II
Конторой мне служила двухкомнатная квартира в бельэтаже старого, но еще
достаточно представительного дома на Якорной. Уже четвертый год я арендовал
ее у одной симпатичной, хотя и весьма прижимистой старушенции, безвылазно
обитавшей на ферме у сына. Правда, за такое удовольствие приходилось
ежемесячно отстегивать по пятьсот кун, – но с тех пор, как деда пошли на
лад, меня это не слишком смущало. Тем более, что такие расходы вычитаются,
слава богу, из суммы, подлежащей налогообложению. Зато расположение конторы
в Старом центре повышало престиж фирмы. В двух комнатах тоже был свой резон.
Клиент клиенту рознь – эту нехитрую истину я усвоил быстро. И потому завел
разные приемные: «деловую» и «задушевную». Первая откровенно отдавала
присутствием, вторая – будуаром. Довершала картину Магда – студентка
юрфака, которую я выбрал исключительно за внешние данные; это срабатывало
безотказно. А когда у Магды обнаружились и некоторые деловые качества, я
счел их бесплатным приложением к экстерьеру. Я платил ей по три стипендии в
месяц за восемнадцать часов в неделю. И пока что мы были довольны друг
другом.
– Должен сообщить вам пренеприятное известие, – заявил я Магде с
порога. – К нам едет клиент.
– А отпуск?
– Лейтенант, отставить! – гаркнул я, не очень удачно подражая голосу
Феликса. Магда недоуменно повела плечом. – Ничего не поделаешь, этого
клиента принять придется. Отпуск пока подождет.
– Мне–то что, – отозвалась Магда. – Мне лишние деньги не помешают, а
июнь так и так в городе торчать – сессия. Вас жалко, Марк. Куда его
заводить?
– В «деловую». А пока, если успеешь, сообрази–ка чаю. Что–то мне после
генеральского кофе пить хочется(
Мы как раз успели отчаевничать в кухне, когда в прихожей аккуратненько
тренькнул звонок. Клиент оказался под стать звонку – такой же гладенький да
аккуратненький. Когда Магда ввела его в «деловую», я с непроницаемой
физиономией гонял по дисплею зайчика; бедняге угрожали все мыслимые и
немыслимые опасности ( от динозавра до браконьера. Но со стороны это
выглядело вполне солидно. При появлении посетителя я тут же выключил свою
«охтинку» и, чуть привстав, жестом указал на кресло. Гость чинно уселся. Я
взглядом отпустил Магду, и та удалилась, неслышно притворив дверь.
– Слушаю вас.
– Мне рекомендовал обратиться к вам генерал Керро, – начал клиент.
– Знаю. Но давайте начнем с другого(
Через полчаса я уже знал, что Фальстаф Пугоев (и откуда только пошла
эта идиотская мода на литературные имена?) доводится доктору Мерячу
родственником. Правда, настолько дальним, что моих, например, познаний в
генеалогии, простирающихся до кузин и внучатых племянников, оказалось для
постижения степени такого родства явно недостаточно. Однако бумаги
подтверждали оное со всей очевидностью. Работал господин Пугоев в какой–то
инновационной фирме в Каргархольме. О Викторе Меряче он вроде бы слыхал от
кого–то в детстве, но в жизни с ним не встречался и никогда не испытывал на
сей счет трогательного родственного интереса. Проснулся интерес лишь вчера,
когда полиция принесла Пугоеву весть об исчезновении родича. А заодно – и
приглашение прибыть в столицу и посетить генерала Керро. Оперативно работает
Феликс, ничего не скажешь! Двигала господином Пугоевым отнюдь не
христианская любовь к ближнему. Если Меряч найдется, то не сможет не оценить
прилива пугоевских родственных чувств, на худой конец – возместит расходы;
если же нет ( наследство покроет все потери с такой лихвой, что ради этого
стоит поиздержаться. Толком о финансовых обстоятельствах Меряча господин
Фальстаф, естественно, ничего не знал, но один только дом на Овечьем берегу
стоит много больше, чем я мог бы потребовать за услуги. Раз в сто больше.
Если не в тысячу. И это при том, что щадить пугоевской мошны я отнюдь не
собирался.
Мою цену он принял настолько легко, что мне даже обидно стало. И
возникло ощущение, что платит он не из своего кармана. Уж не из каких–нибудь
ли министерских фондов, о существовании которых в полицейскую свою бытность
я и не подозревал? Согласитесь, какой нормальный человек равнодушно
расстанется с пятью тысячами кун – причем лишь в виде
двадцатипятипроцентного задатка? Фальстаф же выписал чек, не моргнув глазом.
Погашение всех связанных с работой расходов предусматривалось в подписанном
нами соглашении отдельной статьей. Да, такого прибыльного дела у меня еще не
было – в этом Феликс оказался прав.
– Отчеты направлять ежедневно? – поинтересовался я.
– Не стоит, это осложнит вам работу. Давайте раз в три дня.
– Куда направлять?
– Я пока задержусь в столице. Раз уж пришлось сюда ехать, надо и
делами подзаняться. Так что до конца недели вы можете найти меня в
«Озерной», триста первый номер. А дальше видно будет.
На том мы и порешили.
Итак, у меня был клиент, было дело и даже аванс. Я поручил Магде
избавить меня от билета, на самолет и гостиницы в Севастополе, а заодно
послать телеграмму Аракелову – чтобы не ждал зря. В конце концов, июльское
море не хуже июньского, подводные гроты Фиолента никуда не денутся, а
никаких планов батиандра на покое моя задержка вроде бы не нарушала.
Сам же я решил отправиться в Институт физиологии. Прежде всего
следовало понять, что за человек этот самый Меряч, тогда будет легче
предположить, что же могло с ним приключиться. После нескольких телефонных
звонков я вышел на заместителя Меряча. Рой Ярвилла, кандидат медицины, судя
по голосу и манере разговаривать – человек не очень молодой и не слишком
общительный, удостоил меня аудиенции. Правда, не в институте. Он изволил
назначить встречу в «Пороховой бочке», явно рассчитывая пообедать за мой
счет. Я не имел ничего против: кухня там приличная, а расходы все равно
оплатит этот «зализанный глист», как со свойственной ей изысканностью
выражений окрестила господина Пугоева Магда.
Трехэтажная, но благодаря необъятной толщине казавшаяся могучей, башня
возвышалась посреди Рыночной площади. Лет двести или триста назад там
действительно был пороховой склад, и давший название нынешнему ресторану. В
хорошую погоду было приятно посидеть на плоской крыше, окруженной зубчатою
стеною, где от солнца укрывал черепичного цвета шатровый тент, а ветерок
обдувал куда лучше любых кондиционеров. Но такое удовольствие ( не для
нынешнего гнилого июня. Поэтому я устроился в зале второго этажа и в
ожидании Ярвиллы потихоньку потягивал пиво. Пиво здесь было отменное,
настоящее бочковое, а не та баночно–бутылочная бурда, где консервантов
больше, чем благородного ячменя.
Ярвилла оказался пунктуален. Был он невысок и коренаст, лицо не из
породистых, но холеное, замкнутое; с бежевым костюмом элегантно
контрастировал галстук цветов национального флага. Уважаемый ученый явно не
чурался Фронта национального возрождения. Впрочем, во Фронте состоит – или
сочувствует ему – едва ли не треть населения.
Ярвилла одинаково внимательно изучил мой патент и меню, сделал заказ,
явно пощадив при этом кошелек господина Пугоева, и лишь после этого
поинтересовался, чем, собственно, может быть полезен. Я изложил, что являюсь
частным сыщиком, представляю интересы моего клиента, Фальстафа Пугоева,
каковой доводится родственником пропавшему доктору Мерячу, и веду
расследование упомянутого исчезновения. Прежде всего меня интересует
личность непосредственного начальника моего сотрапезника.
– Личность( – Ярвилла пожевал губами. – Что ж, доктор Меряч
несомненно личность. Даже, я бы сказал, личность примечательная. Но, видите
ли, мне бы очень не хотелось ни навязывать, ни предлагать вам своих оценок.
Я могу быть субъективным, в чем–то – неправым, вас же это лишь собьет с
толку. Давайте лучше придерживаться фактов, то есть тех предметов и
категорий, о которых мои суждения могут быть конкретны и объективны.
Вот как! Что ж, будем играть по правилам кандидата Ярвиллы. А
понадобится – и смухлевать не грех.
– Вы сказали, что доктор Меряч – личность примечательная. Какой смысл
вкладываете вы в эти слова?
– К сожалению, они относятся как раз к той области оценок, которой мне
хотелось бы избежать. Но, сказав «а», приходится говорить и «б». Иное
показалось бы нелогичным. Прежде всего, я имел в виду, что патрон является
прекрасным, больше того ( блестящим специалистом. Цепкость и нетривиальность
мышления плюс врожденный дар экспериментатора. Вот только факты: университет
он окончил в двадцать, кандидатскую диссертацию защитил в двадцать три,
докторскую – в двадцать восемь. Причем, заметьте, в Санкт–Петербурге. Он –
почетный доктор десятка университетов, и отнюдь не только стран
Конфедерации. Насколько мне известно, в этом году его должны были выдвинуть
в академики. Впрочем, здесь мы вновь вступаем на зыбкую почву предположений.
Ах ты, лис! За гладкими периодами проступала очевидная зависть. А это,
между прочим, один из смертных грехов. Правда, нашему брату с грешниками
иметь дело заметно проще, чем с праведниками. Да и встречаются праведники
куда реже(
– А чем он, собственно, занимался? – это был уход в сторону, гораздо
больше меня интересовало, что представляет собой пропавший биохимик. Но
кружной путь – часто самый короткий. Банально, но факт.
– Почему вы говорите в прошедшем времени? – вопросом на вопрос
отозвался Ярвилла. – У вас есть основания предполагать, что(
– Нет, – перебил я его. – Пока у меня нет никаких оснований и
никаких предположений. Я просто имел в виду – чем он занимался до своего
исчезновения.
– Как и вся наша лаборатория – вакциной Трофимова. Это наша основная
тема.
– Но ведь вакцина Трофимова создана Бог весть когда. Если женщины
Биармии чуть ли не четверть века проходят поголовную трофимизацию, о каких
еще исследованиях можно говорить?
– Вы правы и не правы, друг мой. Вакцина действительно была создана в
девяносто третьем году. После первых проверок она была признана наиболее
эффективным и не имеющим побочных явлений средством предупреждения
беременности, и как таковое вошла в мировую практику. Тотальная, или, как вы
выразились, поголовная трофимизация в Биармии проводится действительно вот
уже двадцать семь лет. Во всем этом вы правы. Но мы обязаны исследовать даже
самые отдаленные последствия трофимизации. Ведь на скольких бы поколениях
мышей, собак или шимпанзе мы ни прослеживали ее воздействие, на человеке
широкомасштабные эксперименты пока, по сути дела, не ставились. И хотя
теория полностью исключает какие бы то ни было негативные последствия,
контроль необходим. Но это только первая задача. Есть и вторая. Вы,
наверное, лучше меня знаете, что гражданская сознательность не является
всеобщей добродетелью, в том числе и у нас в Биармии. А это означает, что на
черном рынке то и дело появляются препараты, ослабляющие или нейтрализующие
действие вакцины Трофимова. Что, в свою очередь, порождает необходимость
непрерывно совершенствовать ее, чем и занимается наша лаборатория. Как
видите, поле деятельности обширное.
– Понятно. Скажите, а есть у доктора Меряча враги? Те, кто мог быть
заинтересован в его исчезновении?
– У кого нет врагов? – снова вопросом на вопрос ответил Ярвилла.
– А конкретнее можно?
– Пожалуйста. Я.
Что это – удивительная искренность или поразительное нахальство?
– Вы?
– Конечно. Если Меряч не вернется, – заметьте, ничего худого я ему
никогда не желал и не желаю, – работу нашей лаборатории возглавлю я. И,
смею надеяться, справлюсь.
– Но вы же сами говорили о выдающихся достоинствах Меряча.
– И продолжаю утверждать это. Но и я обладаю не меньшими.
Пожалуй, это все–таки нахальство. И ущемленное самолюбие в придачу.
Ярвилла в упор посмотрел на меня.
– И поверьте, друг мой, что это не гипертрофированное самомнение. Это
трезвая самооценка. – В голосе его прозвучала какая–то нотка, которую я не
взялся бы определить, но почему–то поверил ему. Впрочем, это уже не мое
дело.
– И еще одно, – продолжил Ярвилла, все так же не отводя взгляда. –
Запомните, пожалуйста. Я не убивал Меряча, не похищал его и вообще не имею к
его исчезновению ни малейшего отношения. Хотя печалиться по этому поводу,
поверьте, не стану. Полиция, кажется, поняла это. Надеюсь, поймете и вы. И
спасибо за обед.
Он поднялся и, не попрощавшись, направился к выходу. Но на третьем шаге
остановился и обернулся.
– А если вас интересует личность Меряча, – поговорите с его
любовницей. Думаю, она сможет оказаться в этом отношении иуда полезнее меня.
Я молчал.
– Ее зовут Рита. Рита Лани. Работает в «Детинце». Это на севере,
где–то под Марьямэ.
И он уверенной походкой зашагал прочь. Парфянская стрела или добрый
совет? Непрост, ох, непрост был Ярвилла(. У меня возникло такое чувство,
словно вместо полтинника мне в копилку кинули блестящую пуговицу. Может
быть, как раз в пятьдесят белок ценой. А может – и в куну. Но вот
пригодится она или нет ( Бог весть.
И только одного вопроса задавать Ярвилле я не стал. Потому что в ответе
был уверен. Таким неудовлетворенным, нескрываемым честолюбием, пусть даже
самым обоснованным, чаще всего страдают в Биармии те, у кого нет детей.
