7
Проводив десантолет, Грант продолжал заниматься телезондами,
добиваясь, чтобы они передали четкое и ясное изображение поверхности
планеты с разных высот.
Молчанов, принявший гипнодуш и стимуляционное облучение, чувствовал
себя достаточно сносно и, выбравшись из медцентра, пришел в командный зал.
Одиночество страшило его.
– Как я понял, – сказал он, понаблюдав за действиями командира
корабля, – вы мой потомок? Не прямой, по все же потомок? Сколько же
времени прошло на Земле с момента старта нашего звездолета?
– Сто три года, – сказал Грант машинально и спохватился. Но Молчанов
только кивнул головой, принимая ответ, как должное, и ровным голосом
произнес:
– А в корабле мы прожили всего полтора года. Всего полтора...
Он встал и подошел к креслу командира, который наблюдал, как вариатор
вырезает в общем объеме изображения окно связи с телезондами. Сейчас в
окне как раз проплывал черный массив Города.
– Город, – сказал Молчанов тихо. – Horror kriptos – ужас тайны! Он
унес у нас семь жизней, больше половины экипажа... Проклятая планета!
Возвращайте своих людей, командир, пока не поздно – возвращайте. Иначе и
их придется списать в пропавшие без вести.
Грант только покачал головой:
– Вам надо отдохнуть, Эвальд. Кстати, сколько вы пробыли на планете?
– Двадцать суток.
– Двадцать?! Я думал, гораздо больше... И вы не пытались за это время
найти объяснение агрессивности к вам... к нам, к людям, чужой жизни? Что
заставляет нападать на нас паутин? Или... этих... как вы их называете?
Гравистрелков?
Молчанов улыбнулся странной безжизненной улыбкой.
– Мы пытались. Зачем бы мы садились на планету, если не были бы
исследователями? А паутины... Не знаю. Иной раз их поведение напоминало
поведение любопытного зверя. Иногда они настойчиво стремились оттеснить
наши вездеходы в сторону океана... Но чаще всего нападали. А кресты, то
есть гравистрелки, нападали всегда, стоило им только увидеть наши
аппараты. Если это машины или эффекторы иных мыслящих существ, то разум
планеты принципиально отличается от человеческого.
– Вы говорите, как специалист.
– А я не только археонавт, я еще и ксенобиолог экспедиции. Сто лет
назад звездолетчики обязаны были иметь несколько профессий.
– Сейчас универсализм необходим для космолетчиков еще больше, – Грант
оторвался на какое–то время от работы, задумчиво посмотрел на Молчанова и
попросил его помощи. Не потому, что помощь действительно требовалась, а
потому, что в работе человек приобретает уверенность. Молчанову
уверенность очень была нужна.
Следующие несколько часов они работали с аппаратурой кибернетического
комплекса. Запустили на разные высоты два телезонда, связь с которыми
держалась очень неустойчиво, несмотря на все ухищрения координатора.
Объяснить перебои связи одной только ионизацией воздуха все–таки было
нельзя, что–то еще нарушало связь, какой–то неизвестный людям фактор.
Грант дважды разговаривал с Россом и с каждым разговором все больше
мрачнел. Потом связь оборвалась и уже больше не возобновлялась.
Внизу под трансгалом наступила ночь. Истекли третьи сутки их
пребывания в районе спутника квазизвезды. Третьи сутки непокоя...
В дивном мерцании ночной стороны планеты было что–то зловещее.
Потрясающее равнодушие, с которым она охраняла свои тайны, уничтожая и
отбрасывая все постороннее, было равнодушием машины, механического
сторожа, запрограммированного стрелять в любую движущуюся цель вблизи
охраняемого объекта, и Грант впервые задумался над причинами странной
враждебности планеты к людям, существам не агрессивным, способным отличить
добро от зла, понять собеседника без угроз и применения силы. Правда,
успокоить его эти размышления не могли.
В первом часу ночи по времени корабля чистый зуммер галактического
ТФ–приема заставил Гранта в изумлении подскочить к пульту. Молчанов,
дремавший в соседнем кресле, поднял голову.
– Дежурное сообщение с индексом третьей степени срочности, – доложил
координатор. – Запрос Технического совета Земли и почтовые сообщения.
– Почта... – хрипло сказал Грант. – Пришла почта.
В панели дешифратора открылась щель, и высунувшийся языком
манипулятор подал пять цветных зерен – видеокассеты для личных инфоров, и
два прозрачных карандаша – сообщения для командира. Координатор уже
материализовал бестелесный голос Земли в кристаллы писем.
Грант медленно ссыпал в ладонь зерна: изумрудное – для Реута,
фиолетовые – для Росса, ярко–желтые – для Умбаа, молочно–белое – для
Вихрова и голубое – от Тины. Для него. Так же медленно Грант ссыпал письма
в приемник своего инфора, спрятал его в карман и взял прозрачные кристаллы
официальных сообщений.
Председатель Технического совета Земли Столетов запрашивал подробный
отчет об открытии квазизвезды в пылевом облаке и просил сообщить свои
соображения о целесообразности посылки в этот район Галактики специальной
экспедиции.
Второе сообщение было от руководства Управления аварийно–спасательной
службы сектора Солнечной системы. В нем еще раз напоминалось о
необходимости соблюдения параграфов Устава коммуникаций при открытии
населенной планеты и об осторожности при выборе средств для спасения
экипажа «Могиканина».
– Конфликты нежелательны, – повторил Грант, но смысл фразы не сразу
дошел по его сознания. – Нежелательны...
Письма... В кармане лежали письма для товарищей. Письма для Умбаа,
Вихрова, Реута и Росса. И письмо от Тины... как упрек в том, что он в
безопасности, под защитой трансгалактического корабля, а они там... в
аду... Если они ЕЩЕ там.
Связи с Россом все не было, и он дал команду послать еще два
телезонда в направлении Города.
Под утро Грант, безотрывно всматривающийся в черноту экранов,
напоминающих ему пустые глазницы черепа, заметил в расположении Города
вспыхнувшую чистым зеленым светом звезду. Через некоторое время там еще
зажглась звездочка, и еще, будто огоньки гелиосварки. Молчанов, уснувший в
кресле в неудобной позе, встрепенулся, услышав восклицание командира, и
стал тереть глаза.
Но Грант только приказал выпустить еще два зонда – последние.
Большего он сделать не мог. Со стороны он казался сосредоточенным и
спокойным, холодным, как свет Луны. Но письма в кармане жгли его душу, и
если бы кто–нибудь знал, как натянуты до предела его нервы, как мучительно
ищет мозг пропавшую надежду. Ищет – и не находит. А найти надо,
обязательно надо. Потому что рядом в кресле сидит человек, потерявший на
планете всех своих товарищей. Потому что каждый прошедший миг может
оказаться последним для Росса и для Реута, Умбаа и Вихрова. Потому что
планета хранит в себе какую–то проклятую тайну, убивающую все живое, а
люди ничего не могут ей противопоставить. Ничего, кроме своей решимости и
бесстрашия.
Утром связь восстановилась на несколько минут и Грант увидел трагедию
гибели Росса.
Какое–то время он стоял неподвижно, окаменев от горя, потом вдруг
стремительно повернулся к пульту, нащупывая биосъем.
– Старт!
– Нет! – бросился к нему Молчанов, схватил за руку. – Не надо! Их не
вернешь!..
– Прочь! – зарычал Грант. – Там Умбаа, Виталий!.. Мы найдем их!
Молчанов отпустил его и, переведя дыхание, оперся об пульт костяшками
пальцев.
– Что ж, – сказал он сдавленным голосом. – Действуйте! Я не боюсь
смерти, я слишком часто встречался с ней один на один. Но с нами Тихонов,
он не может сказать ни да, ни нет, и вы отвечаете за его жизнь. И этот
мальчик, что возвращается один, он тоже надеется на вас, на ваше
правильное решение... Но все равно, действуйте, если иначе нельзя...
Грант уронил голову на руки и затих.
Корабль едва заметно вздрогнул – автоматы приняли изуродованный
десантолет, вскрыли и деловито принялись за ремонт. Но никто не вышел из
него. Реут лежал ничком поперек рубки в расстегнутом скафандре, и лицо его
представляло маску страдания и отчаяния.
Грант вдруг вскочил, вынул из кармана инфор и хватил им об пол.
Блестящий диск разлетелся цветными брызгами, и это отрезвило командира. Он
оглянулся на открытый вход в зал – где–то в недрах корабля ждал его
раненый Реут – и заставил себя сделать шаг, другой...
