Глава Третья
* * *
Первой моей доброй мыслью было осознание, что Эгерт Солль жив.
Прочие мысли оказались спутанными, как колтун, растерянными и
больными Фагирра, Солль... Луар, Фагирра... Обрывки чьихто расска
зов, серый капюшон, белое лицо Эгерта, надменная женщина немыслимой
красоты...
Луар провел возле заброшенной могилы больше часа; впрочем, я поте
ряла счет времени. Я дрожала в своем укрытии под городской стеной, не
решаясь ни подобраться ближе, ни уйти прочь. Кто знает, о чем думал Лу
ар; я же думала о разгадке моей перед ним вины.
Неизвестная вина сделалась теперь явной. Нарядив Луара в плащ с
капюшоном традиционную одежду служителей Лаш я невольно спровоциро
вала узнавание. Эгерт Солль узнал в сыне ненавистного Фагирру, и нап
расно я твердила себе, что рано или поздно это случилось бы и без меня.
Такая тайна подобна углю за пазухой но вина теперь на мне, как себя
не уговаривай, как ни верти, страшное сбылось, а я, выходит, стояла за
спиной у злой судьбы и подавала ей инструменты...
Луар вернулся в город, так и не заметив меня хоть я не особенно
и пряталась, просто шла за ним, как привязанная...
Потом будто ктото хватил меня мешком по голове: Флобастер! Спек
такль!
Усталые ноги мои прошли еще два шага и запнулись. Что мне за дело,
подумала я с кислой улыбкой, что мне за дело до Солля и Фагирры, мерт
вых отцов и чужих сыновей? Меня ждет моя повседневная жизнь щелястые
подмостки, тарелка с монетками, хозяин постоялого двора, который однов
ременно и хозяин положения...
Спина Луара растворилась в жиденькой толпе.
...За квартал до постоялого двора я почуяла недоброе.
Две наши повозки стояли посреди улицы, кособоко загораживая проезд
какойто торговец с тележкой бранился, пытаясь протиснуться мимо. Ще
рила зубы недовольная Пасть; третья повозка неуклюже выбиралась из во
рот и пегая лошадка поглядывала на меня с укоризной.
Холщевый полог откинулся, и Гезина, растрепанная, злая, с криком
наставила на меня обвиняющий палец:
Вот она! Здрасьте!
Муха, громоздившийся на козлах, хмуро глянул и смолчал.
Спасибочки! надрывалась Гезина, и звонкий ее голос заполнял
улицу, перекрывая даже жалобы застрявшего с тележкой торговца. Спаси
бо, Танталь! По твоей милости на улицу вышвырнули, спасибо!
До меня понемногу доходил смысл происходящего. Муха глядел в сто
рону; полный злорадства конюх с лязгом захлопнул ворота:
А то гордые, вишь...
Флобастер, шедший последним, плюнул себе под ноги. Поднял на меня
ледяные, странно сузившиеся глаза:
В повозку. Живо.
Я молча повиновалась.
Спектакль сорвался; под вечер стало заметно холоднее Гезина дро
жала, закутавшись во все свои костюмы сразу, и уничтожала меня ненави
дящим взглядом. Флобастер последовательно обошел пять постоялых дворов
все хозяева, будто сговорившись, заламывали несусветную цену, ссыла
ясь на холодное время и наплыв постояльцев. Скоро стало ясно, что на
сегодня пристанища не найти.
На меня никто не глядел. Даже Муха молчал и отводил глаза. Даже
добряк Фантин хмурился, отчего его лицо отпетого злодея делалось еще
порочнее. Ветер совершенно озверел, и никакой полог не спасал от моро
за.
На площади перед городскими воротами горели костры. Флобастер пе
реговорил с ленивыми сонными стражниками, и нам позволено было ожидать
здесь рассвета. Три повозки поставили рядом, чтобы не так продувало;
украденные из казенного костра угли тлели на жестяном подносе, заменяя
нам печку.
Все собрались в одной повозке, наглухо зашторив полог. К подносу с
углями жадно тянулись пять пар рук одна только я сидела в углу, сунув
ладони под мышки, мрачная, нарочито одинокая.
Холодно. Всем холодно, и все знают, почему. Только остатки совести
не позволяют Флобастеру назвать вещи своими именами и при всех сообщить
мне, кто я такая; Бариан, может быть, и вступился бы если б согрелся.
Муха, может быть, посочувствовал бы но холодно, до костей пронимает,
а могли бы нежиться в тепле... Ну как с этим смириться?!
Все разом забыли, кому обязаны разрешением остаться на зиму в го
роде. Холодно, и виновница сидит здесь же, и никто уже не помнит, в чем
она, собственно, провинилась виновна, и все тут...
Я молча сидела в углу, прикидывая, кто не выдержит первым. И, ко
нечно, не ошиблась.
Угли на подносе понемногу подергивались сизым; Гезина, у которой
зуб на зуб не попадал, принялась бормотать сперва беззвучно, потом
все громче и громче:
Недотрога... Ишь ты... Девица на выданье... Будто в первый
раз... Драгоценность какая... Ууу... Неприступница в кружевах... Го
лубая кровь... Под забором теперь... Много под забором нагордишься...
Все молчали, будто не слыша. Голос Гезины, ранее серебряный, а те
перь слегка охрипший, все смелел и креп:
Все собаки, значит... Она одна герцогиня... А все собаки, па
даль... А она благородная... Вот так... Не таковская, значит... Недот
рога... И кто бы выкобенивался, спрашивается... А тут каждая сука будет
королеву строить... Каждая су...
Мой синий от холода кулак врезался Гезине в подбородок.
Дымящие угли рассыпались по полу; счастье, что их успели затоп
тать. Моя левая рука ловко вцепилась в роскошные светлые волосы, моя
правая рука с наслаждением полосовала фарфоровое кукольное личико
только мгновенье, потому что в следующую секунду меня оторвали от жерт
вы и оттащили прочь.
Гезина рыдала, и нежные романтические уста захлебывались словами,
от которых покрылся бы краской самый циничный сапожник. Бариан молча
прижимал меня к сундуку; я вырывалась тоже молча, втайне радуясь, что
стычка разогнала кровь и позволила хоть немножко согреться.
Рыкнул Флобастер; Гезина замолкла, всхлипывая. Муха сидел в углу,
скособочившись, как больной воробей. Фантин меланхолично топтал все еще
дымящие уголья.
Ну что же вы все молчите?! простонала сквозь слезы Гезина.
Сделалось тихо только хмурый Фантин удрученно сопел себе под
нос да изредка всхлипывала пострадавшая героиня.
Утро уже, хрипло сообщил Муха. Молочники кричат... Скоро
рассвет...
Бариан, все еще удерживающий меня, больно сдавил мое запястье.
Да отпусти ты меня, бросила я зло. Он повиновался.
Гезина тихонько скулила; на меня никто не смотрел, и я подумала с
внезапным отчаянием, что спокойная жизнь кончилась навсегда, я уже не
смогу жить среди этих людей так свободно и безмятежно, как жила раньше.
Чтото сломалось, все...
Сквозь щели в пологе пробился мутный серый свет. Заскрежетали,
открываясь, городские ворота. Горестно заржала пегая лошадка.
Лошади замерзли, тихо сказал Муха. Надо... ехать...
Эй, крикнули снаружи, и по борту повозки властно застучал ме
талл.
Все вздрогнули и переглянулись. Я в изнеможении закрыла глаза я
сумасшедшая... Мне мерещится...
Перед повозкой стоял Луар Солль; шпага воинственно оттопыривала
край его плаща:
Эй... Танталь у вас?
Они расступились хмурый Бариан, злой Флобастер, нахохленный Муха;
Гезина чтото пробормотала вслед. Луар протянул мне руку, и, опершись
на нее, я спрыгнула на землю, едва не подвернув окоченевшую ногу.
Пошли, сказал он, без удивления разглядывая мое синюшное от
холода лицо.
Наверное, следовало спросить куда, но я не спросила. Мне казалось,
что я заснула наконец и вижу сон...
А во сне мне было все равно, куда именно с ним идти.