* * *
Покачнувшись, но все же устояв на ногах, Йосеф Дари подумал о том,
что нужно немедленно возблагодарить Господа за чудесное спасение. Когда
свет исчез, он решил было, что умер – настолько плотной была темнота,
настолько беззвучной и, главное, непредставимо бесконечной. «Неужели так
вот и уходят?" – мысль была очень четкой, она и заставила Йосефа поверить,
что не все связи с миром реальности уже утеряны.
Он обнаружил, что стоит на большой городской площади перед длинным
приземистым зданием. Здание было синагогой, Йосеф не нуждался в логических
умозаключениях, чтобы понять это. Прежде чем начать разбираться в
ситуации, нужно было войти, отыскать рава, собрать миньян и вознести хвалу
Всевышнему.
Он шел, глядя прямо перед собой на портал Храма, но боковым зрением
различал все же, что площадь вовсе не пуста, как показалось с первого
взгляда. Группами в разных ее концах стояли люди, будто застыли по чьей–то
команде. Одежды... Чего здесь только не было: хасидские халаты, черные
костюмы и шляпы хабадников, полосатые накидки испанских евреев, лапсердаки
из белорусского местечка, длиннополые платья женщин. Храм доминировал, но
и другие строения, ограничивавшие площадь по периметру, выглядели далеко
не хибарами: добротная каменная кладка в два этажа, без излишеств и
определенного архитектурного стиля. Площадь была выложена гранитными
плитками, на стыках между ними пробивалась трава. День был жарким, судя по
блеклой голубизне неба. Сам же Йосеф не ощущал ни жары, ни холода, ни
запахов, которые здесь непременно должны были присутствовать, ни звуков,
без которых городская площадь была всего лишь замечательно написанной
картиной.
Он вступил под тень портика, едва не споткнувшись, потому что не
заметил ступеньки. Двери были массивными – в два роста – и украшенными
сложным орнаментом. Они были закрыты, но справа Йосеф увидел небольшую
дверцу с бронзовым кольцом. Дверца была полуоткрыта, из нее выглядывала
темнота. Помедлив, Йосеф вступил в эту темноту, и она сомкнулась, избавив
глаза от необходимости вглядываться.
Вместо зрения включился слух, и Йосеф услышал первый звук в этом мире
– чье–то спокойное размеренное дыхание.
Нужно было прочитать молитву, хотя бы для того, чтобы снова ощутить
себя личностью, но он не решался заговорить вслух, а мысленная молитва –
он опасался – не будет услышана.
Голос, раздавшийся высоко под невидимым сводом, прервал его
размышления.
– Вот ты и пришел ко мне.
Голос был спокойным и низким, с удивительным сочетанием тембров,
делавшим каждое слово будто заключенным в рамку из полувздохов. Йосеф
оглянулся, ожидая увидеть светлый прямоугольник дверцы – единственную
оставшуюся связь с видимым миром, – но темнота была абсолютной, и он ни за
что не смог бы определить, откуда пришел и куда отступать, если в том
возникнет нужда.
Он провел в ешиве больше четверти века, он знал Талмуд и хорошо – по
мнению рава Штайнзальца – разбирался в Каббале. Каждый миг своей жизни –
даже тогода, когда занимался любовью с женой Ханой – он был морально готов
предстать перед Всевышним, перед светом Творца.
Почему – мрак?
Может быть, мои ощущения вывернулись наизнанку? – подумал он.
Абсолютный свет и абсолютная тьма – проблема восприятия. Проблема
абсолюта, проблема терминологии, философии – но не практического знания.
Ясно одно – он поднялся на свой Синай. И нужно быть достойным. Бог
говорит с ним не из облака, а из мрака, который тоже подобен облаку,
потому что не позволяет воспринимать Творца глазами. Творец говорил с
Моше, Творец говорил с пророками, не являя им своей видимой сути, время от
времени дозволяя лицезреть не облик свой, но формы, придуманные им для
того, чтобы лучше вопринимались произносимые им слова. Слово – сущность
бытия. Слово закреплено в Книге.
– Верно, – сказал голос, и Йосеф понял, что слово – это и не звук
вовсе, не буквы, впечатанные и вписанные, или выбитые на скрижали. Слово –
это мысль.
– И еще имя, – сказал голос.
Имя?
– Подумай, – сказал голос.
Бог был рядом. Бог явился не ярким светом, не пылающим кустом, но
чернотой во мраке, пустотой в вакууме. Йосеф не мог ни говорить, ни думать
– делать то или другое, или то и другое вместе в присутствии Творца было
не кощунством, но простой бессмыслицей.
– Где двое, что пришли с тобой?
Нужно отвечать. Нужны мысли. Память. Йосеф, который ощущал единство с
абсолютом и полное отсутствие всего земного, был мгновенно ввергнут в свою
телесную оболочку, и ему стало больно. Больно памяти, потому что он
позволил ей забыть о них, но он не знал, что они тоже пришли в этот мир.
Он вспомнил последние мгновения перед своим уходом из квартиры в Ир–ганим.
Илья и Дина стояли у окна и не смотрели на него, а потом он сразу оказался
на площади перед Храмом и не смотрел по сторонам. Если они последовали за
ним, то, может быть, сейчас тоже стоят рядом.
– Их нет здесь.
Йосефу показалось, что стало светлее – может ли стать светлее в
полном мраке? Что–то, еще более темное, чем мрак, отдалялось, уходило,
исчезало из мыслей. Творец больше не желал говорить с ним.
Он не сумел понять Творца.
Пережить это было невозможно. Сердце Йосефа перестало биться. Он
умер.
