* * *
После утренней молитвы он чувствовал себя духовно очищенным, будто
принял холодный душ после тяжелого рабочего дня. Ощущение это было именно
физическим, хотя и связанным с духовной сущностью, а не с телесной
оболочкой. Он много раз сам себе пытался объяснить этот феномен: почему,
кроме обретения душевного спокойствия, молитва дает еще и ощущение
легкости в теле, ясности мысли, силы и молодости – так он бежал домой
после тренировки в спортклубе общества «Буревестник», когда был еще
студентом и полагал, что если Бог существует, то в наш век ракет и
телескопов очень непросто найти облако, где Творец мог бы усесться,
расправив хитон.
Трапеза прошла как обычно – благословение, хлеб, вино, легкая еда, он
не любил с утра перегружать желудок, а с некоторых пор просто боялся
материальной пищей уничтожить новое для него ощущение готовности к великим
делам.
На некоторое время его оставили одного, и он, сидя на жестком слуле у
окна, просмотрел утренние газеты. Это была не столько привычка, сколько
способ самоконтроля. Обо всем, что писали газеты, он знал – знание
рождалось само, всплывало из памяти подобно воспоминанию о чем–то, давно
закончившемся. Дежа вю?
Одно время он думал именно так. Потом утвердился в иной мысли, более
естественной и близкой к истине: его телепатические способности, в
подсознании попросту всеобъемлющие, позволяли знать, видеть и, возможно,
даже ощущать все, о чем думали, что чувствовали люди – в том числе и
журналисты, выпускавшие номер, и наборщики у компьютеров, и уж конечно
редакторы, подписывавшие номер в печать. Знание накапливалось в
подсознании, и Илью Давидовича не интересовала физическая структура этого
процесса. Захотев узнать новости, он попросту вспоминал текст статьи,
запечатлевшийся в мозгу ее автора. Это не вызывало никаких неприятных или
побочных эффектов – он вспоминал, а потом получал удовольствие,
обнаруживая текст на газетной полосе. Это было своего рода спортивное
упражнение для памяти, утренняя получасовая зарядка.
«Едиот ахронот» дала на первой полосе под крупной шапкой информацию о
переходе иорданскими паломниками израильской границы в районе моста
Алленби. Мирные паломники, ни у кого не было оружия. Более того, среди них
оказались раненые – некая, как полагают, фундаменталистская группа напала
на процессию в пустыне, одного паломника зарезали, пять было легко ранено.
Он перевернул страницу. Вспомнил, точнее, извлек из подсознания
откуда–то явившуюся информацию о том, что нападавшие были, конечно, не
исламскими фундаменталистами, а последователями какого–то тибетского гуру,
которых весь этот мировой процесс неожиданного перехода в иудаизм попросту
свел с ума. Фундаменталисты, как же. Хизбалла, ХАМАС, Фронт отказа – все
это перестало существовать в одночасье, поскольку уж кто–кто, а арабы из
древней своей бытности вынесли ту самую каплю общей с евреями крови, тот
генетический материал, которого оказалось достаточно для включения
программы. Вот, пожалуйста: шейх Аббас обнимается с Арафатом и подписывает
договор о присоединении Палестины к Израилю. И это – только на второй
полосе. Полгода назад подобное сообщение стало бы не просто сенсацией, но
выглядело бы бредом.
Он перелистывал страницы, не зная, что ищет, но точно зная, что,
когда взгляд его упрется в некий заголовок, он поймет, что искал именно
его, и вспомнит содержание информации раньше, чем пробежит глазами текст.
Нет... Нет... Речь президента США перед Сенатом о мессианстве вообще
и участии Штатов в возрождении Царства божия, в частности... Нет... А, вот
оно. Вчера в Бен–Гурион прибыли три рейса из Москвы с новыми
репатриантами. Три рейса – не так много. Всего тысяча двести человек.
Палаточный городок Кацрин Хадаш готов принять... Почему его заинтересовала
эта заметка?
Он понял причину, едва подумав о ней. Кто–прибыл этим рейсом. Кто–то,
с кем ему предстоит встретиться. Кто? Он и это вспомнит. В свое время.
Память, тем более память о будущем, перегружаться не желает. Кто–то прибыл
– пока достаточно и этого.
– Я готов начинать, – сказал он, подняв телефонную трубку.
В комнату тут же вошли два секретаря – харедим из бывшей организации
«Натурей карта». Молодые ребята лет под двадцать, лица их были строги и
преисполнены сознания важности. Нет, не собственной, речь могла идти
только о важности момента.
В первые дни с ними было трудно работать, и он подумывал даже
заменить их на менее эмоциональных ребят–прогрессивных иудаистов. Потом
передумал. Ему стало интересно разговаривать с ними.
– Йони, – сказал он, – сегодня твоей малышке станет лучше, а через
три дня она уже будет бегать.
Йони вскинул голову, глаза его расширились, и он приготовился
бухнуться на колени. Божий посланец не позволил совершить этот
естественный акт почтения, самолично подхватил молодого человека и
заставил сесть за стол в углу комнаты, где приготовлено было все – бумага,
диктофон, телекамера, и, конечно, персоналка с выходом на большой
компьютер Главного раввината.
Так и рождаются фанатики, – подумал Мессия, – и ведь парень не
недоумок. Все, что случится с ним и его ребенком за три дня, он может и
сам предвидеть. Программа и в его генах работает, но он просто боится ею
пользоваться. Почему? Достаточно подумать о человеке, представить его
облик, и возникают картинки – будто сам с собой прокручиваешь варианты
будущего. И все исполняется. И никакое это не ясновидение. То есть,
ясновидение не в том понимании... Я и сам, кажется, путаюсь. В том – не в
том. Иногда получается – иногда нет. С Диной не получилось ни разу.
Сколько ни думай, ни представляй...
Он сел за свой стол напротив двери и, косо поглядев на секретарей,
прочитал благословение.
Первым посетителем стал Патриарх Московский и всея Руси Алексий,
избранный на этот пост Священным Синодом уже после явления Мессии. Он и
избран был потому, что более других проникся идеями, которые излагал
Мессия. То есть, попросту говоря, генетическая программа сработала в его
случае более надежно, характер человека, его понимание сути процесса
оказались проявленными именно в той степени, чтобы определить лидерство.
Четкий человек, особенно в вопросах богословия, это Мессия понял еще при
первой их встрече три месяца назад, и с тех пор предпочитал в разговорах
не обсуждать сложных проблем религии, ограничиваясь практическими советами
по организации взаимодействия православной церкви и раввинатов на
территории России.
Беседа протекала ровно, Мессия даже ощущал нечто вроде вдохновения,
когда чувствовал мысль собеседника прежде, чем тот ее осознавал, и устный
разговор приобретал странный характер эха, повторявшего с мгновенным
запаздыванием все, что было подумано.
– Отец Алексий, – сказал он, – мне бы хотелось прояснить вопрос с
«Рязанским отступничеством».
Патриарх помрачнел. Отступники – недавно возникшая секта патриотов,
избравшая местом своих проповедей кафедральный православный собор Рязани,
– открыто встали в оппозицию к новому порядку. Они по–прежнему утверждали,
что евреи распяли Христа, что принятие всех талмудических уложений
неприемлемо для истинных христиан, что Мессия возвестил не царство Божие,
а иудейское царство, благословленное мировым сионизмом... В общем, весь
букет, свидетельствовавший лишь о том, что не в каждом, ох, далеко не в
каждом человеке, даже христианине, оказалась та микроскопическая частица
первичной генетической информации, достаточная для включения программы.
– Анафема, – произнес отец Алексий. – Анафема и отлучение. Но на них
это не действует. И они набирают силу, как ни странно. Нет, россияне в
целом не поддаются этой ереси (естественно, – подумал Мессия, – евреи
пришли на Русь еще при Владимире, было время ассимилироваться), но вот
сибирские народы...
– Что намерена предпринять церковь? – спросил Мессия, ощущая
некоторое неудобство от этого вопроса: не спрашивать он должен был, а
советовать, возглавлять. И знал ведь, что именно должен провозгласить – но
не мог переступить через себя, старую свою привычку прятаться за чужие
команды и советы. Господи, ты изменил человека, ты повел его к иным
высотам, но как же медленно меняется характер! Что говорить, генетические
изменения – не из самых быстрых природных процессов.
Глядя в глаза патриарху, Мессия понял не только свою ошибку, но и то,
неожиданное для него, обстоятельство, что Алексий за две недели, которые
прошли после его предыдущего визита, значительно продвинулся по пути
генетического совершенствования. Читать мысли, во всяком случае, он
научился. Ну и хорошо: разговор на уровне подсознательных мотивировок
упрощает принятие согласованного решения.
Секретари заерзали за своими столами – Мессия и его гость вот уже
несколько минут сидели неподвижно, глядя друг другу в глаза. Фиксировать
разговор мыслей секретари пока не научились, хотя и улавливали обрывки.
Новые проповеди по телевидению... Передача генетической информации...
Генетическая эпидемия... Разговор служителей Господа или биологов на
теоретическом семинаре?
– Вы правы, отче, – сказал Мессия, хотя мысль его явно не успевала за
суетой подсознательных выбросов, и в чем, собственно, прав был Алексий, он
не смог бы объяснить, если бы секретари попросили сейчас поточнее
сформулировать идею.
– Прихожане России, – сказал патриарх, – ждут Мессию, и я тоже думаю,
что этот визит принес бы замечательные плоды.
– Непременно, – пообещал Мессия.
– Скажите, отче, – неожиданно для самого себя добавил он, – знакомо
ли вам такое название – Саграбал?
Слово это всплыло совершенно бессмысленно и безотносительно к беседе.
Он не знал, что оно означает, и, судя по недоуменному взгляду патриарха,
тот не знал тоже. Алексий мог и не отвечать.
Мессия встал – попрощались они тепло, оба понимали, что подумано и
решено было во много раз больше, чем сказано вслух, и лишь впоследствии
эта беседа начнет влиять на процесс принятия решений.
– Я все чаще думаю о Христе, – сказал Мессия, – и готов, в принципе,
принять последнюю версию.
– Вы имеете в виду...
– Именно.
– Было бы хорошо, – задумчиво сказал патриарх, – если бы вы сказали
об этом во всеуслышание.
– Я подумаю, и Создатель просветит меня в этом, – произнес Мессия.
После ухода патриарха секретари, воспользовавшись минутной
передышкой, принялись записывать те крохи информации, что перепали их
напряженным мозгам непосредственно из мыслей, носившихся в воздухе
комнаты. Мессия сидел, закрыв глаза и погрузившись в раздумья. Потом
повернулся к Яакову, отвечавшему за контакты с министерствами.
– Мне нужно, – сказал он, – знать, прилетела ли вчерашним рейсом
Эль–Аль из Москвы женщина с ребенком. Женщину зовут Людмила. Фамилия...
нет, точно не знаю и потому не хочу тебя путать. Это возможно?
– Конечно, – сказал Яаков и отстучал запрос в компьютер Бен– Гуриона.
Саграбал, – подумал Мессия. Красивое название. Знать бы еще – что оно
означает. Почему эти два слова пришли на ум одновременно – Саграбал и
Людмила? Что, однако, происходит там – в мыслях, которые даже и мыслями
еще не стали? Будто два человека во мне одном. И тот, невидимый, куда
умнее, тоньше, понятливее, чище даже... И тот, в глубине, знает что– то о
Дине. Я знаю, что он знает. Потому я не бьюсь головой о стенку. Не рву на
себе волосы.
– Людмила Купревич, – сказал Яаков, – с сыном Андреем, десяти лет.
– Да, – сказал Мессия. Теперь он знал. В том числе и то, что
произойдет через несколько часов.
