* * *
Кабинет отца приносил Тории забвение.
Днями напролет она просиживала за огромным столом, глядя перед со
бой и ни о чем не думая. Всякий, кто проходил в такие часы под дверью
ее кабинета, невольно понижал голос и поднимался на цыпочки – будь то
зеленый студент либо сам господин ректор. Тише, госпожа Тория работает.
Она действительно работала – часто оставаясь на ночь, гнула спину
над книгами, старательно делала выписки, готовясь к лекциям, которым
так и не суждено было состояться. Она точно знала, что ей будет страш
но подняться на кафедру и посмотреть всем им в глаза...
Она не уточняла, кто такие «все они». Все они знают, что она от
реклась от сына; может быть, им известно, почему она это сделала. Той
девчонке–комедиантке, невесть как оказавшейся на ее пути, наверняка
известно все... Впрочем ее, Торию, и раньше не особенно заботило чужое
мнение. Ей хватает собственного судьи, с некоторых пор угнездившегося
в душе.
Кабинет недоступен для суеты и осуждения. В кабинет не проникают
посторонние мысли; Тория уверила себя, что здесь можно думать только о
великих исторических событиях, о боях и царствах, о магах и полковод
цах... И еще об отце, декане Луаяне.
Она совершала долгие обходы, выискивая в кабинете все то, к чему
отец когда–то прикасался. Она собрала в библиотеке все его рукописи –
и часами глядела на страницы, не видя слов, любуясь только почерком.
Целые главы из книги «О магах» сами по себе засели у нее в памяти с
точностью до запятой.
Она построила вокруг себя непрочный, зато вполне непроницаемый
мир; не спокойствие, но некая иллюзия спокойствия – и все это рухнуло,
когда в один из дней в кабинет заглянул возбужденный служитель.
– Госпожа моя! – воскликнул он радостно. – Вот хорошо как, и гос
подин Луар к нам пожаловал, в библиотеке он, сами можете...
И отшатнулся, увидев, как переменилось ее лицо.
Деревянным голосом она поблагодарила. заперла за служителем дверь;
распахнув первую попавшуюся книгу, уселась за работу – но с таким тру
дом выстроенная защита обрушилась, рука с пером мелко вздрагивала,
глаза смотрели слепо, а в ушах звучали попеременно вкрадчивый смех Фа
гирры и звонкий выкрик той девчонки: «Я от своего сына не отрекалась!»
Она поднялась, чуть не опрокинув кресло. Вцепилась ладонями в край
отцова стола, будто прося помощи и защиты; не дождавшись ни того, ни
другого, отперла дверь и вышла.
Кто–то шарахнулся с дороги и потом испуганно поздоровался – уже
из–за спины. Она шагала по коридорам, лицо ее было бесстрастным, а в
душе сшиблись и сцепились клубком паника, стыд, трусливое желание бе
жать, малодушная боязнь упреков – и некое чувство, которого она долго
не могла распознать, а распознав, не поверила.
Она хотела его видеть. Она должна была его видеть, потому что дол
гими бессонными ночами ей не раз являлась мысль о его смерти. В бреду
она почти желала этой смерти – и теперь радовалась, что ее черные по
мыслы не навредили ему, что он по крайней мере жив...
Она подошла к дверям библиотеки. Отступила, вернулась; каменные
лица с барельефов смотрели в пространство такими же, как у нее, отре
шенными глазами. Поклонился встречный студент; замешкался, будто желая
о чем–то спросить – и сразу же ретировался. Пусто. Никого нет.
Дверь открывалась без скрипа.
Ей показалось, что библиотека пуста; под окном вылизывал шкуру
поджарый кот–мышелов. Покосился на Торию желтым глазом; вернулся к
своему занятию.
Она испытала мгновенное облегчение – и тогда за ближайшим высоким
стеллажом кто–то пошевелился и вздохнул.
Она подавила желание бежать. Постояла, медленно, как по тонкому
льду, сделала один шаг и другой.
Он сидел у подножия стремянки – на полу. Книги громоздились перед
ним стопкой; Тория видела только вытянутую ногу с потертой подметкой
сапога, опущенные плечи да закрывающие лицо светлые волосы.
Тория беззвучно вскрикнула. Эгерт. Он сидел, как сидел обычно
Эгерт – та же поза, те же падающие на глаза светлые пряди...
Дыхание ее сбилось. Тот, что сидел на полу, услышал присутствие
другого человека и поднял голову.
Из–под светлых волос в лицо Тории глянул отрешенными прозрачными
глазами молодой Фагирра.
Посыпались с полки опрокинутые книги. Крича – и по–прежнему немо –
она прорвалась сквозь заступившие дорогу стеллажи; зажимая рот рукой,
вышла из Университета и почти бегом поспешила домой. С прокушенной ла
дони капала кровь.
В тот же день, поспешно собрав Алану и ничего не понимающую нянь
ку, госпожа Тория Солль отбыла в загородный дом.
