Глава 3
Два Завещания
Весть о трагической кончине Карла Готлиба, крупнейшего банкира
Германии, взволновала весь коммерческий мир. Кабинет банкира был одним из
нервных узлов финансовой и промышленной жизни страны. Готлиб финансировал
не только банки, но и крупную промышленность. Не мудрено, что неожиданная
смерть Готлиба явилась событием дня. Газеты обсуждали возможные
последствия этой кончины для тех или иных кредиторов, гадали об
изменявшемся соотношении финансовых сил и о судьбе банка, потерявшего
своего главу.
Задавался вопрос: станет ли кто–либо на место Готлиба, или банк будет
ликвидирован?
Газетные корреспонденты осведомляли читателей о наследниках –
родственниках Готлиба: младший брат покойного, землевладелец Оскар Готлиб,
имеет сына Рудольфа двадцати четырех лет и четырех дочерей. Какая–то
газета высчитала даже, какой капитал придется на долю молодого человека и
богатых невест, хотя точно никто не знал, как велико было имущество.
Коммерсанты волновались, газеты шумели, а в доме Карла Готлиба
заканчивался последний акт трагикомедии человеческой жизни.
В доме уже распоряжались на правах законных наследников экстренно
вызванные Оскар Готлиб, красный, загорелый, неповоротливый человек, и его
веснушчатые лопоухие дети.
Оскар Готлиб хмурился и поджимал губы. Возможность разбогатеть
разжигала искорки в его прищуренных глазах. Но чувство такта и отчасти
искреннее сожаление о потере брата делали его сдержанным. Зато его дети
ликовали открыто, без удержу предаваясь сладкому предвкушению обладания
богатством. Сын Рудольф, Луиза и Гертруда – старшие дочери Оскара – ходили
из комнаты в комнату, осматривали картины, трогали дорогие безделушки,
присаживались на мягкие кресла, ощупывали руками материю, делили вещи
между собой, спорили, смеялись, строили планы...
Изуродованное тело Карла Готлиба, вместе с отрезанными ногами,
похоронили в дорогом склепе тяжеловесной архитектуры. Следующий за
похоронами день назначили для вскрытия завещания.
Акт этот был обставлен довольно торжественно. Были приглашены и
некоторые служащие Карла Готлиба, в том числе Зауер, Штирнер, Глюк и Фит.
Штирнер со скучающим видом сидел за письменным столом и рисовал на
листе бумаги собак.
– Послушайте, вы секретарь моего покойного дядюшки? – окликнул его
Рудольф Готлиб. – Будьте так добры, проводите меня в верхний этаж, я хочу
осмотреть...
Штирнер молча надавил кнопку звонка на столе. В дверях показался
лакей.
– Ганс, проводите господина Готлиба–младшего в верхний этаж! – и
Штирнер опять углубился в рисование собак.
Рудольф промолчал, но краска гнева залила его веснушчатое лицо.
Зауер, который наблюдал эту сцену, сидя в углу с Глюк и Фит, усмехнулся.
– Смотрите, Эльза, Штирнер держится так, как будто он сам
наследник... Признаться, я не понимаю его игры. Он точно сам напрашивается
на то, чтобы новые хозяева выбросили его за дверь...
– Еще неизвестно, что будет с нами, – озабоченно сказала Эмма.
– Ну что же, уволят – придется поступить кассиршей в бродячий цирк, –
рассмеялась Эльза.
– Перестаньте шутить, Эльза. Я говорю совершенно серьезно. Штирнер
явно ведет какую–то большую игру.
Понизив голос, Зауер продолжал:
– Вам не кажется, что смерть Карла Готлиба произошла при странных
обстоятельствах?
Эльза посмотрела на Зауера.
– Что вы хотите сказать, Отто? Ведь Штирнера даже не было в момент
катастрофы...
– Ага! Значит, и вам эта мысль приходила в голову – мысль о том, что
смерть Готлиба не случайна? Собака! Что, если собака действовала по
необъяснимому внушению? Если я не ошибаюсь, Штирнер в своей научной работе
как раз занимался вопросами внушения и передачи мыслей на расстояние... Вы
знаете, какие чудеса он проделывает со своими собаками? Помните вечером,
когда мы возвращались с прогулки, Фальк подбежал к вам...
– Какие ужасы! – прошептала Фит. – Вдруг он внушит собакам и они
загрызут нас?..
Зауер усмехнулся.
– От этого он не получит пользы... Собаки Штирнера, простите мне,
охотятся на более крупную дичь. Но какую пользу извлечет он из смерти
Готлиба? Этот странный человек окружает себя глубокой тайной. Вы знаете,
мы с ним служим более года и каждый день видимся, но ни я, ни кто–либо
другой никогда не были в его комнате. Что он там делает? Какие замыслы
обдумывает он в тиши?..
– ..И не подумаю. Ты можешь взять себе пейзаж Коро, но Святого
Себастьяна я не уступлю!
Сестры Готлиб прошли мимо, споря о дележе дядюшкиного наследства.
Зауер замолчал.
По дому раздались звонки, сзывающие всех в большой кабинет покойного
хозяина.
Там уже сидел за письменным столом нотариус, сухонький бритый
старичок, в очках в черной черепаховой оправе. Он был большой формалист и
категорически отказался сообщить наследникам что–либо о содержании
завещания до его вскрытия. И теперь Готлибы с невольным волнением смотрели
на толстый портфель нотариуса, скрывавший тайну наследства. Нотариус не
спеша извлек из портфеля пакет, предъявил его для обозрения целости
печатей, вскрыл и начал читать.
По завещанию все имущество переходило брату покойного, Оскару
Готлибу, с выделением довольно крупной суммы фрау Шмитгоф и более мелких –
старым служащим.
Готлибы вздохнули с облегчением, выслушав завещание до конца. Но их
лица вдруг вытянулись, когда нотариус среди наступившей тишины сказал:
– Это первое завещание...
– Значит, есть и второе? – с тревогой спросил Оскар Готлиб.
– Есть, и я оглашу его, – ответил нотариус. После той же процедуры
осмотра печатей он вскрыл и огласил и второе завещание, сделанное всего за
месяц до смерти Карла Готлиба.
– «В отмену всех ранее составленных завещаний все принадлежащее мне
благоприобретенное движимое и недвижимое имущество, в чем бы оно ни
заключалось, завещаю в полную собственность служащей у меня
стенографисткой Эльзе Глюк. По личным обстоятельствам, я не могу открыть
мотивы, по которым я лишаю моих родственников наследства и передаю его
Эльзе Глюк, но дабы первые не оспаривали судебным порядком завещанных ей
прав у последней, укажу, что к этому побудили меня: 1) одна услуга,
оказанная мне Эльзой Глюк, – услуга, о которой я не буду говорить, но
ценность которой не покрывается даже оставленным капиталом, и 2) некоторые
обстоятельства совершенно личного характера, заставившие меня вычеркнуть
брата моего, Оскара Готлиба, из списков близких мне людей...»
Переведенное на доллары имущество наследователя, по предварительному
подсчету, определяется в два миллиарда, – закончил нотариус.
Оскар Готлиб откинулся на спинку кресла. Глаза его стали мутны. Он со
свистом дышал широко открытым ртом, нервно перебирая пальцами. Казалось,
его поразил удар.
Сестры Готлиб, обнявшись, рыдали, склонив головы на плечи друг Друга.
Рудольф побледнел так, что все веснушки, как брызги грязи, выступили
на его лице.
– Не может быть!.. Не может быть!.. – вдруг закричал он истерически.
– Ложь! Обман! Преступление!.. Мы этого так не оставим! Здесь все
мошенники!
Нотариус пожал плечами.
– Молодой человек, будьте осторожны в словах. Я выполнил только свой
долг. Вы можете оспаривать завещание законным порядком, если находите его
неправильным. А пока я принужден передать его наследнику.
Встав из–за стола, нотариус подошел к Эльзе Глюк и почтительно
передал ей завещание.
Эльза подняла брови в полном недоумении и машинально взяла бумагу.
Ошеломленный Зауер уставился на Эльзу. Эмма Фит не знала, радоваться
ей или плакать. И только нотариус и Штирнер сохраняли спокойствие.
Вдруг Оскар Готлиб покачнулся и стал сползать с кресла. К нему
бросились на помощь.
– Доктора!.. Поднялась суматоха.
