Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | LAT


Павел Амнуэль
Тривселенная
 < Предыдущая  Следующая > 
Глава девятая
Принцип отработали давно, еще в те времена, когда в мире возник первый материальный артефакт. Именно тогда был открыт закон сохранения противоположностей, ставший основой для уничтожения материальных структур, иногда появлявшихся в мире.
Погибшая идея неразумна, как неразумна материя. Погибшая идея непознаваема, как непознаваема материя. Погибшая идея может впитать в себя материальную суть, чуждую миру, и в результате исчезнут обе, ибо плюс и минус дает нуль, как сообщил Мыслящий–Считающий–Множества – едва ли не единственный, кто понимал, во что в конечном счете превращаются материальная суть и соединившаяся с ней погибшая идея. В Ничто? Если Ничто есть идея, то она должна обладать полным именем и существовать в мире, но тогда непонятно, чем Ничто отличается от того же Мыслящего–Считающего–Множества и от других идей и представлений. А если Ничто идеей не является, то в мире его действительно нет, но нет и вне мира, поскольку материальная его составляющая уничтожена взаимодействием с погибшей идеей. Где тогда существует Ничто?
Нигде, – отвечал Мыслящий–Считающий–Множества.
Допустим, – отвечали ему. Но и Нигде либо является идеей и должно существовать в мире, либо идеей не является и дожно быть материальной структурой, каковой, однако, быть не может.
Своим современникам Мыслящий–Считающий–Множества так и не смог втолковать противоречивую суть открытого им закона природы. К счастью, жизненный цикл этой идеи оказался очень длительным – во время дискуссий Мыслящий–Считающий–Множества лишь набирался новых откровений и со временем обучился считать не только множества, но и то, что счету вообще не поддавалось – к примеру, размытые во Вселенной идеи добра и зла, настолько абстрактные и не вступавшие в контакты ни с кем, кроме как друг с другом, что все полагали: добро и зло есть непрерывный нравственный фон Вселенной, проникающий в каждую мысль, каждую идею, каждую даже непроявленную пока духовную структуру.
Понимание пришло со временем, но Мыслящий–Считающий–Множества решился на эксперимент – и действительно уничтожил материальную структуру, соединив ее с абсолютно мертвой идеей Владения–Сохраняющего–Рабство. Идея эта погибла когда–то в дискуссии, которую вели предки Мыслящего–Считающего–Множества.
Мертвая идея исчезла из мира, имя, конечно, осталось, но никто уже не понимал, что оно означало. Материя исчезла тоже. С тех пор этот метод использовался всякий раз, когда дискуссии нарушались чьим–нибудь эмоциональным призывом: «В мире появилось материальное!" Мертвых идей всегда было больше, чем необходимо для борьбы с материальными атаками, и со временем процесс стал настолько же рутинным, насколько рутинны праздненства, связанные с завершением очередного цикла вращения Вселенной.
Сейчас, однако, все обстояло куда сложнее и потому для большинства идей – интереснее и притягательнее. Возникшая в мире материя была разумной. Материя, способная создавать идеи самостоятельно, была – это признали без дискуссии – опасна для мироздания, поскольку нарушала один из самых фундаментальных законов сохранения: закон сохранения разума.
Но именно это обстоятельство и делало для многих сомнительной возможность того, что метод Мыслящего–Считающего–Множества окажется столь же действенным, как прежде. С другой стороны, у Вдохновенного–Ищущего–Невозможного появлялся шанс на то, что ему удастся спасти не только это странное существо, но – что куда важнее – принесенную им нелепую, но почему–то притягательную идею Бога, Всемогущего и Всеведущего.
Именно эта идея подвигла Вдохновенного–Ищущего–Невозможного воззвать к Всемогущему–Управляющему–Вселенной. Он понимал, что делает это от отчаяния.
Всемогущий–Управляющий–Вселенной родился около тысячи оборотов назад, когда Вдохновенный–Ищущий–Невозможного мало понимал в хитросплетениях отношений идей, тем более пожилых, не только много знавших, но и впитавших ментальную суть поверженных соперников. Но даже он, молодой и пылкий, действительно вдохновенный, не то что сейчас, понимал, насколько Всемогущий–Управляющий–Вселенной не соответствовал заявленной им сути.
Что–то он действительно умел – гораздо больше того, кстати, что умели другие, с этим никто и спорить не собирался. Всемогущий–Управляющий–Вселенной был стар, его коренная идея возникла еще тогда, когда мир был невелик, а число разумных исчислялось единственным десятком. Он действительно мог на определенное время завладеть любой неокрепшей идеей и переиначить ее так, как ему в тот момент хотелось. Из–за этого молодые неокрепшие идеи редко допускалась в общие дискуссии, чтобы не подвергать их опасности оказаться во власти Всемогущего–Управляющего–Вселенной.
Умел он еще косвенно влиять на будущее. Впрочем, это не было доказано – никто, даже Аналитик–Понимающий–Причины не сумел сопоставить многочисленные предсказания Всемогущего–Управляющего–Вселенной с тем, что впоследствии происходило в мире. Так он и жил, гордый, не признанный, и возможно, действительно всемогущий...
К нему и обратился Вдохновенный–Ищущий–Невозможного, когда понял, что сам не способен даже на то, чтобы замедлить исчезновение тверди, без которой разумное существо, назвавшее себя Миньяном (просто Миньяном без расширительного определения имени), не представляло себе существования ни в духовном мире, ни в своем собственном.
Всемогущий–Управляющий–Вселенной знал, конечно, чего хотел Вдохновенный–Ищущий–Невозможного, но желанию его не сочувствовал.
«Я не понимаю тебя, – ответил он. – Мироздание движется к гибели, я делаю все, чтобы замедлить сжатие, а ты хочешь помешать этому и зовешь меня стать губителем, а не спасителем мира?» «Ты неправ, – возразил Вдохновенный–Ищущий–Невозможного. – Я могу доказать, что материальный Миньян – и только он! – спасет мир, нас с тобой и всех живущих. Более того, только Миньян способен спасти другие Вселенные, о которых мы с тобой ничего знать не можем, потому что эти миры не являются идеями, пусть даже не разумными. Такие Вселенные не существуют для нас».
«Если их нет для нас, почему я должен вмешиваться? – удивился Всемогущий–Управляющий–Вселенной. – А если их нет, как они могут спасти нас с тобой?» «Ты всемогущ или нет? – спросил Вдохновенный–Ищущий–Невозможного. – Ты можешь сделать то, чего я прошу, и делом доказать, что я неправ, если я действительно заблуждаюсь. Если Миньян будет уничтожен, то вместе со мной, потому что я нашел невозможное, я не могу жить без своей находки. Ты не способен понять этого. Ведь умение, в том числе безграничное, не означает даже малейшей степени понимания»...
Всемогущий–Управляющий–Вселенной пропустил эту мысль сквозь свое сознание и решил, что она заслуживает внимания. Сделать то, чего никто не может. Спасти разумную материю. Гибельно для мира? Но разве эта идея уже имеет свое имя?
Всемогущий–Управляющий–Вселенной сконцентрировал себя в одну мысль, отобрал подаренные было другим идеи (идея скрытых от разума законов природы, например, – она только нарождалась, и Всемогущий–Управляющий–Вселенной подарил ее Познающему–Комбинирующему–Законы, но теперь чувствовал необходимость и этой мысли) и бросился на помощь тому, кого на самом деле не хотел признавать.
«Отдай мне свою мысль, – воззвал к Миньяну Всемогущий–Управляющий–Вселенной, пользуясь каналом, уже созданным Вдохновенным–Ищущим–Невозможного. – Отдай мне мысль и стань тем, кем должен стать по моей воле. Я – Бог. Я всемогущ. Я управляю Вселенной».
Всемогущий не очень понимал, как эта мысль могла повлиять на существование материи. Он и сам знал, что понимание не входит в число его способностей. Он – всемогущий, и он – может.
Всемогущий–Управляющий–Вселенной и Вдохновенный–Ищущий–Невозможного говорили с Миньяном через раскаленный шар–звезду. То, что представлялось невозможным – обращение мысли в материю – удалось, и оба понимали, что удалось по единственной причине: Миньян помогал им, вытягивал материальную суть из мысли или, точнее, наделял материальную суть звезды мыслью, созданной ими.
Бог говорил с Миньяном из раскаленного шара, и Миньян внимал словам Бога.
«Только Я могу спасти тебя от гибели, Я – Бог».
«Я слышу тебя, Господь, Творец Вселенной, я вижу тебя, я иду к тебе»...
«Спасти тебя может только разум. Материальная суть тебя погубит. Она будет уничтожена».
«Ты говоришь о золотом тельце, Господи? О том, что однажды уже мог погубить народ твой?» «Я говорю о теле твоем, о тверди, созданной тобой, о свете и тьме, о звезде, из которой я говорю с тобой, и которую ты тоже создал своим воображением»...
«Не понимаю, Господи, воли твоей. Мысль моя – это прежде всего любовь к Тебе, стремление возвыситься до Тебя, слиться с Тобой»...
Всемогущий–Управляющий–Вселенной уничтожал физическую структуру звезды, превращая атомы в излучение, излучение – в собственную мысль, он терял себя в этом процессе и понимал, что теряет безвозвратно, и сожалел о себе, и это не позволяло ему правильно оценить сказанное Миньяном.
«Любовь», – сказал Миньян, обращаясь к Богу.
Если это была идея, то новизна ее была абсолютной.
«Любовь, – повторил Вдохновенный–Ищущий–Невозможного, и слово это прозвучало для Миньяна словом Творца, произнесенным из огненного шара. – Что есть любовь?» Миньян застыл, – так показалось Всемогущему–Управляющему–Вселенной, для которого исчезновение мысли было равнозначно исчезновению сути. Мгновение спустя Миньян возник вновь, но что–то в нем неуловимо изменилось. Это было то же материальное существо, но – другое. Другим стал поток мысли, и самая суть Миньяна стала иной, новой.
«Любовь – это соединение. Это знание, понимание и жизнь. Жизнь рождается от любви, и разрушается жизнь тоже любовью. Любовь самодостаточна, потому что кроме нее нет ничего на свете. Мир сотворен Богом, и любовь к Нему придает смысл всему сущему – от мельчайшего, плавающего в океане моллюска до человека. Мужчины и женщины созданы Им, чтобы они любили не только Его, но и друг друга и в этой любви продолжили Его замысел. Без любви к Нему и любви Его к миру не было бы ничего во Вселенной – ни звезд, ни планет, ни ветра, ни рек, ни костров на лесной поляне, ни шепота заговорщиков, ни крика ужаса перед неминуемой гибелью. Без любви мужчины и женщины не было бы человечества, и не было бы ничего, человечеством созданного: колеса и плахи, чайных клиперов и атомных субмарин, преданности и предательства, счастья и кошмара. Любовь не позволила миру погибнуть, хотя она же, любовь, и ведет мир к гибели. И еще я люблю, когда над землей поднимается солнце, будто прожигает себе дорогу в фиолетовом туннеле неба»...
Мысль Миньяна тянулась и тянулась, конца ей не было, и Вдохновенный–Ищущий–Невозможного не мог остановить этот поток. Ощущениям стало больно, боль разрывала, уничтожала суть Вдохновенного–Ищущего–Невозможного, замещала эту суть оболочками никогда не существовавших идей. Колесо? Плаха? Моллюск? Мужчина? Женщина? Клипер? Субмарина? Иной мир, иные сути. Правы те, кто решил, что разумную материю нужно уничтожить, иначе – гибель.
«Остановись! – воззвал Бог к человеку из огненного шара. – Любовь... Является ли она стремлением к соединению противоположных идей? Мне знакомо это желание – необходимость найти пару для рожденной только что мысли. Вот пример: влияние нового знания на прежнее. Эта мысль нуждается в соединении с противоположной – о том, что старое знание не может стремиться к усложнению, поскольку в пределах мироздания его всегда достаточно для понимания сути. И только соединение этих идей рождает разумную мысль о причине всякого развития. Таких мыслей много в мире, я и сам породил их достаточно, испытывая во время этого процесса то ощущение, которое составляет суть Вдохновенного–Создающего–Блаженство. Это естественно, это закон природы, открытый давно, когда Вселенная еще даже не сделала первого оборота. Это – любовь? Я понимаю ее, но как может идеальное стремление быть свойством материи? Любовь – и колесо? Любовь – и плаха? Я повторяю твои мысленные оболочки, понимаю, что они соответствуют неким материальным сущностям, но в моем мире они пусты, и любовь–стремление, любовь–соедиенение не могут быть применимы к ним»...
Даэна, которая сейчас была мыслью Миньяна, его выходившей в мир сутью, подумала о том, что невозможно объяснить разумной идее, пусть даже действительно ищущей невозможного, всю сложность сугубо материальных отношений, определяющих любовь. Как объяснить, что чувствовали они с Аркадием в ту первую ночь, когда она осталась с ним в его квартире на Воробьевых горах, и за окном светила полная луна, ей казалось, что оттуда смотрят на них в телескопы тысячи жителей Белого Поселка, это была глупая мысль, но она не оставляла Алену все то время, пока они с Аркадием были вместе, и ей даже хотелось, чтобы их видели с Луны, ощущение чужого взгляда придавало ее собственным чувствам не то чтобы пикантность, но какую–то остроту, она даже гордилась тем, что ничего не стеснялась, пусть смотрят, пусть все знают, как ей хорошо с любимым человеком, а потом, когда она лежала на плече Аркаши, повернув голову к раме окна, ей вдруг показалось странным, что прошло так много времени (часы? дни? века?), а луна все стояла на том же месте, неужели земля перестала вращаться и мгновение застыло от счастья, но нет, откровение было таким же ошеломляющим, как поцелуй – не луна висела за окном, а всего лишь осветительный прожектор на Воробьевой Башне, такой же бледно–круглый и с нелепыми грязными пятнами...
И все. Что–то в ее душе лопнуло тогда и рассеялось. Это было глупо и ей самой непонятно, но после той первой ночи она ни разу не сказала Аркаше: «Мне хорошо с тобой». Она любила его и не сомневалась в этом даже тогда, когда появился Метальников, но Владу Алена говорила: «Мне хорошо с тобой», и это действительно было так, а Аркадию, мужу своему, она не говорила этого никогда, и ей временами бывало с ним так плохо, что хоть вешайся, но любила она именно его, и умереть готова была только за него, непутевого, да вот и пришлось умереть, так уж получилось – за него, от него, из–за него. Аркадий коснулся ее груди пылающей ладонью, она увидела ее, тянувшуюся из пустоты, будто голографическое изображение с телеэкрана, увидела, поняла и даже в мыслях не собиралась уклониться: если нужно Аркаше, она готова. Ему было нужно.
Потом она ждала его на холме, а он не приходил. Она знала, как его влечет к ней, и как он проклинал себя за то, что убил ее, не понимая – почему. Он дотянулся ладонью и до Влада, и Влада он тоже взял в их новый мир, хорошо хоть на холм не привел, но потом все равно они оказались рядом, и Метальников сделал то, чего не мог сделать Ариман, ее муж: разрушил кокон, и за ним пошли все.
Чтобы оказаться здесь.
Это – любовь. И если Вдохновенный, пусть даже Ищущий Невозможного, не понимает сути, а все, что она думала о любви – своей, мужа, мужчины, женщины, листа клена, предрассветного ветерка, кометы, звезды и всего мироздания, – если все это для него лишь пустые оболочки несуществующих в его мире идей, то и сам Вдохновенный пуст и не способен спасти Миньян от гибели. Только ли Миньян? А свой мир?
Его мир погибнет тоже. Потому что Вдохновенный–Ищущий–Невозможного, найдя наконец то, что искал, оказался не способен впустить в собственное сознание сущности, рожденные в мире, где камень падает на землю, а не мысль о камне – на информацию о земле...
«Любовь, – сделала Даэна последнюю попытку, – это стремление спасти. Любовь к Творцу – спасение мира. Любовь женщины к мужчине – спасение рода. Любовь камня к планете – спасение порядка, заложенного в законах природы».
«Да, – сказал Бог из огненного шара. – Это так. Я люблю тебя».
В это время во мрак небытия обрушился холм, с которого стекала река, и поток разлился по тверди, уменьшившейся уже настолько, что Миньяну пришлось собраться на маленьком пятачке в ложбине, куда прибывала вода.
Поток устремился в неожиданно возникший посреди тверди водоворот – темная вода обрушивалась в щель, которая никуда не вела, материя исчезала здесь, возвращаясь в то, чем была до создания: в хаос. Странным образом в водовороте сталкивались два противоположно направленных потока – вода закручивалась одновременно по часовой стрелке и против. Даэне было все равно, но знатоки законов природы – Генрих и Ормузд – удивленно смотрели на происходившее, сами, впрочем, не понимая того, что именно их так удивило.
Вода срывалась в провал, но с холма прибывало еще больше, и посреди тверди, уменьшившейся до размеров большой комнаты, уже и места на осталось для того, чтобы поставить ногу на сухую поверхность. Ормузд был бессилен, он больше не мог создавать материю из духа. Бессилен был и Чухновский – он говорил с Богом, и Бог слышал его, Бог даже отвечал ему из огненного шара, но ничего не пожелал сделать для спасения Миньяна. Если Творец оставляет человека, человеку остается одно – смерть. Генрих Подольский тоже ощущал свое личное бессилие и бессилие свое, как части Миньяна. Бессилие же остальных частей Миньяна – Абрама, Антарма, Натали, Виктора и Влада – было настолько очевидно для каждого, что никто из них даже не пытался обратить к Даэне требование: «Позволь мне! Я – спаситель!» «Я люблю тебя», – повторяла Даэна. Одна только эта мысль осталась в ее сознании. Она отторгла от себя память Аримана, истончившееся умение Ормузда и Антарма, инстинктивное стремление Чухновского и Абрама слиться с Творцом, трагическую верность Натали и растерянное незнание Генриха, она оттолкнула от себя преданность Влада и целеустремленность Виктора. Ничто из этого не было больше нужно. Ничто не могло помочь и спасти, если не смогла помочь и спасти любовь.
«Я люблю тебя», – повторяла Даэна, как заклинание, как молитву.
«Я люблю тебя», – повторял Бог из отненного шара. Бог, отчаявшийся спасти то, чего не мог понять.
Воды не стало – она исчезла, и тела Миньяна мгновенно обсохли, потому что понятия о влаге не осталось в материальном мире, сжавшемся до размеров стола, на котором плечом к плечу, спиной к спине, грудью к груди стоял Миньян, и только любовь Даэны все еще позволяла ему жить.
Но жизни осталось так мало.
«Я люблю тебя», – сказал Бог.
«Я люблю тебя», – сказал человек.
Звезда погасла, голос Бога прервался, Творец больше не говорил со своим созданием. В мире еще оставался свет, но лишенный любви, должен был погаснуть и он.
Так и произошло после того, как под ногами Миньяна рассыпалась, раскрошилась и упала в небытие твердь. Щупальца мрака разодрали полосы света в клочья, проглотили их и сами исчезли, став ничем.
Материя, созданная Ормуздом, перестала быть.
Исчезли и звуки.
Миньян еще ощущал себя, Даэна обнимала всех, и ей казалось, что она обнимает себя за плечи, это были жесткие мужские плечи, и мягкие женские, она повторяла: «Я люблю», но уже не знала, к кому были обращены эти слова.
Последней мыслью, однако, оказалась не мысль о любви, так и не сумевшей спасти, но мысль о Боге, спасти не пожелавшем. Это была чужая мысль, Даэна оттолкнула ее от себя, но деться мысли было некуда, пространства больше не существовало, и мысль осталась. Идея Бога обняла Даэну. Бог и любовь соединились, когда погасло все.
Мрак. Безмолвие. Отсутствие.

© Павел Амнуэль

Разрешение на книги получено у писателя
 
 < Предыдущая  Следующая > 

  The text2html v1.4.6 is executed at 5/2/2002 by KRM ©


 Новинки  |  Каталог  |  Рейтинг  |  Текстографии  |  Прием книг  |  Кто автор?  |  Писатели  |  Премии  |  Словарь
Русская фантастика
Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.
 
Stars Rambler's Top100 TopList