Пролог
Геннадий Лихачев, полковник «X-com defence».
Никто не верит, что с самого начала нас было только восемь. Восемь
крепких бесшабашных парней, натасканных в Лондонском спеццентре,
которым было все равно с кем воевать – с террористами, с мафией, с
инопланетянами. В то время, летом девяносто восьмого года, никто из
нас по–настоящему не верил в существование угрозы из космоса. Все это
воспринималось как увлекательная игра и – конечно – прибыльная работа.
Ведь платили нам как нигде, по сорок тысяч долларов в месяц. За такие
деньги можно было делать вид, что ты веришь не то что в инопланетян –
в господа бога, в дьявола, в лох–несское чудовище и снежного человека
– во что угодно. Сначала мы были убеждены, что нас готовят по линии
ИНТЕРПОЛА, потому что в восьмерке был представлен чуть не весь земной
шар: двое американцев – Алан Паллистер и Патрик Рейнольдс, немец Юрген
Штейнбах, здоровенный негр из Камеруна Джордж Мбида, чилиец Хуан
Олаэча, маленький, казалось составленный из сплошных пружинок японец
Ооно Ивасаки, австралиец Ник Завадски и ваш покорный слуга – Геннадий
Лихачев. Понятно, россиянин. До лета девяносто восьмого я тихо и мирно
служил в отделе по борьбе с терроризмом российского ФСБ. Угоны
самолетов, теракты в Чечне и около, дурацкие взрывы в московском
метро, словом, обычный рутинный бой с тенью, потому что терактов
меньше не становилось, зато постоянно прибавлялось жестокости и вовсе
не прибавлялось смысла. Конец тысячелетия как всегда выдался бешеным –
бурлил весь земной шар. Недавний развал некогда великих держав –
Советского Союза, Канады и Великобритании, плюс еще к ним рухнувшая
Югославия, пошатнул равновесие, кое–как державшееся со времен второй
мировой войны. Даже в Европе стало неспокойно. Папа в Ватикане
возвестил о пришествии Смутных Дней – возможно, он был и прав.
Только мне было все равно, я был молод и горяч, упивался риском и
лез на рожон, за что был прозван Пироксилином, попросту – Пиром.
Первые слухи о проекте «Х–ком дефенс» дошли до меня в начале
апреля. Вернувшийся из Парижа Леха Стравичев (в госпитале валялся,
что–то там из внутренностей ему пришивали за груду валюты) рассказал,
что в парижское представительство ИНТЕРПОЛа понаехало психологов и они
отбирают людей в новый проект. Я пожал плечами – к нашему ведомству
это не имело ни малейшего отношения. Как выяснилось, я ошибался. В
июне эти же психологи возникли в Москве и стали потихоньку таскать
ребят из разных отделов и служб на собеседование. Восьмого июня шеф
вызвал меня и троих ребят из команды по борьбе с наркотиками. Витя
Буценко, напарник мой, матерился на чем свет, потому что на мне висела
незаконченная операция в Солнцево. Но шеф на Витю так гаркнул, что
содрогнулся даже я. Впрочем, Буценко в помощь тут же отрядили сразу
двоих из резерва и он смирился.
Психологи оказались невероятными занудами. Первый же вопрос поверг
меня в недоумение – спросили, знаю ли я что такое «ксенофобия». Может
быть, они полагали, что у нас служат только балбесы с одной извилиной,
прямой, как черенок от лопаты, уж и не знаю. Во всяком случае, я
обиделся и сообщил, что да, знаю; а также знаю для чего служат
презервативы и унитаз. Потом меня долго пытали, без всякой системы
(хотя, я мог ее просто не уловить). Лишь вечером меня вежливо
поблагодарили и выставили за дверь, исполненного глубокого недоумения.
Поразмыслив на досуге, я пришел к выводу, что одной из целей
собеседования было выяснение достаточно тривиальной вещи – отнесусь ли
я к угрозе извне как к реальности, или решу, что сошел с ума.
Через два дня меня вызвал шеф и напрямую спросил, захочу ли я
работать в новом проекте. Том самом, «Х–ком дефенс». Понятно, я
вежливо поинтересовался – от кого дефенс? Шеф выразительно поглядел на
очкастого парня, до сих пор молча торчавшего у окна.
– От неустановленного противника, – расплывчато ответил очкастый.
– Другими словами, – решил я не играть в метафоры, – от зеленых
человечков из летающих тарелок. Так?
Наверное, в моем голосе сквозил скепсис, потому что шеф именно в
эту секунду упомянул о сорока тысячах баксов в месяц, и что он меня
отпускает с легким сердцем. Признаться, я опешил.
– Сорок штук в месяц? Знаешь, шеф, за такие бабки я согласен
воевать даже с гигантскими тараканами на Кубе. Где расписаться?
Очкастый осклабился и подал раскрытую папку. Я оставил пару
завитушек.
Вот и все. Потом была Лондонская школа, где нас учили самым
странным вещам. Впрочем, основное мне было прекрасно знакомо – зря что
ли я в своем отделе семь лет парился? А потом... потом был ад и самая
настоящая война. Об этом и пойдет речь. А начиналось все, наверное,
так.
