* * *
Муса рыл могилу руками, и это было тяжело. Песок был сухим, осыпался,
Муса выбился из сил, не углубив яму даже на полметра. Наверное, – подумал
он, – это потому, что я не прочитал молитву. Человека нельзя похоронить
просто так – земля не примет его. Но какую молитву читать, и по какому
обряду хоронить? Не по мусульманскому же! А иначе Муса не умел.
Голос Йосефа произнес:
– Ни к чему все это.
– Помог бы лучше, – сказал Муса.
– Как? – коротко спросил Йосеф.
– Вернись в это тело, как я вернулся в свое.
– Ты же знаешь, что не могу, потому что тело не мое. Я лишь страж
ему.
– Я хотел прочитать молитву, – пожаловался Муса, – но не знаю –
какую. И время не знаю. Что сейчас? Утро? Вечер? Какой день недели? И куда
идти, чтобы попасть в Газу?
– Время сейчас – полдень, – уверенно отозвался Йосеф, – а идти нужно
только к себе. Или в себя – как тебе больше нравится.
Муса продолжал ковыряться в песке – только потому, что нужно было
занять руки, иначе мысли в голове застывали, а ощущения сводились к
единственному – острому голоду. Почему–то, когда он рыл могилу, голод
притуплялся, и это было очень странно; выгребая ладонями песок, Муса
специально начинал думать «хочу кабаб, и рис, и помидоры, хочу..." И не
хотел. Но стоило опустить руки, и мысль о сухой корке хлеба вызывала
озноб. Силы иссякали, и Муса подумал, что, окончательно отказавшись от
идеи похоронить еврея, он тут же, на месте, умрет от голода.
В чем наказание Аллаха? – подумал он. В том, что я должен до конца
дней своих рыть эту могилу, которую никогда не смогу вырыть? Или в том,
чтобы умереть от голода в пустыне, где некому будет похоронить меня, и
смысла в моей смерти не будет вовсе, потому что еврей останется жить, хотя
и непонятно – как и в каком теле.
– Ты не подумал о том, – заговорил Йосеф, он нашептывал Мусе в уши,
будто горячий и сухой ветер пустыни касался барабанных перепонок, – ты не
подумал, почему мы с тобой оказались именно здесь? Почему Творец дал мне –
тебя, а тебе – меня?
– Нас трое, – сказал Муса, имея в виду еще и Мессию. Он хотел
похоронить врага и этим символическим поступком зарыть в землю всех
евреев. Хотел, но Аллах не позволил ему. Или, может быть, еврейский Бог,
оказавшийся сильнее Аллаха? Как может один Бог быть сильнее другого, если
Бог – един, как бы его ни называли? Если Бог един, то, называя Его разными
именами, меняемся лишь мы сами, а вовсе не Творец, чье имя люди произносят
по–разному, воображая, что, меняя название, меняют суть.
Эта мысль, Мусе непонятная, тем не менее, всплыла в его сознании, но
воспринял он упрощенную и доступную ему интерпретацию: Бог един, и верим
мы в одного и того же Бога. Ты – еврей, я – палестинец. И если я враг
тебе, и если ты враг мне, то потому только, что Бог натравил нас друг на
друга, присвоив в мыслях наших себе разные имена. Разделяй и властвуй!
Когда–то и где–то Муса слышал эти слова, а сейчас решил, что придумал их
сам, и эта мысль была приятна сознанию.
Всемогущему не нужно властвовать, разделяя. И это значит...
Значит, мы глупцы, не понимаем Его желаний, и это естественно, Он
всемогущ, а мы муравьи. Пророк понимал Его, но поняли ли мы пророка?
– Пророков никто и никогда не понимал так, как они хотели, – сказал
Йосеф (или Мессия?). – Пророки интерпретировали Творца, люди
интерпретировали пророков. Разница в интерпретации вызывалась различиями в
образе жизни. Согласен?
Муса не понял Йосефа, точнее – интерпретировал его слова по– своему.
Думая, он перестал перебрасывать песок, и голод сразу же сделался
невыносимым. Муса заработал руками, и голод, неутоленный, все же отступил,
но отступили и мысли.
– Мысль для тебя что мельничный жернов, – сказал Йосеф. – Ты уже
подтащил ее к вершине, но опустил вниз.
Йосеф мог бы сравнить Мусу с Сизифом, но ведь он и сам был ограничен
рамками, внутри которых греческим мифам места не нашлось.
– Что делает Творец, если хочет наказать человека? – спросил Йосеф.
Вопрос был прост, и ответ очевиден.
– Аллах посылает в мир орудие, – пробормотал Муса, не переставая
копать. – Я был орудием Аллаха, когда боролся с вами, евреями.
– Почему же ты перестал быть им здесь? Эй, не останавливайся, копай,
иначе умрешь от голода! Все проще. Творец предлагает человеку нарушать
принципы. Поводов всегда достаточно, и ты поддаешься.
– Тоже мне наказание, – сказал Муса.
– Но ведь именно это делаешь сейчас ты.
– Не понимаю, – сказал Муса, окончательно выбиваясь из сил.
Он наклонился вперед и упал в неглубокую яму, в могилу, которую рыл
не себе, лежал на спине и смотрел прямо на солнце, и ждал, когда придет
конец, а конец – Муса знал это – придет скоро, потому что желудок свело
так, будто не ел всю жизнь. Слабость. Ноги уже не двигаются. Так бывает на
тридцатые сутки голодовки, Габиб рассказывал, голодал он в «Абу–Кабире»,
ничего не добился, а вышел год спустя по амнистии с больным желудком, вот
и все дела.
Руки еще повиновались, и Муса набрал пригоршню песка, тонкой струкой
высыпал себе в рот, закашлялся, песчинки попали в горло, и уж теперь–то
действительно пора было умирать.
Муса кашлял, натужно, с хрипами, а песок продолжал сыпаться на него,
хотя уже не слушались и руки...
– Ну вот, – сказал Йосеф, – теперь мы на равных. Может, мы, наконец,
поймем друг друга?
