*** *** ***
Все еще многочисленные курортники всецело внимали колдовству бархатному
сезона, но даже на взгляд их было уже меньше, чем летом. Детей вообще почти
не осталось – поувозили детей домой, школа ведь.
Арчи всегда любил это время. Любил именно сентябрь – когда аборигены
побережья наконец–то могут выключиться из бешеной сезонной гонки и впервые с
мая месяца вздохнуть спокойнее. Очереди пропадают, море спокойное, пиво –
холодное, да и жара уже не та.
Тем более Арчи был счастлив после туркменской духовки.
Пресловутый санаторий над тайной базой «Чирс» отстоял от побережья на
добрых пять километров по горизонтали и метров на семьсот по вертикали.
Дорога–серпантин что вела к нему, ответвлялась от трассы Алушта–Судак и
имела протяженность не менее десяти километров. Места здесь были заметно
менее людные, нежели на запад от Алушты: потому как бархатный сезон, а тут
почти нет фешенебельных курортов. В основном – дома отдыха для обывателя со
средним доходом, стоянки для туристов–экипажников и палаточные городки
дикарей. Даже в разгар лета движение по трассе трудно было назвать особенно
оживленным – это вам не участок Алушта–Ялта–Форос.
– Хорошее пиво, – похвалил Генрих, дегустируя очередной местный сорт.
– А то! – согласился Арчи, тоже отхлебывая.
Они сидели под навесом, у небольшой забегаловки–кафешки с видом на
берег и ждали курьера от сибиряков.
Дабы не привлекать внимания все люди, задействованные альянсом в
очередной операции, были расселены по окрестным базам, домам отдыха,
санаториям; многие притворялись трассерами и дикарями. Донецкий санаторий
просто и ненавязчиво взяли в клещи, контролируя все поставки и контакты его
с внешним миром.
Спелеологи–итальянцы и спешно приглашенные спецы–прибалты из «nopea
reagoida» зарылись, как кроты, в землю, прозвонили пустоты и приблизительно
установили местоположение подземной базы. Сибиряки наводнили следящими
москитами крымский пахучий воздух, но, похоже, у Варги была организован
мощный противомоскитный заслон, потому что до донецкого санатория москиты
еще добирались и транслировали картинку, а вот дальше – хренушки. Утешало
только то, что осы, пожирающие москитов, ничего не могли рассказать своим
хозяевам. Подобные селектоиды будучи однажды выпущенными уже никогда не
возвращаются к матке. Как, впрочем, и те же москиты.
Объемы закупок продовольствия санаторием все возрастали. Ненамного,
приблизительно на двадцать пайков в четыре дня. Отдыхающих тем не менее
совсем не добавлялось – наоборот, кое–кто уезжал.
Горячие головы из президентских групп рекомендовали немедленно
атаковать «Чирс», но Золотых, наученный двумя провалами, не спешил. Хотел
удостовериться, что уж на этот–то раз противнику некуда будет сбежать.
«Диггеры», как звали итальянцев и прибалтов, вот–вот должны были дать
заключение: есть ли у подземной базы дополнительные выходы, кроме четырех
уже обнаруженных и штатного, через санаторий. «Отдыхающие» парни из
евроспецназа постоянно перекрывали Малореченское, другие окрестные поселки и
побережье частой сетью. Ицхак Шадули более вне базы не проявлялся; Арчи в
поисках знакомых по Туркмении лиц каждый день просматривал сотни кадров
видео и фотосъемки, а также гигабайты фрактальных записей; кое–какой
результат это возымело. Дважды он натыкался на знакомых субъектов, в которых
опознал охранника и служащего «Чирс», не то техника, не то селектолога. Но,
видимо, люди Варги выходили наружу только через достаточно большие
промежутки времени, чтобы не примелькаться.
Это было вполне понятно.
Поведение Варги (в частности – неизвестно зачем поднятый мятеж в
Ашгабате) альянсом было признано малопонятным, но настораживающим. Именно
поэтому генерал Золотых и не спешил. Ему очень не хотелось провалить
операцию в третий раз; кроме того, генерала сильно смущало поведение волков.
И Золотых справедливо рассудил, что лучше немного выждать, собрать
информацию, оценить и проанализировать ее, а потом уж принимать решения.
Именно поэтому у задействованных в операции «Карусель–3» людей
наступило нечто вроде странного отпуска. А точнее – условия работы вдруг
стали походить на отпуск. Приходилось купаться в море, валяться на пляже,
пить пиво, плясать вечерами на танцплощадках, кадрить девиц, кататься на
кораблях и надувной колбасе, лазить в горы, ездить на окрестные дегустации,
и при всем этом вращаться по сотням замысловатых орбит вокруг донецкого
санатория.
Арчи немного расслабился после туркменской эпопеи; он мог бы вполне
чувствовать себя счастливым, если бы не одно «но».
Он не мог забыть Ядвигу. Не мог забыть ту безумную ночь у крохотного
озерца в ущелье и не хотел забывать слова, которые услышал.
Куда? Куда она пропала там, в Ашгабате? Куда и почему? Тайком от
начальства он позвонил на старый мобильник Золотых и моментально получил
оглушительный втык от Коршуновича, потому что частоту, ясен перец,
прослушивали. Втык Арчи не расстроил: пес бы с ним, со втыком; другое дело,
что короткий разговор с Расмусом так ничего и не прояснил. Арчи даже не
узнал вернулась ли Ядвига к остальным волкам или так и осталась в Ашгабате.
В общем, Арчи с кислой миной пил пиво и предавался тяжким размышлениям
о бренности и тщете всего сущего, хотя по идее должен был гореть на работе.
Кое–кто не мог ему простить долгий волчий плен и опрометчивый звонок
Расмусу. Вообще–то Арчи ожидал, что его отстранят, как взятого на
подозрение. Но его не отстранили, что было во–первых странно, во–вторых
нелогично, а в–третьих непрофессионально. В иное время Арчи ушел бы сам; но
не теперь.
Поэтому он продолжал механически выходить на задания, чаще всего с
Генрихом Штраубе, с которым неожиданно сблизился за последние недели. Немец
ему импонировал по многим причинам. И с вопросами не лез, хотя видел, что у
Арчи муторно на душе, и дело знал, и от нудной повседневной работы не
увиливал, как некоторые.
И все же, невзирая на задумчивость, условный сигнал Генриха (солнечные
очки на стол, стакан с пивом – меж дужек), Арчи срисовал мгновенно и столь
же мгновенно выбросил посторонние мысли из головы.
Условный сигнал (всего–навсего – раздавленная ногтями бусина
одноразового жучка) связному, атлетичного сложения ризеншнауцеру, который
валялся невдалеке на пляже. Ризен не расставался с плеером даже когда
купался, а на бермудах его поперек задницы красовался все объясняющий
трафарет: «Меломан!" Плеер связного ничем не отличался от обычных плееров, в
любом киоске такой можно приобрести. Почти ничем – кроме дополнительной
полиморфной присадки сверхмалого объема.
В общем, сигнал услышал не только связной, но и два его дублера в
округе, и центральный пост в Малореченском, и полевой пост в киоске у
трассы.
– На пляже, у воды. Чуть левее фотографа. Трое.
У Генриха было изумительное зрение – на таком расстоянии Арчи вряд ли
опознал бы кого–нибудь. Во всяком случае, повременил бы с выводами.
Но одного из троих Арчи узнал бы даже отойдя еще на сотню метров от
воды.
Генрих снова надел очки; только теперь Арчи заметил тоненькую
паутинку–нерв, соединяющую линзу с толстой дужкой.
Все прояснялось: в очки Генриха был вживлен оптический усилитель. И при
этом линзы оставались затененными!
«Черт! – впечатлился Арчи. – Небось, свежая европейская разработка!»
– Кто? – спросил он.
– Двое. Без лабрадора.
Несомненно, Генрих помнил этих двоих по Алзамаю – откуда он мог знать
лица чирсовцев? Присмотревшись, Арчи срисовал обоих.
Руслан Эльяшов и Фарид Юнусов. Оба из команды Варги. Первый –
наблюдатель эпизода «перелом ноги европейскому агенту Франсуа д'Арсонвалю
неким Испанцем», предположительно – полевой агент. Второй – недостающий в
троице связников, которых брали в гостинице «Централь». Двоих тогда взяли,
Курбана Гафур–оглы и Гейджа Мустафы. Арчи не знал что из них удалось
вытрясти сибирякам, но со всеми основаниями предполагал, что они нынче валят
лес где–нибудь на Колыме или роют породу под Норильском. Юнусова в тот раз
просто не оказалось в гостинице. Но фотографии его у сибиряков имелись.
Хуже дела обстояли с третьим. С лабрадором. Ибо лабрадором этим был не
кто иной, как Николас де Тром, напарник–спасатель. Тот самый парень, которым
больше двух сезонов приходилось делить тесную спасательскую башенку на
берегу.
– Я знаю и третьего, – буркнул он мрачно.
Тем временем к стойке притащился меломанствующий ризеншнауцер; одним
глотком осушив стакан, в очередь за ним пристроился Генрих.
Официанты начинали работать только вечером, с наступлением сумерек.
Вскоре Генрих вернулся с добавкой, а ризен ушел к трассе. Арчи не
преминул отследить как уже спустя минуту от волейбольной площадки к воде
потянулась компания свежезагоревших парней, почти все, как на подбор,
немецкие овчары. Разумеется, они шли купаться, и, разумеется, почти
впритирку к мирно беседующей троице.
На шее Ника де Трома имелся красочный плакат – «Морские прогулки на
яхте. «Вадим." Упомянутый «Вадим» – белоснежный килевик–тонник – торчал на
якоре неподалеку от линии буйков, естественно – мористее.
– Кто третий? – осведомился Генрих.
– Скорее всего – аутсайдер, – почему–то ввернув европейское слово
объяснил Арчи. – Спасатель, мы вместе работали под Евпаторией.
Волейболисты, зайдя едва по колено, попадали в воду и принялись сидя
перебрасываться мячом. При этом они веселились и гоготали, как подростки
откуда–нибудь из калмыцких степей, впервые вывезенные на благословенное
Черное море.
Еще минута – и мимо протрусил зеркальный связной. Его знак означал:
только наблюдаем! Никаких действий.
И стали наблюдать.
Ник разговаривал с чирсовцами еще минуты две; после чего Эльяшов и
Юнусов по очереди пожали ему руку и неторопливо направились вдоль прибоя на
запад. Понятно, их тут же взяли под колпак несколько групп. Не скопом,
зачем? До самого мыса у альянса хватало подготовленных людей. Да и за мысом
тоже хватало. Двойку чирсовцев будут просто передавать друг другу куда бы
они не направились.
Тем временем к кафешке подкатил белоснежный «Ганновер» с поднятыми
стеклами, что недвусмысленно свидетельствовало о бортовом кондиционере. Из
джипа нехотя вывалился Ваня Шабанеев, разодетый как бандит на отдыхе –
бермуды, шлепанцы и цепь на шее. Не теряя ленивой солидности он подошел,
демонстративно поручкался с Генрихом и Арчи, и по–хозяйски щелкнул пальцами
в сторону бармена.
Бармен подбежал.
Пока Ваня что–то ему заказывал, растопырив пальцы, Генрих и Арчи
перебрались в джип. Там и вправду было прохладно; да что там – по–настоящему
холодно. Впору морозным узорам появиться на тонированных стеклах.
Бармен принес заказ едва ли не раньше, чем Шабанеев успел дошествовать
до экипажа – что–то мутное в высоком стакане, украшенном лимонной долькой.
А потом дверца хлопнула, отгораживая их от посторонних глаз, ушей и
носов.
– Сеанс, – пояснил Ваня и откинул матрицу ноутбука, выуженного из
бардачка. Проводов никаких подключать не требовалось, работали по инфралинку
через бортовой усилитель. Мощности вполне хватало, ибо какой же навороченный
джип без навороченной антенны?
– Ситуацию, живо, – потребовал с экрана генерал Золотых.
Генрих взглядом предложил высказываться Арчибальду.
– Опознаны двое: Руслан Эльяшов и Фарид Юнусов.
– Третий?
– Третий – мой знакомый, Николас де Тром, Лутченко и Шабанеев его,
несомненно, помнят. Кажется, теперь он подрабатывает бутербродом у местных
яхтсменов. Вербует клиентов. Эльяшов и Юнусов, похоже, с ним о чем–то
договаривались.
Золотых на миг отвернулся, задал плохо слышный вопрос, получил ответ,
из которого Арчи тоже не разобрал ни слова, и уже в микрофон велел:
– Десятиминутная пауза. Эльяшова и Юнусова ведут; шерстим местность на
предмет теней, потом Арчи идет на контакт с де Тромом. Цель – выяснить о чем
шел разговор. Разрешаю часовой загул, буде таковой потребуется. Далее –
доклад, далее – по обстоятельствам. Экстренный отзыв по варианту два.
Вопросы?
Арчи сумрачно поинтересовался:
– Надеюсь, никто не предположил, что Ник в это впутан?
Золотых с укоризной поглядел на де Шертарини.
– Шериф, – попросил он. – Не усугубляй.
Арчи поморщился.
– Есть...
– Что ваш бутерброд?
– Бредет по пляжу, – доложил Шабанеев, глядя в бинокль. – Медленно. И
печально.
Арчи повторил. В микрофон.
– Десять минут, отсчет пошел. Если де Тром вознамерится уходить вовсе –
форсируйте. Отбой.
Экран вмиг стал белым и бессмысленным.
– Вот такие пироги, – с воодушевлением подытожил Шабанеев. –
Зашевелились, что ли? Или снова пути отходов нащупывают?
«Поглядим», – подумал Арчи и откинулся на роскошную спинку.
Ник некоторое время бродил по пляжу, но потенциальных клиентов среди
местного контингента ему явно не светило отыскать. Ваня Шабанеев нервно
барабанил пальцами по приборной панели; бинокль у него отобрал Генрих и
некоторое время пристально рассматривал яхту, покачивающуюся на волнах.
– Идея, – невозмутимо предложил Генрих, словно подслушав мысли Арчи. –
Ваня, давай его на твой джип поймаем? А? Как форель на цветную блестку...
– Давай, – благодушно согласился Шабанеев. – А как?
– Подкати к самой воде, – пояснил Генрих. – И побибикай.
Шабанеев с готовностью взялся за пестики; джип вкрадчиво переместился к
самым волнам, благо пляжников было немного, а напротив кафешки вдобавок
всегда сама собой формировалась полоса свободного, никем не занятого песка.
– Сколько там прошло? – спросил Шабанеев.
– Семь минут.
– Ладно, минутой раньше, минутой позже... Пока дойдет – как раз десять
будет.
И Шабанеев полез из джипа. Некоторое время он созерцал белоснежный борт
«Вадима», по–хозяйски подбоченясь. Потом поискал глазами «бутерброд». Ник де
Тром уже спешил к нему, инстинктивно почуяв запах добычи.
«Нет, – подумал Арчи отрешенно. – Все–таки не убили в нас охотников,
иначе откуда такие подсознательные аналогии? Или это я такой атавистический
урод, потому что даже убивать мне приходилось?»
– Желаете прокатиться? – справился Ник у Шабанеева.
– Девять минут сорок секунд... С мелочью, – сообщил дотошный Генрих.
– И откуда у вас, у немчуры такая пунктуальность, – проворчал Арчи и
взялся за дверную ручку.
– Это национальное, – невозмутимо пояснил Генрих.
– Прокатиться? – повторил Шабанеев, глядя на Ник поверх очков. – Я – не
хочу. Зато вот он точно не откажется.
Ник застыл; если бы плакат не висел у него на шее – Ник бы его точно
выронил.
– Ар... Кхм! Ты? – пробормотал он.
– Привет, Ник. Я, я, не пугайся. А ты чего здесь?
Ник сглотнул, с подозрением покосился на Шабанеева, и объяснил:
– В этом году четвертого сентября закрылись... Дай, думаю, подработаю
месяцок...
– Ну, – встрял Шабанеев, приветливо улыбаясь, – вы тут воркуйте, а мы
поехали...
И выразительно поболтал перед лицом кулаком с отогнутым указательным
пальцем – напоминал Арчи, что у того ровно час времени.
Ник тем временем оглушительно свистнул и помахал рукой; с палубы яхты
спихнули надувную лодку, протянули ее к корме, и в лодку спустился кто–то
аморфообразный. Мерно заработали весла; минута – и лодка подошла к берегу
вплотную.
А Арчи подумал, что чудеса продолжаются.
Гребец выскочил из лодки, вытянул ее носом на песок и растопырил руки.
– Брата–ан! – восторженно проорал он и рухнул Арчи в объятия.
Вадик Чиков, старый друг, с которым совсем недавно, по пути в Алзамай
ненадолго пересекся в Москве и даже толком поболтать не успел.
– Ты–то здесь откуда, черти тебя дери? – вопросил Арчи, когда отхлопали
по спинам и натряслись в рукопожатии руками.
– Да вот... Яхту купил, оттопыриваемся уже второй месяц! Решил
подработать немного. Хотел тебя в команду, но ты ж куда–то исчез. Вот, Ника
взял. Ты все еще... на работе?
– Вроде того. Но немного времени есть!
– Так! – скомандовал Чиков и с намеком поскреб бороду. – Ник,
сворачивай на хрен эту агитацию, ща я пивка куплю и пойдем к Алуште.
– Йэп, капитан! – воодушевленно выдохнул Ник; подобное решение он явно
одобрял всеми фибрами души.
Плакат немедленно был сдернут с шеи и полетел на дно лодчонки. Чиков,
увязая босыми ногами в песке, спешил к кафешке.
Арчи машинально просигналил наблюдателям «Все нормально» и направился
следом за Чиковым: тот вряд ли намеревался купить меньше ящика, а вдвоем
тащить все же сподручнее...
Чиков взял два. Любимого – темного «Афанасия», город Тверь.
– Ого! – оценил Арчи. – А не окосеем?
– Ты тут «Афанасий» хрен где найдешь. Мне на заказ возят, из
Симферополя. А запас кенгуру не тянет!
Арчи усмехнулся:
– Ну, даешь, братан! Узнаю хватку!
– А то! – расплылся в улыбке Чиков. – Хватай давай, фигли стоишь?
Арчи безропотно ухватился за рукоятку неживого пластикового ящика.
Нижнего, естественно.
– А лодка твоя не потонет? – поддел Арчи.
– Да она слона выдержит, клянусь! – беспечно отбоярился Чиков.
Вадим Чиков действительно походил на аморфа, но Арчи, естественно,
знал, что он сорок третий Чиков в линии очень редкой для Москвы и России
вообще морфемы рейнских меарцев. То ли ввиду некоторой созвучности, то ли за
редкую сострадательность, выражающуюся в непременном подношении похмельному
телу друга бутылочки пивка прямо в постель, Вадика Чикова прозвали
«реаниматором». Вплоть до того, что в институтской зачетке у него так и
значилось в графе «морфема» – реаниматор. По этому поводу существовала масса
внутрикомпанейских преданий, легенд и баек, каждую из которых со смаком
вспоминали на все более редких, увы, дружеских попойках в Москве или у моря,
когда старая компания умудрялась собраться в более–менее полном составе.
Впрочем, когда в неполном – тоже вспоминали, и Арчи ничуть не сомневался,
что сегодня тоже многое из старого основательно переворошится.
Лодка и правда вполне выдержала и троих пассажиров, и два ящика пива, и
плакат в придачу.
На борт «Вадима» Арчи ступил со смешанным чувством. С одной стороны
хотелось на все плюнуть и с мыслью «когда уже у меня будет такая?" пуститься
с Вадиком и Ником в какой–нибудь дальний поход, а с другой – Арчи помнил,
что у него меньше часа. И не ему решать, как поступать в дальнейшем.
Арчи вздохнул и провел ладонью по матовому кормовому релингу.
– «Вадим», говоришь? Да, братан, от скромности ты не помрешь!
– От скромности пусть мухи дохнут, – философски заметил Чиков. –
Принимай...
Пиво вкрадчиво звякнуло.
«Ненавижу эту работу», – с отчаянием подумал Арчи.
А ведь какие–то три года назад, даже после двойного фитиля Арчи не
сомневался, что любит ее.
