III. «Вертится»
Через несколько дней профессор Вагнер оправился совершенно, если
не считать того, что он немного прихрамывал. Он надолго отлучался в
свою подземную лабораторию, находящуюся в углу двора, предоставляя в
мое распоряжение свою домашнюю библиотеку. Но в лабораторию он не
приглашал меня. Однажды, когда я сидел в библиотеке, вошел Вагнер,
очень оживленный, и еще с порога крикнул мне:
– Вертится! Я пустил свой аппарат в ход, и теперь посмотрим, что
будет дальше!
Я ожидал, что произойдет что–нибудь необычайное. Но проходили
часы, прошел день, ничего не изменилось.
– Подождите, – улыбался профессор в свои нависшие усы, –
центробежная сила возрастает пропорционально квадрату скорости. А
земля – порядочный волчок, ее скоро не раскачаешь!
Наутро, поднимаясь с кровати, я почувствовал какую–то легкость.
Чтобы проверить себя, я поднял стул. Он показался мне значительно
легче, чем обычно. Очевидно, центробежная сила начала действовать. Я
вышел на веранду и уселся с книгою в руках. На книгу падала тень от
столба. Невольно я обратил внимание на то, что тень передвигается
довольно быстро. Что бы это могло значить? Как будто солнце стало
двигаться быстрее по небу.
– Ага, вы заметили? – услышал я голос Вагнера, который наблюдал за
мною. – Земля вращается быстрее, и смена дня и ночи становится короче.
– Что же будет дальше? – с недоумением спросил я.
– Поживем–увидим, – ответил профессор. Солнце в этот день зашло на
два часа раньше обычного.
– Представляю, какой переполох произвело это событие во всем мире!
– сказал я профессору. – Интересно было бы знать...
– Можете узнать об этом в моем кабинете, там стоит радиоприемник,
– ответил Вагнер.
Я поспешил в кабинет и мог убедиться в том, что население всего
земного шара находится в необычайном волнении.
Но это было только начало. Вращение земли все увеличивалось. Сутки
равнялись уже всего четырем часам.
– Теперь все тела, находящиеся на экваторе, потеряли в весе одну
сороковую часть, – сказал Вагнер.
– Почему только на экваторе?
– Там притяжение земли меньше, а радиус вращения больше, значит, и
центробежная сила действует сильнее.
Ученые уже поняли грозящую опасность. Началось великое переселение
народов из экваториальных областей к более высоким широтам, где
центробежная сила была меньше. Но пока облегчение веса приносило даже
выгоду: поезда могли поднимать огромные грузы, слабосильного
мотоциклетного мотора было достаточно, чтобы везти большой
пассажирский аэроплан, скорость движения увеличилась. Люди вдруг стали
легче и сильнее. Я сам испытывал эту все увеличивающуюся легкость.
Изумительно приятное чувство! Радио скоро стало приносить и более
печальные вести. Поезда все чаще начали сходить с рельс на уклонах и
закруглениях пути, впрочем без особенных катастроф: вагоны, даже падая
под откос, не разбивались. Ветер, поднимая тучи пыли, которая уже не
опускалась на землю, переходил в ураган. Отовсюду приходили вести о
страшных наводнениях.
Когда скорость вращения увеличилась в семнадцать раз, предметы и
люди на экваторе совершенно лишились веса.
Как–то вечером я услышал по радио ужасную новость: в
экваториальной Африке и Америке отмечалось несколько случаев, когда
люди, лишенные тяжести, под влиянием все растущей центробежной силы
падали вверх. Вскоре пришло и новое ужасающее известие: на экваторе
люди стали задыхаться.
– Центробежная сила срывает воздушную оболочку земного шара,
которая была «прикреплена» к земле силою земного тяготения, – объяснил
мне спокойно профессор.
– Но... тогда и мы задохнемся? – с волнением спросил я Вагнера. Он
пожал плечами.
– Мы хорошо подготовлены ко всем переменам.
– Но зачем вы все это сделали? Ведь это же мировая катастрофа,
гибель цивилизации!.. – не мог удержаться я от восклицания. Вагнер
оставался невозмутимым.
– Зачем я это сделал, вы узнаете потом.
– Неужели только для научного опыта?
– Я не понимаю, что вас так удивляет, – ответил он. – Хотя бы и
только для опыта. Странно! Когда проносится ураган или происходит
извержение вулкана и губит тысячи людей, никому не приходит в голову
обвинять вулкан. Смотрите на это, как на стихийное бедствие...
Этот ответ не удовлетворил меня. У меня невольно стало появляться
к профессору Вагнеру чувство недоброжелательства. «Надо быть извергом,
не иметь сердца, чтобы ради научного опыта обрекать на смерть миллионы
людей», – думал я.
Моя неприязнь к Вагнеру увеличивалась по мере того, как мое
собственное самочувствие все более ухудшалось, да и было от чего: эти
ужасные, необычайные вести о гибнущем мире, это все ускоряющееся
мелькание дня и ночи хоть кого выведут из себя. Я почти не спал и был
чрезвычайно нервен. Я должен был двигаться с величайшей осторожностью.
Малейшее усилие мускулов – и я взлетал вверх и бился головой о
потолок, – правда, не очень больно. Вещи теряли свой вес, и с ними все
труднее было сладить. Довольно было случайно задеть за стол или
кресло, и тяжелая мебель отлетала в сторону.
Вода из умывальника текла очень медленно, и струя также
отклонялась в сторону. Движения наши сделались порывисты. Члены тела,
почти лишенного тяжести, дергались, как у картонного паяца,
приводимого в движение нитками. «Моторы» нашего тела – мускулы –
оказались слишком сильны для облегченного веса тела. И мы никак не
могли привыкнуть к этому новому положению, так как вес все время
убывал.
Фима, экономка Вагнера, злилась не меньше меня. Она походила на
жонглера, когда готовила пищу. Кастрюли и сковородки летели вверх, в
сторону; она пыталась ловить их и делала нелепые движения, плясала,
подпрыгивала.
Один только Вагнер был в прекрасном настроении и даже смеялся над
нами.
На двор я решался выходить, только набив карманы камнями, чтобы
«не упасть в небо». Я видел, как мелело море, – воду сгоняло на запад,
где, вероятно, она заливала берега... В довершение всего я стал
чувствовать головокружение и удушье. Воздух становился реже. Ураганный
ветер, дувший все время с востока, начал как будто слабеть... Но зато
температура быстро понижалась. Воздух редеет... скоро конец... У меня
было такое отвратительное самочувствие, что я начал задумываться над
тем, какую смерть мне избрать: упасть ли в небо или задохнуться. Это
худшая смерть, но зато я досмотрю до конца, что будет с землей...
«Нет, все–таки лучше покончить сразу», – решил я, испытывая
тяжелое удушье, и стал вынимать камни из кармана. Чья–то рука
остановила меня.
– Подождите! – услышал я голос Вагнера. В разреженном воздухе этот
голос звучал очень слабо.
– Пора нам спуститься в подземелье! Он взял меня под руку, кивнул
головой экономке, которая стояла на веранде, тяжело дыша, и мы
отправились в угол двора, к большому круглому «окну» в земле. Я
потерял свою волю и шел как во сне. Вагнер открыл тяжелую дверь,
ведущую в подземную лабораторию, и втолкнул меня. Теряя сознание, я
мягко упал на каменный пол.
