Ре
Я взглянул на ручные часы – без пяти десять – и тотчас же по привычке
приложил их к уху: идут.
– И дождь идет, – глухо проговорил Лещицкий, – а такси нет.
– Что–то есть, – сказал я, вглядываясь в дождливую мглу.
Два снопа света пронзили ее из–за угла. Фары принадлежали автомобилю
ярко–желтого цвета.
– Эй! – крикнул я, высовываясь из–под навеса. – Сюда!
– Это не такси, – сказал Лещицкий.
Но автомобиль притормозил и медленно двинулся вдоль тротуара. Он не
остановился, только чуть опустилось дверное стекло, и в образовавшейся
щели на свету блеснуло черное вороненое дуло.
– Ложись! – шепнул Лещицкий и рванул меня вниз.
Но поздно. Две автоматные очереди оказались быстрее. Меня что–то сильно
ударило в грудь и в плечо, опрокинув на камень. Лещицкий, странно
перегнувшись, медленно оседал, словно сопротивлялись несгибавшиеся
суставы. Последнее, что я увидел, было красное пенящееся пятно у него на
лице вместо рта.
Надо мной застучали по камню чьи–то подкованные железом каблуки.
– Один еще жив, – сказал кто–то.
– Все равно сдохнет.
Я услышал звонкий плевок о камень.
– А ведь это не те.
– Ты думаешь?
– Вижу.
Сапог пнул меня ногой в голову. Боли я не почувствовал, только
оборвалось что–то в мозгу.
И снова чей–то голос:
– Опять штучки Эльжбеты.
– Темнит девчонка.
– Давно темнит.
– С нее бы и начать.
– Поди скажи это Копецкому.
Больше я ничего не слышал. Все погасло – и голоса, и свет.
