2. Мечи
К Андоге Вишена вышел около полудня. Болото он обогнул и обнаружил,
что завели его далеко в сторону Лежи. Андога оставалась справа и Вишена
быстро зашагал по найденной тропе. Дважды за время пути тропа пропадала,
но он невозмутимо возвращался и вновь находил путь. Вздохнуть свободно он
посмел лишь тогда, когда лес оборвался и впереди, за зеленеющим житним
полем, стали видны тесовые крыши Андоги. Крепкий бревенчатый сруб окружал
селение, защищая от набегов вражьих дружин и Вишена зашел с востока, где
высились окованные медью ворота. Стучать не пришлось – стражники его
заметили, в воротах приоткрылась узкая дверь. Хмурый бородатый воин мрачно
осведомился:
– Чего надобно, мил–человек?
Вишена ответить не успел; где–то во дворе заскрипела отворяемая дверь
и громовой бас растекся по всей Андоге:
– Кто там, Пристень?
Пристень, ратник у ворот, повернул голову и нехотя ответил:
– Путник пожаловал...
– Гей–гей, Роксалан, это же я – Вишена Пожарский! – перебил Пристеня
Вишена, сразу узнавший густой и мощный голос Роксалана, товарища по
Северному Походу. – Встречай!
– Хо! Вишена! Мы уж заждались.
Пристень посторонился, пропуская Роксалана и через миг Вишена
оказался в объятиях не менее могучих, чем голос Боромирова побратима. Они
расцеловались по обычаю трижды и Вишена наконец вошел в Андогу. Позади
загремел засовами Пристень, запирая дверь.
– Долгонько же ты собирался, – басил Роксалан. Выглядел он немного
озабоченным. Вишена глянул на него, чуя недобрые вести.
– Вчера бы явился, да нечисти в Черном уж больно много. Заплутал,
завели едва не в Лежу.
Роксалан нахмурился. Когда Вишена рассказал о знаке и развернул
сверток с мечом, он нахмурился еще больше – туча тучей.
– Да... У нас тут тоже... – он поднял глаза. – Омут помер.
Вишена вздрогнул. Омут, витязь–молчун, как–то раз в одиночку
разогнавший дюжину печенегов, не раз прикрывавший Вишене и Роксалану спины
в битвах, ставший родным. И его больше нет?
– Вчера, – сказал Роксалан, – влез на ярмарочный столб, да и свалился
маковкой на полено. Тут же и помер.
– Куда влез? – удивился Вишена, – на столб? Зачем?
Роксалан пожал плечами:
– Леший его знает. Как пришел три дня назад, так и молчал все время.
Поди разберись, что на уме.
Они подошли к высокому терему; среди людей, стоявших на крыльце,
Вишена узнал Боромира, Славуту и Бограда. Вокруг сновали дворовые и
прислуга; Роксалан с Вишеной остановились напротив, переглянулись и разом,
как бывало, молодецки свистнули. На крыльце обернулись, Боромир радостно
выкрикнул и всплеснул руками.
Потом Вишена долго здоровался со всеми – здесь был и возмужавший
Тикша, и брат Бограда – Богуслав, и превратившаяся из голенастого
подростка в статную девку Соломея, не изменившись лишь в одном – буйном
нраве и тяге к походам и приключениям.
Они стояли во дворе кругом. Вишена повторил свой рассказ о прошедшей
ночи, бросив под ноги волчью шкуру, развернувшуюся на лету, и сверкнул на
солнце клинок крохотного меча, и полыхнули недобро маленькие рубины.
Меч поднял Боромир. Осмотрел осторожно, с опаской, и бросил вновь на
шкуру.
– Нечистая штука...
Вишена оглянулся:
– Тарус–то где? Уж он растолкует.
Боромир кивнул.
– Тарус был здесь, да в Шогду подался. Завтра воротится.
Роксалан тем временем поднял меч–малютку и с сомнением вертел его в
руках. Вишена пытливо наблюдал за ним. Там, на болотах Лежи, он долго
думал, брать ли с собой этот меч, бросить ли. Решил взять.
Роксалан тем временем тронул Боромира за плечо и тот прочел в его
глазах вопрос.
– Сказывай, – велел он.
Роксалан тряхнул головой.
– Взглянуть бы на Омута нож...
Боромир стрельнул глазами, словно пойманный тур.
– Рубины? – догадался он. Роксалан кивнул. Вчера еще заметил он, что
у Омута на ноже рубины, а сейчас вдруг вспомнил, Омут ведь обычно не
расставался с длинным турецким кинжалом с костяной рукояткой и безо всяких
камней.
Все направились в терем. Омут, покрытый полотном, лежал в дальних
покоях на высокой дубовой лавке. У изголовья застыл резной деревянный идол
– фигура бога Хорса.
Боромир чуть приподнял полотно с левой стороны и в глаза ему полыхнул
алый рубин. Боромир оглянулся, а Вишена осторожно вытащил нож из кожаного
чехла. И вскрикнул пораженно.
Если была у подброшенного ночью меча точная копия, то в руке он
сейчас держал именно ее. То, что все принимали за нож Омута, оказалось
крохотным мечом. На гарде искрились рубины, такие же малые и чистые, по
одному с каждой стороны. Вишена развернул шкуру и уложил второй меч подле
первого.
И тут раздался крик, неожиданный и громкий. Соломея указывала пальцем
на лежащего Омута. Когда Боромир приподнял полотно, укрывавшее покойника,
стала видна рука – ладонь и предплечье. Взгляды, прикованные к мечу, не
сразу остановились на ней.
Это не была рука человека. Темная кожа со вздутыми венами, жесткая
щетина, крючковатые пальцы и длинные звериные когти.
Вишена вздрогнул, кто–то позади охнул, а Боромир рывком сдернул с
Омута покрывало.
– Чур меня, – выдохнул он и отшатнулся.
Вместо Омута на лавке лежало сущее страшилище. Та же темная звериная
кожа, сильно выступающая нижняя челюсть, белоснежные клыки, не меньше
медвежьих, закаченные глаза – сплошные белки без зрачков.
Все отпрянули, невольно, как обожженные.
– Вот тебе и Омут, – процедил Боромир и накинул покрывало на
неподвижное тело. Роксалан крикнул, в палату ввалились два дюжих стражника
с крючьями.
– В лес и сжечь! Немедля! – приказал Боромир, кивая на лавку.
В палате повисло озадаченное молчание, и тут в дверях возникла
высокая фигура Таруса–чародея, вызвав вздох облегчения и надежды.
Тарус–чародей мог многое, все это прекрасно знали. Вишена вздохнул,
как и все, и нагнулся, чтобы поднять сверток с мечами.
Меч на шкуре остался только один, но он стал заметно крупнее, словно
два маленьких меча слились воедино.
Вишена застыл полусогнутым.
Вечером Боромир с Тарусом собрали всех приезжих на совет. Тарус уже
выслушал истории Вишены и Омута, и выглядел озабоченным, несколько
настороженным, но уж никак не запуганным – кто может запугать
Таруса–чародея?
Ему исполнилось всего двадцать шесть лет, но славу Тарус успел
стяжать немалую. Особенно заговорили о нем после Северного Похода, когда
выяснилось, что заклинаниями Тарус владеет не менее успешно, чем мечом и
хотя чаще ему приходилось быть чародеем, это совсем не значило, что он
перестал быть воином. Без Таруса Боромир не мыслил теперь ни одного
похода. И не зря – чародей приносил удачу и всегда верил в свои силы,
заражая уверенностью и всю Боромирову дружину.
Тарус медленно окинул взглядом присутствующих. Потом усмехнулся.
– Боромир!
Боромир ответил взглядом.
– Боград!
Бородатый и плешивый венед поднял руку.
– Тикша!
Крепкий черноглазый хлопец, не отпуская руки Соломеи, встал.
– Славута!
Высокий белокурый дрегович, как и Боград, поднял руку.
– Вишена!
Вскинул кулак и он.
– Соломея!
Девушка поднялась и в углу кто–то хмыкнул. На него тотчас зашикали.
Тарус прикрыл глаза, готовый говорить. Вишена, оглядев названных,
сразу понял – лишь Боград знает, о чем пойдет речь.
– Помните ли поляну в Чикмасе? В год долгой осени?
Вишена зажмурился. Еще бы не помнить! События семилетней давности
стояли перед глазами, словно и не было этих лет и зим.
Тогда их собралось семеро – Тарус, совсем еще юный и никому не
известный чародей, Боромир – его ровесник, добряк и домосед, Славута –
тоже еще молодой бродяга–дрегович, пришедший с севера и подружившийся с
обоими, Вишена, случайно попавший из Лойды в Чикмас и так же случайно
встрявший в эту компанию, Тикша – хулиганистый мальчишка–сорвиголова и не
менее хулиганистая Соломея; им с Тикшей не исполнилось тогда и по
четырнадцати лет. Лишь Боград уже тогда был бородатым и плешивым, он
оказался старшим в семерке. Жил он на востоке, у самой границы печенежских
земель, со своими венедами–кочевниками и часто наведывался в Лойду,
Тялшин, Рыдоги и Чикмас, к отцу Боромира и другим знакомым. Боград тоже
мог бы назваться чародеем, потому что немало умел, но все же оставался
больше воином. Именно после встречи с Боградом Тарус стал чаще и охотнее
пользоваться чарами, хотя нельзя сказать, что Боград его чему–то учил. К
этому времени Тарус накопил достаточно знаний; Боград лишь добавил ему
веры в себя.
Вишена ясно помнил, началось все вечером. Темнело, Пяшниц, селение,
подобное Андоге, затих; Вишена строгал весло к моноксилу, когда его
окликнули. Боград с Тарусом одновременно махали руками из–за плетня и
Вишена тут же отбросил в сторону надоевшее весло. Они выбрались за стену и
вал, где уже ждали Славута с Боромиром, а чуть позже, держась за руки,
появились Тикша и Соломея.
До этого момента Вишена все помнил совершенно отчетливо, а вот
дальнейшее как–то слилось в памяти в сплошную яркую картинку.
Боград откуда–то принес меч и отдал его Боромиру, Тарус отвел всех в
лес, на небольшую круглую поляну. Тут уже лежали квадратом четыре бревна;
те что на северо–запад и юго–восток – прямо на траве, два других – поверх
первых. В стороне, торчком, стояло еще одно, комлем к небу. И горели рядом
с ним два костра.
Боромир взял меч, правой рукой за рукоятку, левой за лезвие, и сел
внутрь квадрата, по–басурмански скрестив ноги. Остальные разошлись по
углам и присели – Тикша у северного, Вишена с Тарусом у восточного,
Соломея у южного, Славута и Боград – у западного. Тикша с Соломеей,
скрестив руки, положили их на кончики бревен. Остальные четверо лишь одной
рукой коснулись дерева, другую направив ладонью на Боромира, причем Тарус
через Боромира замыкался на ладонь Бограда, а Вишена точно так же на
Славуту.
Сначала Вишена долго ничего не замечал и, стараясь ни о чем не
думать, пробовал мысленно «нащупать» ладонь Славуты. Потом костры вдруг
стали разгораться, хотя дров в них никто не подбрасывал, стало светло,
почти как днем. Боромир, сидя внутри квадрата, чуть заметно покачивался.
Постепенно Вишена ощутил легкое жжение в ладонях, но оно было не
болезненным, а скорее приятным. Боромир замер и Вишена машинально закрыл
глаза. И увидел... нет, не увидел, а воспринял, ощутил, что ли? картину,
которая потрясла его враз. Все они – все семеро – представились мечом, но
не конкретно мечом, а неким образом, понятием меча вообще. Тарус и Боград
– клинок, Боромир – острие, Славута – рукоятка, сам Вишена – гарда, а
Тикша с Соломеей – ножны. Соединившись в одно целое, чему трудно подобрать
название, они накачивали меч в руках Боромира энергией, даже не вполне
сознавая, что делают. Вишена не мог понять, откуда берется эта сила, но
она присутствовала здесь. Чувствовалось, как она перетекает по бревнам,
скользит в руку, тянется с ладони к Боромиру, а от него – к мечу. Ощущение
было воистину сказочное.
Открыв глаза Вишена увидел, что Боромир, словно окаменев, сжимает в
руке что–то светящееся и продолговатое, а остальные зажмурились и замерли,
касаясь бревен, по которым течет, струится мерцающий поток радужного
света, поглотив руки до локтей. А потом сияющий меч в руках Боромира вдруг
полыхнул пламенем и взорвался, развалившись на мелкие осколки; они словно
падающие звезды рассыпались вокруг. Костры сразу же погасли, стало темно,
лишь ночное небо нависло над поляной, будто удивляясь – что это там внизу
происходит?
Вишена отнял руку от бревна и встал одновременно с Тарусом.
«Странно, – подумал он, – совсем не затекли ноги. А ведь долго
сидел...»
Остальные тоже поднимались. Только Боромир неподвижно остался сидеть
в центре квадрата.
– Не трогайте его, – сказал Тарус предостерегающе. – Он не здесь. Не
мешайте ему вернуться.
Все тихо отошли. Боград развел костер на старом месте и они собрались
вокруг него. Бревно, прежде стоящее торчком, упало и обуглилось; никто не
заметил когда.
Боромир «возвращался» долго. Полночь давно прошла, когда он шумно
вздохнул и шевельнулся. Тарус с Боградом кинулись к нему и вскоре
вернулись к костру уже втроем. Боромир выглядел так, словно бегал с
чертями наперегонки и только–только отдышался. С тех пор он сильно
изменился – из добряка и домоседа превратился в непоседу и драчуна. Его и
назвали позже так – Боромир–Непоседа. Когда умер его отец следующей зимой,
Боромир возглавил боевую дружину и в том же году многие недруги испытали
на себе крепость его руки и остроту меча.
А в ту памятную ночь они, каждый по–своему ошеломленный, вернулись в
Пяшниц и более никогда об этом не говорили. Вишена видел, что Тарус ходил
наутро в лес, но зачем – пытать не стал.
Каждый из семерых вспомнил сейчас эту ночь и заново пережил ее Боград
усмехался, неизвестно чему, остальные ждали, что же скажет Тарус.
Чародей смотрел на семерку долго и пристально.
– Я вернулся потом на ту поляну. И собрал все, что осталось от меча –
двадцать один осколок.
Вишена вздрогнул, потому что догадался зачем. Это же материал для
нового меча, и кто знает, какими свойствами он будет обладать!
Тарус щелкнул пальцами; откуда–то сзади ему подали клинок в ножнах.
Неторопливо и почти беззвучно чародей освободил его.
– Из них снова отковали меч, – сказал Тарус. – Три года заготовка
дозревала в болоте. Год жарилась у огня в печи и еще три пролежала в
холодном пепле. Это не просто отточенная лента стали.
Все взгляды скрестились на сверкающем клинке. Чародей протянул меч
Боромиру, медленно и торжественно. Боромир встал.
– Это твое оружие, Боромир–Непоседа. Да поможет тебе оно в битвах, и
сегодня, и всегда.
Непоседа принял меч, оглядел его, взволнованно и пристально, коротко
поцеловал. Изумруды на гарде на миг вспыхнули и погасли.
А Вишена вдруг медленно извлек из ножен свой меч и все увидели, что
они с Боромировым родные братья, от клинка до изумрудов.
– Тарус–чародей, что ты на это скажешь? Это меч моего отца.
А сам подумал: «Что–то сегодня много мечей–близнецов. Чересчур».
Подумал и улыбнулся.
