* * *
Ветер. Сквозняк, пахнущий пылью и старыми книгами. Тень в конце
коридора; звук закрываемой двери, торопливые шаги, сейчас случится
встреча – но нет, снова только тень.
Узор сплетенных веток. Полураскрытое окно, запах сырой земли и
жухлой травы...
Мой отец в земле. Стальные клещи останутся в его могиле даже тог
да, когда кости уже истлеют.
(Да)
Кресло посреди пустого зала. Пустое кресло, и зачем–то колодезная
цепь на подлокотнике. Цепь соскальзывает с тусклым бряцанием, сворачи
вается на полу в клубок, будто живая...
Какой странный дом. Оплывшая свечка внутри стеклянного шара... И
молчит под слоем пыли запертый клавесин. И половицы, скрипящие на раз
ные голоса, но каждый скрип неприятно похож на слово, повторяющееся
слово...
Он ловил уходящего долго и жадно. Он пытался разглядеть в нем отца
– незнакомого и неожиданно близкого, пугающе похожего и вместе с тем
иного, притягательного, завораживающего... Он слушал его голос, ловя в
нем странно знакомые нотки – и вместе с тем каждую секунду понимая,
что говорит не с отцом. Отец в земле...
Звук захлопывающейся двери.
(Извне)
Ступеньки под его ногами стонали, повторяя одно и то же непонятное
словосочетание, не то жалобу, не то угрозу. Прорицатель...
– Я никогда не прорицал, – сказал Луар вслед ускользающей фигуре.
(Но ты видел Великого Лаш)
– Но ты видел великого Лаш, – укоризненно повторил голос из–под
капюшона.
В ровном и мягком голосе неуловимого собеседника Луару померещи
лась ирония. Немудрено, что Фагирра владел умами – такие точные и та
кие тонкие интонации...
– Безумного Лаш, – произнес Луар медленно. Фагирра кивнул:
– Он мог сделать это УЖЕ ТОГДА.
(Уже тогда)
Удаляющиеся шаги. Бесшумно поворачивается дверная ручка; на старых
ступеньках толстым слоем лежит песок. Ракушки и сухие водоросли, будто
по лестнице давно и долго бежал ручей... А потом высох.
(Все меняется)
– Где буду я, когда ты войдешь?
(Всюду)
– Где будешь ты?
(В тебе)
– Как в оболочке?
(Как в ладони)
Луар опустился на ступеньку. По столбику перил спускалась много
ножка.
(Ты преемник. Сила Луаяна и воля Фагирры, твоего отца)
– Мой отец...
По песку шелестнул подол длинного плаща. Луар поднял голову; плащ
полностью скрывал фигуру, а капюшон закрывал лицо, и только рукав, от
кинувшись, обнажал узкую белую руку с татуировкой на запястье. Цеховой
знак учителя фехтования.
– Зачем? – спросил Луар шепотом. – Мор... Эта колоссальная моги
ла... Зачем?
Плащ взметнулся, будто потревоженный ветром – но ветра не было.
Многоножка сорвалась с перил и превратилась в засохший пустой колосок.
(Сила. Воля. Родник в пустыне. Алмаз среди пепла... Щука для толс
тых окуней. Жизнь среди смерти... Достойный. Среди миллионов никчем
ных)
– Ты поймешь, – глухо сказали из–под капюшона. – Ты поймешь. Я не
умел.
(Ты наследуешь)
– Безумию? – удивился Луар.
Стоящий перед ним человек сбросил капюшон. Луар оцепенел, встре
тившись взглядом с печальными серыми глазами. Опущенные уголки губ,
налипшие на лоб светлые пряди. Отец.
– Отец... – сказал Луар шепотом.
Фагирра слабо улыбнулся. Повернулся и пошел прочь, подметая краем
плаща обрывки паутины. Снова звук закрывающейся двери – но уже нет сил
бежать следом.
(Впусти)
– А...
(Ты рожден быть Привратником)
– А ты...
(Не я. Ты)
– Перемена, да? Мир наизнанку? Другой мир, да?
(Ты сам решишь)
– А что будет с...
Смешок.
Он поймал рукой Амулет; стиснутый в мокрой ладони, ржавый медальон
запульсировал – не то предостерегая, не то, наоборот, подстрекая. Он
выронил его и закрыл лицо руками; красная темнота перемежалась белыми
сполохами: «С неба содрали кожу... и вода загустеет, как черная
кровь... петля тумана на мертвой шее... гляди, леса простирают корни к
рваной дыре, где было солнце...»
– Так будет?
(Идут перемены)
– Перемены – ТАК?
(Перемены. Впусти)
– Но...
...Страшно и сладко. Как тогда, когда мышка... Он боялся, что она
выскользнет. Он долго привязывал ее к ножке стула, и замирало сердце:
он вершит. Некто целиком находится в его власти... Целиком. И, может
быть, насладившись властью, уже и не стоило браться за щипцы – но он
жажда испытать еще и ЭТО. Страшно и сладко...
И глаза матери. И тот ее голос...
Это – было.
(Ты поймешь и оценишь. Ты для этого рожден. Предначертание)
...Тяжелый канделябр, разбивающий лицо. Всем приносишь нес
частье...
– Я для этого рожден... ублюдком?
Смешок.
(В жерле вулкана горячо)
Луар содрогнулся. Закрыл глаза:
– Горячо...
...Его кожа сделалась застывшей коркой магмы, невыносимый жар,
взрыв – и красная лавина, сладострастно прильнувшая к покорному, слабо
вздрагивающему телу горы...
Совсем не похоже на те ночи с Танталь. Там он боялся обидеть или
поранить... А лава не может не жечь. Лаве вкусно обращать в пепел.
Стекающий по ступенькам песок.
(Там, на склоне... муравейник. Помнишь?)
– Нет, – честно признался Луар.
(Три сотни жизней... Помнишь?)
– Нет.
Раскаленный язык, вылизывающий земную плоть. Невыносимо прекрасно,
как утоление жажды, нет – как наивысший момент любви...
Отдаленные шаги. Шелест плаща. Пристальный взгляд.
Ржавая пластинка Амулета качнулась на цепочке; он накрыл ее ла
донью, как ту давнюю бабочку:
– Я понимаю, о чем вы. Понимаю.
