеческий мозг с его двумястами миллиардами нейронов не шел с ним по количеству и сложности ни в какое сравнение.

Никита прочитал мысль Такэды и послал ему успокаивающий импульс, который расшифровывался, как «и мы не лыком шиты».

Темпорал наконец вышел из задумчивости. В голосе его прозвучала горечь:

– У меня не было имени. Творец создавал меня не существом, а физической системой с зачатками разума и чувств, но не имеющей собственной воли и выбора.

– Зато сейчас ты свободен, – тихо сказал Никита.

Темпорал помолчал немного и рассмеялся – радостно и недоверчиво.

– А ведь верно, Посланник! Я еще этого не понял. Но иметь собственное, подчиняющееся только тебе тело так забавно! Итак – имя, отцы.

Такэда и Сухов переглянулись.

– Вертумн, – предложил Толя. – Был такой древнеримский бог перемен.

– Вер–тум–н, – произнес по слогам темпорал, пробуя слово на язык, причем букву «н» он умудрился произнести отдельно. – Неплохо, но смысл не точен, я не бог вообще и не бог перемен в частности. Мне бы поближе к естеству, конь есть конь, джентльмены, даже если он говорящий.

Сухов засмеялся.

– Лично я знаю из истории лишь одного коня, имеющего имя, – Буцефал, конь Александра Македонского.

– Почему, были и другие лошади с именами, – возразил Такэда. – Например, Дхикра или Дадхикраван, конь царя Трасадасью [Ведийская мифология (Ригведа).]. Исключительно быстрый, победоносный боевой конь, подобный ветру и птице.

– Да? – нерешительно проговорил темпорал.

Сухов снова засмеялся.

– В принципе, имя звучало, но я предложил бы нечто попроще. Ведь ты теперь по сути – маг, чародей, хотя и со стороны первичного знания, технологии, а не магии. Если же глянуть со стороны, ты – джинн. Или иблис, ифрит, аш–шайтан. Нет?

– Джинн, – произнес темпорал выразительно. – Иблис... аш–шайтан... Нет, все же Дадхикраван лучше. Дадхикра... Дадхи. Я согласен, зовите меня Дадхи.

Никита раскрыл рот, собираясь сказать, что он имел в виду названия магов древности, известные на Земле из сказаний и легенд, но передумал. Темпорал выбрал имя и был недалек от истины: в их компании он действительно исполнял роль боевого коня, подобного ветру и птице.

– Давайте перекусим, – предложил Такэда, у которого от голода свело желудок. – Под звездами я еще не ел.

– Что? Под звездами? – Сухов глянул на Толю непонимающе. – А–а... ты думаешь – это звезды?

– А что?

– Это Нгеви, так называемый «мир нерожденных душ». Твои «звезды» – сгустки информации, которые можно внедрить в любой неживой предмет и на некоторое время оживить его. Помнишь «внедрения» и «вселения», преследующие нас на Земле? Игвы черпали «души» отсюда.

– О Сусаноо! – прошептал Такэда. – Мне ли не помнить «внедрения»! Но я не знал – к а к это делается! А эта штука под ногами – корабль? Спутник?

– Сторож. Вернее, пастух местного скопления «душ» или, если хочешь, «стада».

– Почему же он не реагирует на нас?

– Потому что я его усыпил, наложил заклятие. Все, Оямович, лекция кончилась, умерь свой исследовательский пыл. Мы начинаем взрывать стену потенциального барьера между этим хроном и Гашшарвой, доставай «гранаты». Кстати, что это за приобретение? – Никита кивнул на «детский арбалет».

– Это оружие «божественного стрелка», рыцаря–одиночки Асура, – ответил молчавший Дадхикраван, который явно чувствовал себя естественно. – Представляет собой генератор развертки «суперструн», то есть свернутых в одномерные объекты многомерных пространств. Стрелы как раз и есть «суперструны».

Такэда озадаченно глянул на арбалет, на стрелы, тихонько зашипел сквозь зубы:

– Никогда бы не подумал! Как же им пользоваться?

– Как и обычным арбалетом: вложил стрелу, натянул тетиву и отпустил спусковую скобу.

– Ладно, авось пригодится. – Никита открыл транскоф и извлек из него шиххиртх, три ребристых черных шара величиной с яблоко – хроногранаты и прибор, напоминающий очки–консервы. Протянул очки Такэде.

– Это тебе, надевай. Будешь видеть во всех диапазонах электромагнитного спектра и даже в магическом поле.

Толя послушно нацепил очки, приказав диморфанту ослабить силовое поле шлема на время надевания. Сначала ничего не увидел, затем перед глазами замелькали цветовые пятна, поплыли хороводы искр, пунктиры и световые штрихи – прибор настраивался под хозяина, – и скачком картина изменилась.

Звезды над головой превратились в светящихся птиц, «астероид» под ногами – в львиноголового орла, распростершего крылья метров на триста, и лишь темпорал–Дадхикраван да сам Сухов не изменились, остались с виду теми же, какими их видел Толя невооруженным глазом.

– Орел! – хмыкнул инженер скептически.

Сухов понял.

– Очки пытаются настроиться на прямое восприятие, но они, в общем–то, не предназначены для человека. Абсолютно адекватной картины ты все равно не увидишь. Теперь ждите, мне надо выйти в эйдос и настроиться, сил понадобится очень много.

Сухов уселся на одном из горбов согнутого крыла орла–пастуха в позе лотоса, застыл. Текуче–огненный Дадхикраван обошел его кругом, излучая волну любопытства, и Такэда почувствовал к нему растущее расположение. Бывший темпорал раскрывался эмоционально в диапазоне достаточно близком человеческому, его можно было понять, с ним можно было дружить.

Такэда перевел взгляд на Никиту: вспомнилось, как танцор боролся с пси–двойником Даймона во владениях Яросвета. Но этот Сухов отличался от того, как взрослая особь от эмбриона, его магические возможности возросли многократно, он вырос и продолжал увеличивать свою силу.

«Спасибо за «взрослую особь», – прозвучало в голове Толи.

Никита подслушал его мысли, оставаясь неподвижным и безучастным, ушедшим в себя. Где в это время бродила его душа – или мысль, – Толя боялся даже представить.

Сеанс медитации закончился тем, что кожа на лице Сухова поголубела и засветилась, а вокруг головы взметнулись прозрачные струйки сияния.

– Порядок! – Никита вскочил на ноги, отрываясь при этом от перьев спящего орла на два метра. – Прячься, Оямович, под крыло этой птички. Начинаем.

Сухов повернулся к Дадхикравану, и между ними произошел секундный диалог, которого Такэда не услышал. Подождав, пока инженер укроется в перьях орла–пастуха, Никита кивнул бывшему темпоралу, и оба они подбросили вверх по хроногранате.

На высоте десяти–двенадцати метров между черными шарами бесшумно проскочила малиновая молния, от которой тем не менее тело орла под ногами содрогнулось и заколебалось. А затем на месте гранат вздулось лиловое пламя и ударило во все стороны миллионами сжигающих все языков. Такэда почувствовал, как по нервам прокатилась волна неистовой боли, закричал. Мышцы скрутило так, что они, казалось, вот–вот лопнут. Голова распухла, кости черепа размякли, растянулись безразмерной пленкой. Сердце сжалось в точку, перестало гнать кровь по жилам. Сознание померкло... восстановилось на мгновение.

Такэда сквозь окуляры своего прибора универсального видения разглядел над фигурами Сухова и Дадхикравана золотистую вуаль защитного поля; точно такая же вуаль прикрывала и его, генерируемая Никитой. Но зрение стало гаснуть, несмотря на все усилия Такэды удержаться от падения в омут беспамятства. Последнее, что он увидел, было появление в ревущих огненных вихрях двух черных пятен, похожих на гигантские когтистые лапы... Диморфант сделал все, что мог, чтобы защитить хозяина от буйства вырвавшихся на свободу стихий и энергий, названий которых не знали земные языки, но полностью погасить их влияние не смог...

Сухову удалось увидеть больше.

«Хроногранаты» – по сути, генераторы «аморфного» времени – изменили вакуум таким образом, что потенциальный барьер между хронами «выпятился» в этом месте, стал тонким и лопнул. Два мира с разными наборами физических констант и сдвинутыми относительно друг друга потоками времени смешались, породив волны искривлений, изгибов и завихрений многомерных пространств, пузыри с локальным ходом времени, удивительные узлы взаимодействующих полей, стенки, «бочки», «розы», спрессованные «плиты» и другие фигуры из геометрии невозможного. Одной из таких фигур была «улитка» – свернутое спиралью пространство, время в центре которой стояло, а к краю спирали разгонялось до бесконечной скорости. Магам едва удалось избежать столкновения с ней, разрывающей все, что попадалось на пути, не на части и даже не на атомы – на стринги и суперточки, кванты пространства.

Подхватив потерявшего сознание Такэду, Никита ослабил напряжение внешнего изолирующего поля, дал захватить образовавшейся «потенциальной яме» защитный кокон с людьми и Дадхикраваном и взорвал впереди последнюю «гранату». С гулом, потрясшим кокон, тела людей, мир Нгеви и всю «лестницу» Шаданакара – Веер Миров, пузырь с пассажирами провалился в Гашшарву, хрон Абсурда, первопричиной которого была высшая воля его творца – Великого игвы Гиибели.

Такэда пришел в себя от свежего ветерка, щекотавшего кожу на лице отросшими волосами.

Он лежал в спортивном костюме на пригорке, заросшем мягкой зеленой травой. Пригорок заканчивался обрывом, под которым текла неширокая река. Другой ее берег был низким, пойменным, за ним начинались луга до горизонта, подернутого сизоватой дымкой. Сзади, за спиной лежащего, начиналась полоса кустарника, переходящего в лиственный лес. Небо над головой с ласковым солнышком было голубым, бездонным, с пушистыми облачками, такое небо могло принадлежать только Земле.

Толя привстал на локте, с недоверием прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего не болело, тело просило движения, казалось послушным и отдохнувшим. Ветерок принес волну цветочно–травяных запахов, но этим лишь усилил тревогу. Ощупав себя, инженер убедился, что на нем все еще надет диморфант, принявший форму спортивного костюма с кроссовками, а подушкой служил транскоф, потерявший свое значение мгновенного лифта, но сохранивший функции чемодана, многомерного вместилища для переноски любого количества вещей.

– Лопни мои глаза! – с расстановкой произнес Толя. Он вдруг похолодел при мысли, что Сухов переправил его на Землю, а сам вернулся в Гашшарву. Такого от него можно было ждать. Но в это время кусты невдалеке зашевелились, и на берег реки вышли неторопливо беседующие – по меркам пси–контакта – Сухов и Дадхикраван.

Никита был одет в любимый джинсовый костюм, а бывший темпорал так и остался подобием человеческой фигуры, вылепленной из жидкого огня. На лице его, текучем, смазанном, плоском, иногда проступал человеческий лик, но чаще мелькали отдельные черты: нос, губы, глаза, – чтобы тут же исчезнуть, уйти в глубину переливчатого пламени.

– Оклемался? – помахал рукой Никита; над его головой изредка возникала сеточка свечения. – Как самочувствие, меченоша?

– Есть хочу, – мрачно ответил Такэда. – Где мы?

– А ты разве не видишь?

– Не вижу.

– Помнишь, нам подарили свернутый пейзаж? Мы в нем.

Такэда с облечением вздохнул.

– А я, грешным делом, подумал... Значит, мы в Гашшарве? Но как же... а если нас обнаружат, пока мы тут отдыхаем?

– Не обнаружат, раздался чуть звенящий баритон Дадхикравана. – Субпространственная свертка ограничена хроносрезом с почти нулевым ходом времени. Развернув кокон и войдя в него, мы как бы исчезли для наблюдателей, жителей хрона. Здесь можно прожить земной год, в то время как снаружи пройдет несколько мгновений.

– ‚–мое! – искренне сказал Толя.

Сухов засмеялся, оглядываясь на Дадхикравана.

– На эти темы с ним можно беседовать сутками, он фанатик–исследователь и готов ради знаний прыгнуть в пасть дьяволу.

– Ты обо мне слишком хорошего мнения, – застеснялся Такэда. – А как мы отсюда выйдем?

– Ногами. Обрыв перед тобой – на самом деле выход. Все, Оямович, вопросы потом, разворачивай второй подарок – скатерть–самобранку Итангейи, я тоже не прочь перекусить. А заодно проведем ревизию снаряжения.

Такэда открыл транскоф и начал выкладывать его содержимое на траву: арбалет со стрелами – свернутыми пространствами, шиххиртх, прибор многодиапазонного видения, пси–рацию, пэри – золотую «муху» опознавания, врученную Вуккубом, пластинку из «слоновой кости» – кухонный комбайн, или скатерть–самобранку, коробку НЗ.

– Все, там больше ничего нет.

Сухов кивнул, достал из внутреннего кармана отливающий живой чернотой пистолет – инферно. Умертвие. Взвесил в руке и спрятал обратно. Погладил торчащую за поясом рукоять меча.

– Я думаю, этого нам будет достаточно.

– Если не нарвемся на мертвую зону – достаточно, – сказал Дадхикраван. – Однако следует помнить, что в Гашшарве воплощен феномен своеобразного ямапракатихария [Ямапракатихарий – «парное чудо», одновременное воздействие противоположных сил (инд.).], психофизическое воздействие рождает ответное противодействие среды, поэтому магическая мощь любого пришельца будет нейтрализована почти полностью. Гиибель создавала этот хрон, чтобы властвовать в нем безраздельно, и единственный универсальный закон Гашшарвы – ее воля.

– Ничего, прорвемся.

– Прошу учесть еще вот что, – продолжал Дадхикраван, не выказывая чувств. – Размерность Гашшарвы не целочисленна, что порождает ряд эффектов, абсурдных с точки зрения человека, а квантование пространства–времени происходит по другим законам.

– Ну–ну? – Глаза Такэды загорелись. – А как это выглядит конкретно?

– Узнаете. – Ответ Дадхикравана был сродни пожиманию плечами. – Серые зоны мы, может быть, и пройдем, но в мертвых зонах чрезвычайно высок риск случайной гибели. А отличить их друг от друга извне почти невозможно.

– Ну все, запугал до дрожи в коленках, – сказал Сухов, поглаживая рукой пластинку «скатерти–самобранки». Как, Оямович, может, вернемся?

– Двум смертям не бывать... – начал Такэда.

– ...а одной не миновать, – закончил Никита, и тишину этого дивного уголка земной природы нарушил дружный хохот.

Огненный псевдочеловек смотрел на них растерянно, с легкой тревогой. Не разбираясь в человеческих эмоциях, он не совсем понимал причину смеха, зная, что впереди их ждет смертельная опасность.