19. Архаисты и Новаторы
Прекрати, Анджей.
Что именно?
Ты ходишь из угла в угол, как тигр в клетке, а я взираю на тебя, как
робинзоновский Пятница. Хватит! Все внизу, а мы на необитаемом острове
третьего этажа. Пошел же Семчик: есть, говорит, смысл познакомиться до
встречи с Селестой.
С кем познакомиться? С лапутянами?
А вдруг эти лапутяне, опровергнув открытие, освободят тебя от
необходимости сидеть в Гамильтоне?
Истину не опровергнешь.
А что есть истина?
Я отвечу. Истина это оптимальный вариант достоверности. Только
параметры разные. У одних вера, у других опыт, у третьих логика. У
нас все три. Предел вероятности. Но я предвижу другое. Поражение лапутян
частность. Предвижу игру политических интересов, борьбу влияний, схватку
доллара с фунтом, лиры с маркой, франка с песетой. И я не хочу, чтобы меня
втягивали в эту помойку. Хочу спокойно искать математический уровень
мышления. Без подсказок. Без разноголосицы знаний, которые я могу
приобрести, будучи телефонной трубкой Селесты. Экклезиаст сказал: «Умножая
знания, умножаешь скорбь». Верно сказал.
Шпагин открыл дверь и постучал, зажмурив глаза. Потом вошел, извлек из
кармана портативный магнитофон с микрофоном. За ним двигался длинный и
аккуратный, как хорошо заточенный карандаш, профессор МакКэрри. Кислое
лицо его без слов поясняло, что происходившее внизу не доставило ему
удовольствия. Зато Шпагин сиял.
О последствиях умножения знаний я уже слышал у закрытой двери.
Подтверждаю, только с поправкой: у кого скорбь, у кого смех. Сейчас
убедитесь, только включу большой «маг», а то мой портативный работяга
отлично слышит, а говорит шепотом. Дикторский текст в паузах, если не
возражаете, мой.
Шпагин переставил катушку с пленкой на большой магнитофон на столе и
включил запись. Сквозь фон звон посуды, скрип передвигаемых стульев,
кашель и бульканье прорвались отчетливо слышимые слова:
"...Никогда не поверю, пока не увижу».
"...Вы и не увидите, коллега. Он невидим».
"...Надо понимать, что я оговорился. Хотел сказать: пока не осознаю,
что он существует».
Лукавый, лукавый вопрос:
"...А кто, собственно, «он»?»
"...Вызываете на дискуссию? А мне спорить не хочется. Мне пить хочется.
Бармен, пива!»
"...А мне мартини».
"...Два мартини!»
"...Всетаки это не мозг. Мозг предполагает сознание, личность. А у
него нет личности».
"...Гигантский информарий. Разумпамять».
"...И вы верите? Как все это хранится у него в условиях невидимости?»
"...А может, просто недоступности визуальному наблюдению?»
"...Так они же зонд запускали. Прошел, как обычно. С ветерком. И
химический состав воздуха норма».
"...Меня не интересует проблема хранения информации. Вероятно, она
кодируется. Чтонибудь вроде математических моделей и микрофильмов...»
"...Невидимых?»
"...Аллах с ними. Меня интересует проблема записи. Как посылается в
пространство записывающаяся волна и что это за волна, какой частоты и
силы. А может быть, и формы. Волна в принципе может фиксировать любую
запись теперь это делается с помощью безлинзовой оптики. Как у вас в
голографии».
"...При чем здесь голография?»
"...Притом. Там даже осколок воссоздает все изображение, так и здесь
касание волны получает информацию о всей записи».
"...Фантастика!»
Ктото скрипнул стулом. Звякнула тарелка или бокал. И сейчас же другие
голоса:
"...Позвольте вмешаться... Я дую на пиво. Что происходит? Волна. Она
касается борта кружки и гаснет. А почему ваша иксволна не гаснет, а
возвращается, да еще с прикупом?»
"...А если это не волна?»
"...Вы что пьете, коллега?»
"...Содувиски. А что?»
"...Оно и видно. Луч, повашему? Газовый лазер? Невидимое «зеркало» и
пластинка в «кассете»? Бред!»
"...А может быть, поток частиц? Волнообразность и корпускулярность дают
возможность двигаться по определенной траектории и не расплываться в
пространстве».
"...Извините, коллега, но так можно докатиться и до нейтрино. Ха!»
"...Почему «ха»?»
"...Потому что, коллега биолог, это вам не биотоки и реакция внешней
среды. Это физика. У нейтрино, мой друг, нет массы покоя. И как вы
направите или остановите этот «записывающий» поток? Никакая сверхэнергия
не создаст нужной стабильности. А сама запись? Вы можете сказать мне о
вращении нейтрино, о его спиральности, о его превращениях, наконец, но не
о записи. Что может «записать» частица, не имеющая никакой структуры?»
Шпагин нажал кнопку магнитофона. Звук погас.
На минуту прерву передачу. Это не архаисты и не новаторы. Это
любители шахматных трехходовок, подыскивающие среди ложных следов один
решающий. А решения нет.
Зато есть надежда открыть «черный ящик» отмычкой, буркнул Рослов.
У меня скулы сворачивало, когда я прислушивался к этой коровьей
жвачке, признался МакКэрри.
Потерпите, профессор: пожуют и нас с вами. И Шпагин снова включил
запись.
"...И вы верите в эту безмятежную бухточку?»
"...А почему бы нет? Крутизна кораллового плато сама по себе гасит
волну, а на подходе к бухте опора в виде естественного подводного барьера.
Скажем, скопление коралловых массивов, скошенных в сторону океана,
образует своего рода волнолом».
"...А химический состав воды в океане и бухте один и тот же».
"...Не убежден. Исследовательский эксперимент мог быть поставлен
традиционно. Химия одна и та же, а молекулы не идентичны. Может быть, мы
имеем дело с аномальной водой».
Снова шепот Шпагина в микрофон:
Знакомьтесь: архаист и новатор. Еста Крейгер из Упсалы и Юджин Бревер
из Гарварда. Следуем далее.
Два звонких голоса, молодых и пьяных:
"...Не верю раз, не верю два, не верю в периоде».
"...Во что?»
"...В остров. В магнит. В призраки. В Пилата, в Билли Кривые Ноги... и
кто там еще?»
"...Кентавр! В кино ходишь? А вдруг русские изобрели безэкранное кино и
МакКэрри пайщик?»
Ну, а где же союзники, кроме Бревера? взмолилась Янина.
Шпагин без звука прокрутил ленту и снова включил запись. Новый голос,
пойманный на обрывке реплики, продолжал:
"...Двести лет назад наука не могла объяснить феномен «падающих звезд»
метеоритов, сто лет назад феномен появления комет. Нынче не можем
объяснить, что такое неопознанные летающие объекты, и прячемся за
спасительное «не верю». Не ссылайтесь на парадоксы, господа. Парадоксы
возникают как раз тогда, когда наука вплотную подходит к неизвестному».
Это Джон Телиски, сказал Шпагин и снова прокрутил пленку. А вот
еще один союзник Анри Пуассон из Парижа.
"...Собрались великие, вещают гении: не верим! А ведь когдато ни лорд
Кальвин, ни астроном Ньюком люди не мельче нас не верили, например, в
возможность полетов в воздухе. Теперь же «самолет» одно из первого
десятка слов, которые заучивает полуторагодовалый ребенок».
Стоп! сказал Рослов, выключая магнитофон. У меня, как и у сэра
Сайруса, тоже сводит скулы от коровьей жвачки. И от противников, и от
союзников. Столкнем их лбами на коралловом рифе!
Рослов обмолвился. Он подразумевал «столкновение лбами» с Селестой. А
до этого во время поездки на полицейском катере и противники и союзники
были до приторности любезны и с первооткрывателями, и друг с другом. Не
инспекционная поездка, а дипломатический экскурсионный вояж.
О Седеете не вспоминали, будто его и не было. Говорили о жаре, о
мертвом сезоне на Бермудах, о курортных порядках и качестве шотландского
виски, благоприятного для любителей во всех климатических условиях. Только
когда катер подошел к патрульной зоне и, не отваживаясь заплывать в
контролируемые Селестой воды, пересадил своих пассажиров на сопровождавшие
его две весельные шлюпки, а коралловый островок уже сверкнул у горизонта
белой чайкой на пенистой океанской волне, запретная тема словно разомкнула
уста.
Это и есть ваш Невидимка? спросил у Янины ее сосед.
Почему Невидимка? У него есть имя.
И вы думаете, что оно будет признано наукой?
Почему нет? Оно благозвучно, легко произносимо на всех языках, а
главное, семантически точно.
А что такое «семантически»?
От слова «семантика».
Понятия не имею.
Янина внимательно оглядела соседа: тропический костюм, шорты, золотые
очки, не менее сорока на вид, позади колледж, по меньшей мере два
университета, частная лаборатория, ученая степень.
Семантика, снисходительно пояснила она, это область науки о
языке, занимающаяся смысловым содержанием слова.
Понимаю. Ваша область лингвистика?
Нет, кибернетика. Биокибернетика, улыбаясь, уточнила Янина.
А я только физик и горжусь этим.
Ограниченностью?
Почему? Просто я не признаю эклектики в науке.
А вдруг будущее за эклектикой? Химия уже тесно соприкасается с
физикой, а биология с математикой. И вы едете сейчас к величайшему из
эклектиков мира.
Не понимаю.
К Селесте.
Шпагин и Рослов сидели в другой шлюпке, против Юджина Бревера и
Крейгера из Упсалы. Разговор был общий.
Все живое доступно наблюдению, горячился швед. «Невидимка» Уэллса
нонсенс. Живое и невидимое несовместимы.
А если не живое?
Могу представить себе энергию мыслящей машины, но не могу даже
вообразить мыслящей энергии.
Мы тоже не можем, сказал Рослов, и объяснить не можем. Но тем не
менее она существует.
Не верю.
Вы, кстати, не верили и в изоляцию акватории бухты, сказал Бревер.
Мы подходим к ней. Видите? А вот здесь и гаснет волна. Именно здесь, под
нами, где наверняка проходит подводный волнолом скошенных в сторону океана
коралловых рифов. Идеальный гаситель. Вы измеряли глубину? обратился он
к Рослову.
Здесь? переспросил Рослов. Не уверен. Какието глубины
измерялись, но где не знаю. Этим занимался Смайли. А меня лично
интересует только феномен Селесты.
Вы правы, согласился Бревер. Это самое важное. Но прав и
МакКэрри. Его уникальный институт не мечта, а потребность. Здесь найдется
работа ученым всех специальностей.
Шлюпки тем временем подошли к сооруженному Смайли причалу, ученые
поднялись на плато острова и при виде тента со столиками буквально ахнули
от восторга; со стороны моря это сооружение Смайли не смотрелось: его
закрывал белый, косо вздернутый коралловый гребень.
Кафе «Селеста», сказал ктото.
Браво, МакКэрри!
Хозяйничайте, отмахнулся тот, каждый сам себе бармен.
Открыли ящики, вынесенные на берег, растащили по столам кто виски,
кто джин, кто мартини, кто сифоны с содовой и сельтерской. Анри Пуассон
самоотверженно рубил лед в контейнерах, соотечественники Бревера Кен
Чаррел и Джимми Спенс смешивали коктейли, а поклонник немецкой кухни
Баумгольц вскрывал одну за другой жестянки с пивом и консервированными
сосисками.
Молодцеватый Кен Чаррел, проглотив два коктейля, принес еще два себе и
Рослову.
Выпьем за вашего Саваофа, который почемуто не появляется.
Не кощунствуй, остановил его католик Спенс.
Ну, за архангела с магнитом вместо копья.
Ты имеешь в виду Святого Георгия?
А Рослов молчал, не притрагиваясь к бокалу.
Неужели русский джентльмен откажется выпить с американским?
настаивал с явным вызовом Чаррел. Америка, помоему, друг, а не враг
России.
Ваша Америка? переспросил Рослов.
А разве есть другая?
Есть. Например, Америка Бревера. Он не надевает по ночам балахонов с
прорезями для глаз.
Чаррел не обиделся.
Вы намекаете на мой инцидент в Джорджии? С тех пор я вырос и поумнел.
А тост можно сменить. Не за Святого Георгия, так за магнит!
А где же магнит? хихикнул Спенс. Часы ходят, нож режет, и ключи в
кармане лежат.
И тут же мощный безветренный шквал сорвал часы с его руки, а зажигалка
и ключи, прорвав карман нейлоновых джинсов, ринулись к эпицентру магнитной
бури. Посреди островного кафе на столике, куда выгрузили оставшиеся
напитки из ящиков, разбросав бутылки, в одно мгновение выросла
бесформенная груда металла, оказавшегося на острове. Ножи, вилки,
консервные банки, зажигалки и ключи, со всех сторон устремившиеся к
столику, слиплись с громом и скрежетом. Даже сифоны с содовой и
сельтерской, притянутые за металлические рычажки и наконечники, дополнили
звуковой эффект звоном разбитого стекла. Многие получили ранения; кого
царапнуло ножом, кого банкой от консервов, кого осколком сифона. Врача не
потребовалось, но йод и бинты, заготовленные предусмотрительным Смайли,
пригодились. Тем временем груда распалась, металл утратил свою
намагниченность так же непроизвольно и так же необъяснимо, как и приобрел
ее под ударом магнитного шквала.
Селеста начал традиционным спектаклем, поморщился Рослов, потирая
здоровенную шишку на лбу: его саданула с налета невскрытая жестянка с
пивом, и, честно говоря, уже надоевшим.
Непострадавший Шпагин заметил философично:
Посетители премьеры на третий спектакль обычно не ходят. А мы, увы,
нечто вроде театральной администрации.
Оба говорили порусски.
Вы о чем? спросил Еста Крейгер, только что извлекший из кучи свой
перочинный нож и часы.
О том, что вы видели, ответил Рослов. Краткий урок для
последователей Фомы Неверующего.
А меня это не убедило. Магнитная буря ясно. Очень большой мощности
тоже ясно. Но признаков мысли не вижу. Любопытный физический феномен
не больше. Может быть, такие магнитные аномалии возникают периодически?
Скажем, волнообразно. Подъем спад, некая электромагнитная синусоида.
Максимум функции, и бац! шквал.
И каждый раз наша высадка совпадает с максимумом функции? ехидно
заметил Рослов.
Возможно. Мы же не знаем ни природы волны, ни ее параметров. Почему
обязательно разумный источник?
Еста Крейгер не дождался ответа. Он странно выпрямился и замер, положив
руки на колени. Пухлое лицо его, обросшее русой бородкой, напряглось и
застыло. Взор потух.
Что случилось? спросил подошедший Бревер.
То, что обычно случается с человеком, подключенным к Селесте,
пояснил Рослов. Это уже не Крейгер, а канал связи. Сознание отключено.
Мускульное напряжение доведено до критического. Только почему Крейгер?
Может быть, его рецепторы в чемто соответствуют нашим, а может быть,
Селеста нарочно избрал его, как наиболее упрямого в своем неверии,
сказал Шпагин и встал. Тише, господа. И присаживайтесь поближе. Сейчас
вы услышите Селесту.
Их столик окружили.
Да ведь это Крейгер. Что с ним?
Не подходите, предупредил Рослов. Задавайте вопросы.
Какие? Это ты, Еста?
Я не Крейгер, послышался монотонный деревянный голос. Вопросы
любые, какие вам нравятся. Я не ограничиваю выбора. Исключаю лишь
повторные и наивные.
Шум голосов взорвал паузу:
Это явно не Крейгер!
Не говорите глупостей.
А может быть, он под гипнозом?
Не теряйте времени, господа, нетерпеливо заметил Рослов.
Задавайте вопросы. Вы слышали? Исключаются только повторные и наивные.
Что значит «повторные и наивные»?
Снова раздался монотонный деревянный голос:
На ряд вопросов, какие вам хочется мне задать, я уже ответил раньше.
Ответы документированы в досье, хранящемся в конторе Роберта Смайли.
Наивным вопросом я считаю тот, на который, подумав, может ответить
спросивший.
Почему вы говорите за Крейгера?
Употребляйте единственное число. Вежливая форма множественного
излишня.
Нужно ли повторить вопрос?
Не нужно. Я ищу канал связи.
Как?
В мозгу и голосовых связках.
А точнее?
Настраиваюсь на группу рецепторов, принимающих передаваемую мысль и
преобразующих ее в слова.
Телепатия?
Не знаю.
Может быть, волна, я не уверен какая... бэта, каппа, кси, пси...
именно та волна, с помощью которой ведется передача?
Не знаю.
Высокоразвитый мозг не может не знать механизма своей деятельности.
Я не мозг.
Значит, самоорганизующееся устройство?
Я не самоорганизующееся устройство, так как не произвожу себе
подобных.
Тогда кто?
Повторный вопрос. Вы все уже знаете ответ.
Спрашивали поочередно, торопя и перебивая друг Друга:
Я не понимаю, что такое мыслящая энергия... Как и где у тебя
возникает мысль?.. Какими средствами передается?.. Как «прочитывается»
человеческий мозг?.. О каких рецепторах идет речь?.. Как «нащупываются»
эти рецепторы?..
Не знаю. Не знаю. Не знаю. Я как часы. Они отстают или уходят вперед,
не зная, почему они это делают.
Тебе нравится имя Селеста?
«Нравится» или «не нравится» не мои параметры. Имя точное. Селектор
стабильной информации.
Почему стабильной?
Повторный вопрос.
Сколько тебе лет?
Тысячелетий.
С сотворения мира?
Я прибыл в мир уже сотворенный.
По какому календарю?
Календари менялись вместе с цивилизациями. Наиболее удобен для ответа
на ваш вопрос календарь Скалигера. Этот французский ученый занумеровал все
дни с 1 января 4713 года до нашей эры. По его отсчету прошло уже более
двух с половиной миллионов дней.
Почти семь тысяч лет. Ого!
Селеста7000! Ура!
Мне кажется, господа, мы ведем себя неприлично.
Селеста простит. Ему важна информация.
И всетаки я не верю. Похоже на спиритический сеанс с медиумом для
легковерных.
Это буркнул все время молчавший профессор Баумгольц.
Я тоже не верю, поддержал его Чаррел. Какойто фокус.
Вы слышите, я не одинок, засмеялся Баумгольц.
Вы, кажется, были футболистом в юности, герр Баумгольц? вдруг
спросил Рослов.
Судьей на поле. И не только в юности. Я и сейчас член международной
коллегии судей. А что?
Ничего. Покажи им большой футбол, Селеста. Авось поверят! Рослов
выкрикнул это порусски.
И последнее, что он увидел, были не то удивленные, не то испуганные
лица Янины и Шпагина.