7
Видеом прояснился, появилось изображение местности возле Города, но
видимое не с телезонда, а с точки, расположенной над одиноко бредущим
между скалами человеком в блестящем скафандре.
– Грехов!.. – прошептал Молчанов, меняясь в лице, хотя не мог видеть,
кто же это на самом деле.
Сгорбленная фигура дрогнула и помчалась навстречу людям: неведомый
источник передачи приближался к поверхности почвы; вот она закрыла все
видимое пространство, расплылась, изображение помутнело, и в видеоме
медленно проступило знакомое всем лицо Габриэля Грехова – странное,
постаревшее, напряженное. Спекшиеся губы его раскрылись, и он заговорил.
Люди замерли. Смысл первых слов не сразу дошел до них, настолько
фантастичными показались они всем.
– Прекратите эксперимент, – сказал Габриэль и болезненно усмехнулся.
– Прекратите эксперимент, Эвальд, я знаю, вы слышите меня. Я не сошел с
ума и не болен, я говорю с вами от имени тех, кто исследует жизнь Тартара
уже не один век! Я говорю от имени Сеятелей, цивилизация которых
существует около десяти миллионов лет! Сеятели – это системы
энергетических связей, известные вам под названием серые призраки. Они не
готовились к контакту с нами, так уж получилось, что настала пора
вмешаться. Оказывается, мы довольно активны и последовательны – люди, – и
они отдают нам должное: они недооценивали нас.
И Грехов снова усмехнулся. Странная это была усмешка –
снисходительная и сожалеющая.
– То, что мы называем Городами – это континуум более сложного
порядка, чем пространство. Это иная вселенная, та, что предшествовала
взрыву, породившему наш мир; то, что смогли сохранить разумные существа
той вселенной при прорыве сингулярности около двадцати миллиардов лет
назад. Любопытники – не что иное, как локальные области, объемы этого
континуума, изолированные полем тяготения. Под корой планеты покоится
сфера из той же материи. Это все, что удалось ИМ сохранить при взрыве
протосолнца. Паутины – это автоматические устройства, связывающие нашу и
ИХ вселенные и охраняющие Города от разрушения... Причина же вынужденного
контакта в том, что наше появление здесь, на Тартаре, изменило условия
существования Городов, мы не владеем теми видами полей, которые не
приводят их к дестабилизации. Даже тщательное капсулирование Городов, а
иногда и наших аппаратов, – вспомните звездолет Тенишева, – не помогает,
Города распадаются, так как энергопотенциал нашего пространства–времени в
миллионы раз ниже. Паутины не успевают за нами, а мы, не ведая того,
уничтожаем мир, населенный самыми древними из существ! Мы уничтожаем
праразум! И если наше присутствие на планете продлится долго – может
вспыхнуть квазар, который уничтожит не только пылевое облако, но и всю
Галактику! Вот почему присутствие наше на Тартаре крайне нежелательно. Мы
действуем быстро, а быстрое действие – далеко не быстрая мысль...
Грехов слабел буквально на глазах. Передохнув, продолжил:
– Сеятели, изучающие мир Тартара, ушли от нас в развитии на миллионы
лет – страшная цифра – миллионы лет! Но цивилизация Тартара, мир Тартара
насчитывает десятки миллиардов! Я не знаю, обладают ли Сеятели чувством
юмора, но, вероятно, наши попытки осмыслить жизнь Тартара должны казаться
им смешными. Контакты же с нами им практически не интересны и не выгодны с
той точки зрения, что они живут гораздо быстрее... Я кончил, время мое
истекло. Повторяю – уходите с планеты. Я знаю, я сам это пережил – это
обидно и неправдоподобно. Но – уходите. Если они, Сеятели, прошедшие путь
в сто тысяч раз более длинный, не могут полностью постичь эту жизнь, то не
сможем и мы. И еще: излучение Тины опасно для всех существ биологического
цикла, основанного на воспроизведении сложных материальных комплексов –
молекул. Это их слова... Прощайте. Ты слышишь меня, Полина?..
Лицо Грехова осунулось, глаза потухли, губы произнесли еще раз
«слышишь?", и видеом опустел.
– «Черепаху»! – отрывисто приказал Молчанов, наверное, единственный,
кто не потерял в общем смятении присутствия духа. Свекольников кинулся из
зала, за ним еще несколько ассов. И в это время наблюдатели доложили, что
серые призраки оставили у корабля два танка экспериментаторов и человека в
скафандре. Сеятели не забыли никого.
– Шесть минут, – сказал Квециньский, – шесть минут контакта... А в
них миллиарды лет...
Корабль Молчанова стартовал с планеты и подходил к Станции,
стыковочное поле подхватило его и подтянуло к трубе биммера, где уже
дежурила группа врачей.
– Жестокость правды... – с тоской сказал Банглин, глядя на пушистый
шар Тартара, струивший мягкий пепельный свет на лица людей. – Пусть все
наши попытки познания кажутся им смешными, пусть. Мне не обидно. Мы будем
падать и расшибаться, и я не вижу иного пути. Я только задаю себе вопрос:
под силу ли – не нам – потомкам нашим понять цивилизацию, невообразимо
далекую по всем параметрам жизни и смерти?! Решить проблему, которую не
смогли решить Сеятели? Они! – которые прошли путь в тысячи раз больший,
чем возраст земной культуры?!
– Я не знаю, – тихо отозвался Квециньский. – Но я надеюсь.
«Кто может сказать? – думал он, вспоминая лицо Грехова. – Кто знает?
Если вселенная пульсирует и каждые двадцать миллиардов лет формируется
заново в неистовом взрыве протосолнца, чтобы потом пройти через красное и
фиолетовое смещения и снова взорваться, то, возможно, в каждой из
рождающихся вселенных разум, подобный нашему, не раз будет задумываться
над чудом начала и конца всего сущего... Кто мы перед лицом вечности? Что
мы умеем? Страдать и бороться! Страдать и бороться... Может быть, это и
есть единственно правильный путь? Падать, вставать и через муки и боль
идти вперед?..»
Сквозь наступившее молчание люди в зале услышали эхо шагов нескольких
человек. Шаги замерли у полуоткрытого входа в зал, дверь растаяла совсем,
и в зал вошло несколько человек, впереди Молчанов.
– Где врачи?! – спросил он таким тоном, что все невольно подались
вперед. Маленькая женщина бросилась к нему, остановилась в
нерешительности.
– Они уже там, – тихо и виновато сказал Квециньский. – Все, кто
нужен.
Молчанов повернулся к Полине, но прямого взгляда женщины выдержать не
сумел, отвернулся.
– Ничего, – глухо проговорил он, – ничего... – и устало, очень
устало, волоча ноги, подошел к огромному объему главного обзорного
видеома.
Станция уплывала в тень планеты. Гасли один за другим серебристые
обручи заката, надвигался холод беззвездной и безлунной ночи пылевого
облака. И Молчанов вдруг ощутил бездну, не бездну пространства – бездну
человеческих тревог и страданий, через которую прошло и пройдет еще
человечество, бездну страданий и тревог, без которых немыслим путь в
будущее, и показалось ему, будто все двадцать миллиардов человек Земли
стоят за его спиной.
