Зверь в каждом из нас - Владимир Васильев. - Книжная Полка

*** *** ***

Едва сигнал прокатился по рядам наступающих, Цицаркин растолкал соню–водителя.

– А? – вскинулся тот. – Что, едем?

– Едем, – подтвердил Цицаркин.

Ашгабатцы прекратили садить из минометов минут десять назад; все это время вдоль их прежних огневых точек с урчанием ползали бронированные «Кершнеры» да «Вепри», то и дело для острастки постреливая. А потом и сигнал подоспел.

Генрих, расстрелявший за время вынужденного лежания за «Мамонтом» несколько обойм, поднялся и уже приготовился было нырнуть в устье десантного люка, но тут показался вестовой на мопеде–малютке. Еще четверть часа назад на него наорали бы и заставили немедленно залечь, а если неймется – то ползти, но уж никак не ехать на виду у минометчиков. Теперь же за приближением вестового просто следили взглядами, гадая – кому из отряда грядут новости.

Пока водила успокаивал ошалевший от непрерывной стрельбы экипаж и возился с пестиками, почти все успели вновь выбраться из отсека наружу.

Несомненно – вестовой направлялся именно к «Мамонту», который был придан сводному отряду разведок альянса.

Впрочем, гадать пришлось недолго: вскоре стало понятно, что вестовой одет в форму европейского спецназа, летний вариант.

– Тебя, – разочарованно вздохнул Герасим, обращаясь к Генриху, и полез в карман за сигаретами.

Соседние «Мамонты» уже тронулись; получалось, что их экипаж ломает строй. Рация на плече у Цицаркина, формально – командира отряда, уже давно надрывно пиликала и мигала оранжевым глазком.

– Эй, гвардия! – скомандовал Цицаркин, неодобрительно косясь на сигареты Герасима. – А ну, в нору! Щаз кавалерия нам наваляет за дырищу в строе!

Сибиряки, ворча, подчинились; Герасим со вздохом вернул неподкуренную сигарету в пачку, а Михеич сунул свою за ухо. Рихард с высоты дожьего роста пристально глядел на вестового.

Наконец тот подкатил вплотную.

– Мне нужен Генрих Штраубе! – выпалил он, тяжело дыша. Словно не ехал он от штаба, а бежал на своих двоих, да еще тащил на закорках малютку–мопед, который хоть и малютка, а весит всяко поболее человека морфемы вроде овчара... Хотя, вестовой мог тяжело дышать из–за жары.

– Это я, – сообщил Генрих, натягивая большим пальцем ремень пулевика, что висел на плече.

– Вам надлежит немедленно прибыть в штаб. Садитесь, – и вестовой отрывисто указал себе за спину.

Генрих встретился взглядом с Цицаркиным; тот безмолвно кивнул. И, не теряя времени, уселся в седло позади вестового. Трудяга–мопед тут же зафырчал и прянул вперед. Кажется, до того, что вес седока увеличился вдвое, ему не было никакого дела. По крайней мере, он пер по рыхлому песку ничуть не медленнее, чем несколько минут назад по пути сюда.

Линия противостояния неумолимо смещалась в направлении Ашгабата.

Генрих ожидал, что его привезут либо к Шольцу, либо к махолету Генерала Золотых, главного во всей этой заварушке. Довольно быстро он понял: едем не к Шольцу. Но и махолетами прямо по курсу что–то не особо пахло. Поэтому когда мопед свернул к наспех вырытому капониру, прикрытому выцветшим тентом, Генрих еще не знал – уже приехали или это просто транзитная остановка.

Оказалось, приехали.

– Сюда, – позвал его дежуривший на входе дюжий сибиряк–лайка с новомодным скорострельным иглометом в руках.

Генрих молча соскочил с седла малютки и вошел под полог.

В сущности, все походные рабочие пункты одинаковы: несколько легких переносных столов, несколько складных стульчиков без спинок, портативная селектура кругом, провода на полу, тускловатый свет в общем и яркие пятна от локальных хемоосветителей над рабочими местами. И люди с печатью не то усталости, не то безграничного терпения на лице. А, возможно, со смесью этих выражений. Они прекрасно знают, что не сегодня так завтра с этого слегка уже насиженного места придется сниматься и переезжать в точно такой же (варианты: меньших размеров, больших размеров, иной формы) капонир, где столы и стульчики будут стоять точно так же (варианты: теснее, свободнее, в ином порядке), а работа не изменится ни на йоту. Кто–то из древних мудро подметил, что нет ничего более постоянного, чем временное. А все полевые штабы и сопутствующие им структуры и подразделения по определению являлись временными, а значит – неизменными по сути.

Генрих хотел доложить о прибытии и сейчас как раз соображал: кому и как при этом отрекомендоваться.

– Привет, Генрих, – поздоровался с ним еще один сибиряк из свиты Золотых. – Тут руководство затеяло кое–что, поэтому твоего шефа здесь нет, занят он. Это – Виталий Лутченко и Иван Шабанеев, россияне. Садись.

Генрих кивнул и сел. Чеботарева он запомнил еще когда по приказу начальства сдавался сибирякам в Алзамае, а имена российских коллег – с прошлых совместных инструктажей.

– На, прочти, – ему подали распечатку на фирменном бланке европейской разведки.

Генрих взял невесомый лист пластика.

«Агенту Штраубе. Настоящим приказываю поступить в распоряжение сотрудника сибирской разведки капитана Чеботарева.

Майор Шольц.»

И подпись, которую ни с чем не спутаешь. Генрих по привычке внимательно изучил финальную завитушку и нашел, что она вполне соответствует сегодняшнему дню недели.

– Прочел?

Генрих кивнул.

– Давай.

Чеботарев требовательно протянул руку, взял приказ и на глазах Генриха спровадил его в селектоид–лапшерезку. Пару секунд, и лист пластика обратился в труху, которая через полчаса исчезнет, переваренная селектоидом без малейшего остатка.

Чеботарев перетасовал какие–то документы на экране рабочего терминала и начал:

– Тебя засылают за линию противостояния. Предыстория задания: по резервному телефону российской разведки позвонил некто Ахтамали Бахва, житель Верхнего Багира. Он продиктовал якобы найденную им в собственном доме записку, написанную предположительно основным агентом альянса Шерифом. Цель задания: отыскать Ахтамали Бахва и выяснить все возможные подробности обнаружения записки; саму записку изъять. Затем на основании полученных данных попытаться установить местонахождение Шерифа и, если удастся, связаться с ним. В случае успешного выполнения этой части задания – подробно проинструктировать Шерифа относительно перехода линии противостояния и передать ему всю полученную селекту... э–э–э... точнее, аппаратуру. Самому лечь на дно и тихонько дождаться пока силы альянса на займут местность, после чего назвать пароль первому же патрулю и следовать, куда укажет начальник патруля. Все.

Генрих, не дожидаясь намека, повторил.

– Отлично, – удовлетворенно не то крякнул, не то смешно тявкнул Чеботарев. – В Верхнем Багире нет нумерации домов и названий улиц. Жители друг друга все знают. Поэтому ориентируйся на месте, легенду себе придумаешь сам по обстановке. Вот это Ахтамали Бахва.

Сибиряк протянул высококачественную цветную фотографию; Генрих взглянул – Бахва этот оказался седоватым угрюмым овчаром–кавказом лет сорока; возможно – немного старше.

– Это – Шериф, – Чеботарев подал очередную фотографию.

На ней был изображен спокойный и невозмутимый ньюфаундленд.

Следующие минут пять Генриху крутили короткие видеоролики, все изображавшие Шерифа. Генрих фиксировал походку, манеру жестикулировать, мелкие подробности – чтобы быть уверенным, что узнает Шерифа, даже если увидит его издали со спины.

– Ну и гвоздь программы, – Чеботарев продемонстрировал Генриху плоскую сероватую коробочку, похожую на плеер. Ряд кнопок–полусенсоров только усиливал сходство. От коробочки свисали два усика с присосками на конце. – Гляди внимательно.

Чеботарев задрал рубашку, выпростал усики, прилепив их к телу, а «плеер» прикрепил к поясу специальным зажимом–прищепкой.

– Вот это – индикатор готовности. Ждем... Вот.

Индикатор налился зеленым.

– Все, прибор готов к работе. Жмешь вот сюда. Жми. И любуйся.

Генрих нажал и принялся любоваться.

Любоваться было на что: по корпусу Чеботарева, прямо поверх одежды вдруг забегали тусклые искорки, постепенно увеличиваясь в числе, сливаясь в полосы, извивающиеся как змеи. Скоро искорки целиком поглотили его, постепенно теряя цвет, становясь прозрачными. Еще несколько мгновений, и Чеботарев растворился, стал невидимым; остался лишь слабый, едва различимый в отраженном свете намек на его фигуру, которую можно было теперь рассмотреть только до рези напрягая глаза.

Генрих догадался почти сразу.

– Волчий камуфляж? – спросил он.

– Он самый, – ответил невидимый Чеботарев.

Видимо, он задрал рубашку, потому что голый бок с присоской, часть пояса брюк и «плеер» стали на миг видны, но тут же подернулись теми же искрами и стали исчезать; было видно, как на полупрозрачном «плеере» слегка утопла одна из кнопок. И тут же все повторилось в обратном порядке. Словно ненастроенный телевизор постепенно подстроили под один из каналов вещания. Проступило изображение, искры исчезли. Под искрами обнаружился целый–невредимый Чеботарев.

– Пойдешь прямо через линию, – пояснил он, отлепляя присоски и снимая прибор с пояса. – Доберешься до Ашгабата, а лучше – сразу до Багира. Там можно пройти, если сразу через трассу проскочить. За линией постарайся отключить прибор, мы не знаем как долго работает батарея. На пару часов ее хватит, а потом – кто знает? Шерифу нужно оставить максимум заряда.

Генрих понимающе кивнул.

– На, прослушай запись разговора с этим Бахвой, – на этот раз Генриху протянули настоящий плеер, с наушниками–бусинами.

Генрих прослушал.

– Оружие выберешь себе сам. Прикладник, конечно, тебе не понадобится, а вот что–нибудь портативное – арсенал к твоим услугам. Сейчас... – Чеботарев поглядел на часы, – тебе подадут обед. Контрольные четверть часа, и все, начинаем. Давай вопросы, если есть.

– Как мне представиться Шерифу?

– Пароли будут в общем пакете. А представишься как агент альянса, явившийся про его душу. Не беспокойся, по паролю Шериф все и так поймет.

– А если я его не найду?

– Тогда просто сдашься нашему патрулю.

– Все время пока не подавят сопротивление мне надлежит заниматься поисками?

– Да. Шериф нам всем, как ты прекрасно понимаешь, очень нужен.

– Понял, вопросов нет. Я хотел бы посмотреть подробную карту местности.

– Ваня, – Чеботарев обернулся к одному из россиян – к Шабанееву. Тот поманил Генриха пальцем.

Перед Шабанеевым на экране переносного терминала развернулась карта. Шабанеев умело елозил пальцем по тачпеду–манипулятору.

– Гляди. Это Ашгабат, мы сейчас находимся вот здесь. Линия на данный час проходит приблизительно вот так. Тебе удобнее пересечь ее вот тут, между Небит–Дагским шоссе и грузовым двором ашгабатской ральсовки. От границы города совсем недалеко до поворота на Багир, вот, гляди, шоссе, потом улица Героглы, вот этот перекресток – улица Сатпаева. На повороте, скорее всего, будет указатель не «Багир», а «Бикрава». Ориентиры по трассе: Бикрава, конезавод «Ахалтеке», Янбаш и, собственно, Багир. В принципе, есть еще один путь, со стороны Фирюзинской трассы, но она по ту сторону Небит–Дагского шоссе, а Небит–Дагское шоссе почему–то держат плотнее остальных направлений. Через пару часов стрельба поднимется, так что лучше первый вариант. Теперь сам Багир... Их два – Верхний и Нижний, но разделение достаточно условно, так что можно считать это одним населенным пунктом. Вот центр: универмаг, почта, остановка биобуса; Ахтамали Бахва живет примерно вот тут. Насколько нам удалось установить, вот в этом доме...

Генрих впитывал информацию, изредка кивал, впечатывал в память схемы и фотоснимки. Откровенно говоря, это ему нравилось заметно больше, нежели садить из пулевика по позициям противника. Прижимаясь плечом к опоре «Мамонта».

Минут через десять принесли обед.

Демонстрируя пресловутую немецкую невозмутимость, Генрих расправился с миской солянки, с отбивной и каким–то маловразумительным десертом. Его никто не трогал и над душой не стоял; даже стол, за который его посадили, никто не стал занимать, хотя терминал напротив Генриха продолжал потрескивать, а значит работал. Экрана Генрих, конечно же, не видел. Чеботарев и Лутченко все время с кем–то разговаривали по мобильникам, то по очереди, то разом, и тогда каждый зажимал свободное ухо ладонью и отходил в сторону.

Пятнадцать минут, отведенные на отдых, Генрих провел снаружи, в теньке. Дневная жара уже набрала силу, хотя до полудня было еще порядком. Он присел на вынесенный складной стульчик и поглядел на юг. Туда, где периодически вспыхивала стрельба и продолжали кое–где бухать минометные разрывы.

Почти сразу к Генриху присоединился Чеботарев; вид у него неожиданно сделался ожесточенный.

– Что–нибудь случилось? – деликатно осведомился Генрих.

– Случилось, – глухо ответил Чеботарев. – Четверо ваших пилотов сошли с ума.

Генрих вздрогнул и невольно втянул голову в плечи.

Он и сам задумывался – а выдержат ли пилоты чудовищную нагрузку на психику после штурмовых ударов по позициям ашгабатцев? Будь они триста раз противники, они ведь не перестают от этого быть людьми...

Кое–кто не выдержал.

– А на земле есть... не выдержавшие?

– Два случая, – так же глухо отозвался Чеботарев. – Но на земле – это мизер, по сравнению с общими силами процент ничтожный. А вот четверо среди пилотов – это почти пять процентов. Много.

– Дьявол, – пробормотал Генрих. – Надо это поскорее заканчивать.

– Закончишь тут... – сибиряк задумчиво почесал затылок. – За каждую пядь песка цепляются. Ползем, как черепахи. Такими темпами до Ашгабата мы добредем только послезавтра. А уж сколько будут длиться уличные стычки – я и думать боюсь.

– Интересно, – не то у собеседника, не то у желтой пустыни спросил Генрих, – а среди ашгабатцев есть не выдержавшие?

– Наверняка есть, – пожал плечами Чеботарев. – Разве ж они неживые?

– Живые, неживые, а из минометов лупят – будь здрав!

– Лупят, – согласился Чеботарев. – Ладно. Пора, наверное. Ты готов?

– Готов.

– Желудок в порядке? А то придавит не ко времени...

– В порядке.

– Смотри. Вопросы есть?

– Нет. Я все запомнил, не беспокойтесь.

– Надеюсь.

Чеботарев махнул кому–то за капониром; к прорехе в пологе, который служил входом, вскоре подкатил джип–пустынка. Рыжий, с разводами. Говорят, местные породы совсем не боятся песка, тогда как даже хваленые сибирские внедорожники от песка ощутимо страдают.

Генрих послушно уселся позади водителя. Впереди сел Шабанеев, ни на секунду не расстающийся с работающим терминалом; рядом – Чеботарев. А за руль – второй россиянин, Лутченко.

– Знач, так, – продолжил инструктировать Чеботарев. – Стартуешь от своего «Мамонта». Чуть восточнее наши ребята прорыв затеют, так что, надеюсь, минометчики отвлекутся, да и под шальную иглу или пулю меньше шансов угодить. По команде запускаешь камуфляж, и перебежками – на юго–запад, к трассе. Будет необходимость – ползи, но старайся времени не терять. Коллеги тебя жуками снабдили?

– Конечно, – подтвердил Генрих.

Естественно, жуков для связи предоставили свои, европейцы. Во–первых, сибиряки и русские используют разные породы, каждая со своими секретами, а секретами не все спешат делиться, а во–вторых – не переучиваться же на ходу? Плоская камера–гибернатор с тремя половинками одноразовых жукопар покоилась во внутреннем кармане легкой, но прочной рубашки цвета хаки. Покрой у рубашки, да и у брюк тоже, был подчеркнуто неслужебный, чтобы можно было без труда затеряться в пестрой и многоморфемной городской толпе. Впрочем, во время стрельбы и авианалетов Генрих не особенно рассчитывал встретить в городе толпы. Но по идее он должен был смотреться на улицах вполне гармонично и ничем не выделяться.

Ближе к линии противостояния пришлось пересесть из джипа в резервный «Мамонт». Туша сибирского экипажа подползла вплотную к собрату, и в узкую щель между надкрылками Генрих даже различил сидящих спиной к опорам прибалтов – Юрия и Рихарда; на месте Генриха теперь лежал несдержанный на язык Нестеренко и точно так же постреливал, только из игломета. Остальные сибиряки лежали кто где и голову поднимали редко.

Едва «Мамонт» замер, Чеботарев тут же вызвал по закрытой связи начальство.

– Константин Семенович? Чеботарев. Мы на месте. Пусть начинают... Добро.

Чеботарев положил трубку на пульт и отрывисто сообщил:

– Сейчас...

Спустя пару минут слева, на востоке что–то невообразимо громко бабахнуло, а когда рокот взрыва расползся и начал утихать, стало слышно, что там стреляют. Да так, как, наверное, не стреляли в алзамайской тайге. В сотни, в тысячи стволов.

– Камуфляж! – скомандовал Чеботарев.

Генрих послушно нажал на нужную кнопочку волчьего прибора.

Он почти ничего не ощутил, лишь мурашки слегка прогулялись по непокрытым тканью частям тела. А потом он перестал себя видеть. Ну, почти совсем перестал. Рубашка, брюки, ботинки, кожа на руках и, наверное, лице, подернулись знакомой полупрозрачной рябью, которая на глазах становилась почти совсем прозрачной. Не видеть собственного тела было странно, но если не концентрировать на этом внимание – мешало не очень.

– Ну, – выдохнул Чеботарев. – С богом, коллега. Удачи.

Лутченко распахнул дверцу–надкрылок, и Генрих решительно нырнул в душный день из кондиционированного нутра экипажа.

Спотыкаться он перестал уже через пару минут. Бесплотной тенью, призраком он бежал к позициям ашгабатцев, и никто даже не думал открывать по нему огонь. Игломет в руке тоже стал невидимым, секунды через три после того, как Генрих его вытащил. Поправив на голове сползающую панамку с коротким козырьком, он направился на юго–восток. То бегом, то переходя на шаг. На всякий случай – горбясь и пригибаясь, насколько это было возможно.

«И все же, – думал Генрих, – это куда веселее, чем валяться на осточертевшем песке и палить не пойми в кого. И главное – привычнее.»

Ему нравилось быть агентом. Вопреки всему.