їцарь, Царевич, Король, Королевич... - Ю.Буркин - Книжная Полка

Глава пятая, в которой нас пытаются арестовать
безработные милиционеры, Кубатай и Смолянин приобретают
новую специальность, а я наблюдаю за диктаторским
окружением и шпионю за собственным телом.
(Рассказывает Костя.)

Мистер Шерлок Холмс, конечно, человек очень хороший. Он мне и в книжках всегда нравился, и по телику. А в жизни, мало того, что на артиста Ливанова похож, он еще таким заботливым оказался! И по кормить не забывал, и полетать выпускал регулярно.

Когда мы забрались в книжку, он меня выпустил, как только уз нал новости про Стаса. И вот, летаю я над слегка позеленевшей лы синой Кубатая, слушаю его дрожащий голос. А в голове одна мысль – добился–таки Стас своего!

Как я над ним на полюсе издевался! Мол, кто тебя слушать бу дет, пятиклассника! А вот он – народный диктатор Земли. Мой млад ший брат. Урод! И ведь про меня совсем забыл – искать не стал, бросил на произвол судьбы в мушином облике...

Пока я жужжал и возмущался, Холмс выгреб из карманов деньги, даже у Ватсона, после долгих преперательств, соверен занял, и ску пил в киоске все газеты. «Правду», «Известия», «Пионерскую прав ду», «Литературку», «Спид–ИНФО». И стали они их читать. А в каждой газете про Стаса статья какая–нибудь написана.

«Пионерка», например, писала о том, что все ребята хотят быть похожими на Стаса. Что они на него равняются, гордятся и выполняют указания Народного Диктатора. И еще объявляла конкурс детских ри сунков: кто лучше Стаса изобразит. Наградой победителю был завтрак вместе с моим братом.

«Известия» сообщали о том, что за прошедший месяц, после того как Стас принял власть над планетой, жить стало веселее. И ка кие–то цифры приводила, целый лист. Они вроде бы это доказывали.

«Литературка» тоже о Стасе вспомнила. Она теперь в, основном, о детской литературе рассуждала. Какой–то критик выступал, что са мые лучшие книги у любого писателя – это те, где дети главные ге рои. Например, у Льва Толстого – «Филлипок», у Стивена Кинга – «Талисман», у Набокова – «Лолита». А раз так, то и править миром должен ребенок. Стас, то есть.

Ну а «Спид–ИНФО» вообще выдал! Он написал, что если мальчик в какую–нибудь девочку влюбился, то надо разрешить им пожениться. Я, конечно, порадовался, что Стасу уже не пять или шесть лет. Он в этом возрасте был влюбчивый и смелый. Он бы себе целый гарем за вел.

Кубатай, между тем, малость пришел в себя и стал выяснять, где мы находимся. Оказалось, что в Мытищах. Это вблизи Москвы. И мы пошли к вокзалу, чтобы сесть на электричку и в столицу отпра виться. Стас сейчас там был, если верить «Комсомолке».

На нас, конечно, все внимание обращали. Еще бы: у Кубатая го лова салатного цвета пушком покрыта и сабля на боку, Смолянин идет, весь колесом выгнулся, перепончатые руки в карманы прячет, и делает вид, что у него уши нормальных размеров. Следом Холмс и Ватсон – в старомодных костюмах и котелках. Холмс трубкой попыхи вает, а Ватсон как троллейбус увидит, так весь от счастья светит ся.

А самое главное – с нами пингвин идет! Ростом – два метра, пушистый, неуклюжий. Переваливается с боку на бок и ругается ти хонько.

До вокзала мы дошли. А там нас остановили два милиционера. Я как их увидел, сразу к Холмсу на плечо сел, потому что мне страшно стало. Уж очень напряженно милиционеры держались.

– Ваши документы! – безошибочно определив главным Кубатая, потребовал один милиционер, тощий и желто–зеленый, словно всю ночь не спал.

Может мы бы и выкрутились. Но тут Смолянин вмешался.

– Мусора позорные! – радостно завопил он. – Че парашу мутите?

И я понял, что мы влипли.

Милиционеры тоже это поняли. Лица их просветлели, и тощий до ходяга ледяным тоном сказал:

– Пройдемте, граждане.

– Куда? – полюбопытствовал Холмс, вынимая трубку изо рта.

– Куда следует! – довольно сообщил второй милиционер, коре настый и улыбчивый.

– Вначале гляньте мои документы, – торопливо предложил Куба тай, протягивая маленькую книжечку, напоминающую карманный разго ворник. Милиционер подозрительно повертел ее в руках, спросил:

– Это на каком языке написано?

– На всеземном... вы дальше гляньте, на сорок шестой странице.

Послюнив палец милиционер пролистал книжку и прочел:

– «Податель сей ксивы – в натуре, генерал–старший сержант ДЗР. Имеет следующие обязанности: отлавливать безнадзорных ко шек/котов, а также инопланетян, уничтожать запасы валерьянки всеми возможными средствами, препятствовать путешествиям во времени, запрещать колдовство и чародейство. Для выполнения данного имеет следующие права: конфисковывать прыгоходы и иные средства передви жения, размагничивать дискеты с текстами сказок, пользоваться мум ми–бластером, учинять диверсионные акты любой крутизны.

P.S. В порядке исключения разрешено посещать Остров Русь.

Все вышесказанное удостоверяю, падлой буду, директор Департа мента Защиты Реальности Ережеп.»

Минуту царила полная тишина. Люди и без того старались к нам не приближаться, а теперь, когда милиция подошла, за сто метров стали обходить. Лишь вдалеке гудела электричка.

– Откуда у вас пингвин? – продемонстрировал познания в зооло гии коренастый милиционер.

– Это не пингвин, это Кащей Бессмертный, в быту – Манарбит, – неосторожно признался Кубатай.

– Психи, – решил коренастый милиционер.

– Вяжем! – отважно подтвердил тощий. И они бросились на Куба тая, видно боялись, что он саблю достанет.

Не на того напали! Эх, жалко Стаса не было, посмотреть на Ку батая–разгневанного, Кубатая–диверсанта!

Тощего милиционера Кубатай поймал за ухо и пригнул к земле. Коренастому отвесил такую оплеуху, что тот зашатался и отступил назад. А там его уже поджидал Кащей–пингвин! Он ловко подставил милиционеру ласту, и тот полетел в канаву.

– Бей ментов! – завопил Смолянин, подпрыгивая и отвешивая пинки тощему милиционеру. Холмс и Ватсон нерешительно топтались на месте, явно не готовые к нападению на представителей власти. К счастью, их вмешательство не понадобилось. Милиционеры позорно бе жали. А мы, не сговариваясь, кинулись к электричке. Холмс так при пустил, что мне пришлось спрыгнуть с его плеча и лететь следом, махая крыльями изо всех сил.

Ватсон, наверное, тоже перепугался. Он даже не стал восхи щаться тем, что поезд двигается на электрической энергии. Заскочи ли мы в тамбур, причем я еле успел влететь мимо сходящихся дверей, и поезд тронулся.

– Костя, где ты, малыш?! – тревожно воскликнул Холмс. Я пок ружился рядом, и сел ему на нос. Холмс успокоился и укоризненно сказал Кубатаю: – Генерал, стоило ли так... с полицией...

– Стоило, стоило, – хохотнул Кубатай.

– Что ж, вам виднее, – неохотно произнес Холмс. И мы, в мол чании, поехали. Народа в тамбуре не было, видно все пингвина боя лись. Да и в вагоне через пять минут никого не осталось. Но мы ту да не пошли, потому что Холмс как всегда дымил своей трубкой, да вая время от времени затянуться разволновавшемуся Ватсону.

– Милиция – это мелочь... мусор, как метко сказал Смолянин, – веселился Кубатай. – Не то должно нас волновать! Стас! Как он зах ватил власть? Вот в чем вопрос! Давайте все подумаем!

Взрослые задумались. А я спорхнул с носа Холмса – очень уж там табаком воняло, подлетел к окну и стал любоваться пейзажем.

В Москве я был давным–давно, еще маленьким. И теперь разгля дывал пригороды, мимо которых мы проезжали, пытаясь сообразить – настоящая это Москва, или нет.

Вроде настоящая. Дома большие, люди все не ходят, а бегают, на каждом перекрестке торчат комки...

Электричка притормозила на какой–то станции, и в наш тамбур влетел молодой мужик с огромным чемоданом. Был он таким запыхав шимся, что пингвина даже и не заметил. Улыбнулся радостно и ска зал:

– Еле успел! На последней секунде!

– Гонишь... – меланхолично ответил Смолянин. Мужик слегка смутился, но разговор продолжил:

– Вы, небось, приезжие?

– В какой–то мере, – осторожно ответил Холмс.

– Из провинции. За товаром. – вынес диагноз мужик. Все про молчали. И он, приняв молчание за согласие, вкрадчивым голосом предложил: – Хотите, великолепную вещь предложу?

Все молчали.

– Набор посуды! – похлопывая по чемодану продолжал мужик. – Швейцарский! Нержавеющий! Вилочки для куропаток, щипчики для фа заньих язычков, специальная кастрюлька для варки перепелиных яиц...

– Яйца любишь? – вступил в разговор Кащей. Мужик повернулся и впервые заметил, с кем он едет. Лицо его побледнело, он сглотнул и тихо сказал:

– Нет... никогда не ем. В них холестерина много!

– Ах, холестерина тебе много! – Кащей похлопал крылышками по бокам. – Тебе яйца наши не нравятся?!

Тут электричка притормозила, и мужик со своим чемоданом выле тел из тамбура. Пулей.

Все развеселились, и до Москвы мы ехали без приключений. Ког да поезд медленно втянулся на вокзал, взрослые вышли, а я выпорх нул из вагона. Выпорхнул и сразу почувствовал знакомый с недавних пор запах. У мухи–то обоняние – ого–го! А милиционеры пахнут сво еобразно, для мухи чем–то даже приятно... Через мгновение я их и увидел.

На перроне стояло штук двадцать милиционеров с дубинками, на ручниками и автоматами. Все они хмуро смотрели на нас.

– Ох... – убитым голосом произнес Кубатай, обмякая. – Совсем забыл, что в двадцатом веке уже изобрели телефон...

Один из милиционеров поднял мегафон и заорал:

– Руки вверх! Шаг вправо, шаг влево – попытка к бегству! Взмах крыльями – провокация! Бросай оружие!

Ватсон тоненько охнул, стал медленно оседать и, наверное, упал бы, не подхвати его на руки Шерлок Холмс.

Кубатай преобразился. Грудь его выгнулась, как Дворцовый мост в Санкт–Петербурге, глаза метнули огонь, усы стали медленно при подниматься.

– Никогда, – воскликнул генерал, – никогда Кубатай не бросал оружия!

Положение было хуже некуда. Московские милиционеры явно оби делись за своих мытищинских коллег. И тут Смолянин, нервно комкая юбку, заголосил:

– Люди добрые! Помогите! Честных людей обижают! Животных му чают! Помогите!

Я, конечно, догадывался, что это нам не поможет, но все–таки от смолянинской отваги стало приятно.

– Считаю до трех! – продолжал кричать милиционер. И торопливо начал считать: – Раз, два, два с половиной...

– Отставить! – раздался вдруг чей–то тонкий голос. Ватсон встрепенулся и начал озираться. А я, благодаря своим мушиным гла зам, сразу увидел маленького, лет восьми–девяти мальчика, который как раз вышел из соседнего вагона и наблюдал за происходящим.

А самое удивительное – что милиционеры его послушались! Опус тили оружие... правда лица у них при этом стали – смотреть страш но!

– Товарищ мальчик! – дрожащим от ненависти голосом произнес милиционер с мегафоном. – Это преступники!

– Доложить как положено, – лениво ответил мальчик, поправляя воротник джинсовой курточки.

– А–а–а! – пропел милиционер, комкая мегафон. – Товарищ маль чик, разрешите доложить?

– Разрешаю.

– Майор Брайдер. Задерживаем опасных преступников, террорис тов. Напали на представителей власти... хулиганили...

Мальчик подозрительно посмотрел на нас, увидел пингвина... и заулыбался. Подбежал, храбро схватил Кащея за крыло–плавник, пог ладил, и заискивающе спросил у Кубатая: – Это... это ваш?

– Э–э–э... Наш! – смешался генерал.

– Ручной?

– Дрессированный, – кокетливо улыбаясь, сообщил Смолянин. – Орликом зовут!

– Здорово... А что они на вас так разозлились?

– Не знаем, – покривил душой Кубатай. – Шли мы, шли, никого не трогали. Мы – знаменитые цирковые артисты. Это – рыжий клоун Смолянин, а я – зеленый клоун Кубатай. Гастролируем по миру с Ор ликом... всем нравится. А тут напали, негодяи... Орлика хотели ударить!

Мальчик явно был из тех ненормальных юных натуралистов, у ко торых дома аквариум, клетка с канарейками, вольер с хомяками и па ра дворняжек. Он побледнел, еще раз погладил пингвина и заорал на милиционеров:

– Разойдись!

– Нет! – храбро возразил майор Брайдер.

Мальчик нахмурился, прищурил глаза... И откуда–то сверху скользнули к земле быстрые серо–стальные тени! «Птицы» – понял я, метнулся к Холмсу, и забрался ему под сюртук. Что не говори, муши ные инстинкты – вещь полезная...

Только эти птицы мух не ловили. Были они металлические, с блестящими, как хрусталь, глазами и длинным клювом, на конце кото рого дрожал огненный шарик.

– Именем Народного Диктатора приказываю вам разойтись и не трогать порядочных людей! – велел мальчик. – И вообще... все ваше отделение милиции – распускаю!

Милиционеры с грохотом пороняли свои автоматы и наручники. Один жалобно спросил: – А что нам делать–то тогда?

– На завод идите работать! – строго сказал мальчик, взял Ор лика за крыло и потащил за собой. Следом, волей–неволей, поплелись и мы.

Мальчика звали Славой. Он так сказал, когда мы шли по улице. И еще признался, что ужасно животных любит, особенно – птиц. А пингвинов раньше видел только в зоопарке.

Кащей, если честно, вел себя очень прилично. Как дрессирован ное животное, а не как заколдованный человек. Крякал, махал кры лышками, один раз попытался стащить с лотка банан. Подтверждал слова Кубатая.

– А этих... железненьких... – ненатурально хихикнул Кубатай. – Тоже любишь?

– Страх–птичек? А че их любить–то? Они неживые. Они роботы! – засмеялся мальчик.

– А откуда они взялись? – осторожно спросил Холмс.

– Ну, когда диктатор Стас вернулся из Шамбалы и увидел, что все везде плохо, то он сказал волшебное слово... – с воодушевлени ем начал рассказывать мальчик. И вот что мы узнали...

Стас объявился полтора месяца назад. Первым делом он пробрал ся на телевидение – явно благодаря волшебству. Влез в прямой эфир во время передачи «Час пик» и объявил, что он – вечно молодой и могучий колдун из африканской страны Шамбала, явился, чтобы помочь всему миру. (Подводило его все–таки образование, про Шамбалу–то он что–то слышал, а вот где она находится – не знал.) Ведущий попы тался выгнать странного мальчика из студии, да куда там... Стас пробурчал какое–то заклинание, и, откуда не возьмись, появилась стая железных птиц (Стас их потом прозвал страх–птичками). Ударами тока они разогнали охранников и выступающих, техников усадили на места, и Стас свое выступление продолжил. Объявил на всю страну, что жизнь теперь будет славная – малина, а не жизнь. Что президен та, парламент, и прочих дармоедов он в отпуск отправляет. А пра вить будет сам... ну и все остальные дети старше семи, но младше двенадцати лет. Потому что они самые добрые, умные и честные. Об этом во всех книжках, мол, написано. Детей теперь никто обижать права не имеет, потому что страх–птички будут за этим следить и виновных наказывать. А взрослые пусть не волнуются – как жили, так и будут жить. Стас им все разрешает, кроме одного – управлять.

Так все и началось. Попытались было войска подвести, но толь ко танки и боевые вертолеты не заводились, а солдат страх–птички разрядами тока по всей Москве разогнали. Пока в США и других стра нах думали, что бы это все значило, страх–птички и туда долетели. Размножались они быстро, накинутся кучей на какой–нибудь несчаст ный бронетранспортер, разберут по винтикам и новых птичек налепят. А подчинялись только Стасу и немножечко – другим детям. Помимо ох раны моего брата и остальных детей, они еще и преступников разог нали. Стоило хотя бы рубль украсть, чтобы налетала стая и проводи ла экзекуцию на всю тысячу. Так что милиция уже неделю маялась бездельем.

Через неделю в мире ни одной армии не осталось, а страх–пти чек стало так много, что даже самые упрямые генералы и грабители поняли – лучше не лезть на рожон. Тем более, что когда пару птичек поймали и размонтировали, оказалось, что внутри у них нет ничего, кроме шестеренок и батареек «Крона». И как они летают, да еще то ком бьются – одному Стасу ведомо. (Я–то, конечно, понимал, что и ему это неведомо. Слаб он был в технике. Велел птичкам летать, размножаться и военных разгонять, они и послушались. Магия!)

...Слава нам все это рассказал с удовольствием и взахлеб. И только потом удивился – вот что значит юный возраст.

– А вы ничего этого не знали?

– Не знали, – признался Кубатай и опасливо погладил мальчика по голове. – Мы это... гастролировали. В джунглях Мадагаскара. Бы ли полностью отрезаны от цивилизации.

– На Мадагаскаре? – Слава просиял. – Ой, как здорово! А вы видели там марабу?

– Да, – с сомнением ответил Кубатай.

– У него действительно красная голова, темно–зеленая спина и белый живот?

– Ну, ты довольно верно описал моро... Марабу.

– Как я вам завидую... – не по–детски тяжело вздохнул мальчик.

– Ох, нам же пора! – стремясь уйти от орнитологии, воскликнул Кубатай. – Мы обещали быть в цирке и сегодня же приступить к выс туплениям. Так что извини, Славочка...

– Я вам помогу! – просиял мальчик. – Вы впятером выступаете?

– Мы? Нет, втроем. Я, пингвин, и Смолянин. А эти... э... дя деньки, они просто поклонники.

– Вас сейчас доставят в цирк! И проследят, чтобы никто не ме шал до самого выступления!

С этими словами заботливый мальчик Слава щелкнул пальцами, и с крыши ближайшего дома слетел десяток страх–птиц.

– Срочно отведите этих двух клоунов и пингвина в цирк! И пусть им никто не мешает репетировать и выступать! Особенно пинг вина охраняйте!

Я навсегда запомню скорбный взгляд Кубатая, сообразившего, что он стал–таки клоуном. «Ищите Стаса в Кремле!" – прошептал он и побрел по улице. Смолянин понял происходящее не так быстро, и одна из страх–птичек щелкнула его по голой ноге искрой. Тот ойкнул и поспешил за Кубатаем и Орликом. А Слава еще раз печально вздохнул и посмотрел на Холмса.

– А вы никуда не торопитесь? – с надеждой спросил он. – Вам не надо помочь? Стас велел детям относиться к взрослым вежливо и помогать по мере сил.

– Спасибо, милый ребенок, – торжественно сказал Холмс. – Нам не нужна помощь. Мы справимся сами.

Эх, что–то я в этом сомневался...

Как мы до Красной площади добирались – отдельная история. Це лую книжку можно написать. Холмс еще ничего, а вот Ватсон перед каждым фонарным столбом восхищался прогрессом науки, в метро же его чуть инфаркт от радости не хватил. Я проводником работал: куда полечу, туда и идут бедные англичане. Один раз я от воробья увер нулся, в кусты спрятался, так Холмс с Ватсоном тоже туда ломану лись! Ужас, одним словом.

А на Красной площади мы поняли, что никакой человек до Стаса добраться не сможет. Всю кремлевскую стену страх–птички облепили, а в воздухе их было столько, что казалось – грозовая туча зависла. Глянул Холмс на это безобразие, покачал головой и сказал мне:

– Ну что ж, милый друг, на вас вся надежда. Пусть ваши... э–э–э... миниатюрные размеры и... э–э–э... быстрые крылья совершат чудо. Летите!

И я полетел. Страх–птицы, к счастью, на меня никакого внима ния не обращали. А обычных возле Кремля не было – боялись металли ческих, наверное.

Кремль – сооружение огромное. Но у меня был надежный ориентир – то здание, возле которого больше всего страх–птиц вилось. Отдох нул я на подоконнике и стал искать форточку. Ни одной открытой! Пришлось лезть сквозь выключенный кондиционер... страшно, между прочим, было. Такое ощущение, словно внутри завода бредешь. Про пеллеры, трубки, провода. Но я все преодолел.

Потому что очень уж мне человеком стать хотелось.

И мне повезло – в огромном зале, с увешенными картинами сте нами и мозаичным потолком я увидел своего брата.

Стас сидел на самой обычной кухонной табуретке. Был он груст ный и мрачный. Медалей и орденов на его костюмчике еще прибави лось. На полу перед ним стоял цветной телевизор с подключенной к нему игровой приставкой «Кенга». Отдыхал от дел, небось.

Хотел было я сразу к брату кинуться, но что–то мне не по себе стало. А вдруг Стас теперь такой же противный, как Кащей? Если к его испорченному сочинительством характеру прибавилась еще и ма гия... ой–ей–ей! И, прилипнув к потолку, я стал наблюдать.

А Стас посидел–посидел, вынул из кармана батончик «Марса», слопал, потом почесал затылок и громовым голосом, напомнившим мне Кащея, крикнул:

– Бамбара–Чуфара! Лорики–Ерики! Явись передо мной мой военный министр, повелитель страх–птичек, Колька Горнов!

Раздался треск, вспышка, и перед Стасом появился обеденный стол, за котором сидел мальчик лет двенадцати. В одной руке он держал кусок хлеба, в другой – ложку с борщом. Мальчик был угрю мый, остролицый, чем–то сам напоминавший страх–птицу.

– Звал, начальник? – зачем–то поинтересовался Горнов, откла дывая надкушенный хлеб.

– Ага. Обедаешь?

– Ага.

Минуту Народный Диктатор и его военный министр молчали. Потом Стас спросил:

– Как в мире? Порядок соблюдается?

– В общем–то да, – уклончиво ответил Горнов. – Но если честно – не очень.

– Давай, расказывай, – оживился Стас. – Детей обижают?

– Да нет, – вздохнул Колька, с тоской поглядывая на остываю щий борщ. – Дети друг друга обижают. Подерутся – и давай звать страх–птичек! Те – налетят и метелят друг–друга... ну и драчунам достается. Поголовье птичье падает!

– А что делать? – растерялся брат.

– А я не знаю. Воспитывать, наверное...

Стас взмахнул рукой, и Колька Горнов вместе со своим обедом исчез. А Народный Диктатор грозно повелел:

– Чуфара–Бамбара! Скорики–Морики! Явись передо мной мой ми нистр пропаганды, Андрэ Николя!

Николя, наверное, был французом. Говорил ли он по–русски, я так и не узнал. И вот почему. Появился он, стоя на полу на четве реньках и играясь двумя модельками машинок. Перемену обстановки Андрэ заметил не сразу и еще с полминуты энергично шумел, гудел и бибикал. Да и немудрено – было ему лет восемь.

– Андрэ! – завопил оскорбленный в лучших помыслах Стас. Нико ля поднял голову и сморщился, готовясь заплакать. – Не надо, не надо! – сразу замахал руками Стас, и министр пропаганды исчез. Ви дать, достали Стаса детские слезы.

Теперь Стас был уже мрачен как безлунная ночь в глухом лесу. Он встал, хлопнул в ладоши, и зловеще прошипел:

– Лелики–Болики! Мурики–Жмурики! Явись передо мной мой Тайный Советник, писатель Игорь Петрович Решилов!

И по глазам такой свет ударил, а грохнуло так сильно, что я чуть не свалился.

Вот, значит, как Стас дошел до жизни такой! Самого фантаста Решилова в советники взял!

Решилов оказался грузным, довольно–таки пожилым мужчиной с суровым лицом. Он появился вместе с письменным столом, на котором стояла пишущая машинка. Стас вызвал его к себе во время работы, и Игорь Петрович был так увлечен, что, подобно маленькому Андрэ, не сразу заметил диктатора. Смотрел перед собой, и молотил по клави шам – «тюк–тюк», «тюк–тюк»...

– Что это вы все время тюкаете? – строго спросил Стас.

– Что значит «тюкаю»? – слегка обиделся Решилов.

– Как не вызову вас, а вы все печатаете... – сменил тон Стас.

– Книжку дописываю, – попрежнему дуясь, пожал плечами Решилов.

Стас быстренько подошел к писателю и сказал, легко перейдя на «ты»:

– Ты о ч е н ь обиделся? Пожалуйста... Ну, пожалуйста–пожа луйста, извини меня. Ладно?

Решилов обмяк, потеплел лицом, взъерошил Стасу волосы, и на мгновение взял его за бока – словно собирался зачем–то приподнять. Но передумал.

– Что случилось–то, Стасик? – осторожно спросил он.

Брат мой потупил глаза. Поковырял носком кожаного ботинка паркетный пол. Сказал:

– Игорь Петрович, ну почему у нас ничего не получается, а? Министр пропаганды... такой хороший пацан, но от работы отвлекает ся. Военный министр уже на все рукой махнул. Мол, не справимся. Разве что Ян Юа, министр капитальной пропаганды, старается. Во всех столицах, включая Ашхабад и Панаму, мои бронзовые скульптуры со страх–птицей на плече поставил. И Сережка Бережной молодец, не подводит...

– Сережка? – заинтересовался Решилов.

– Ну, министр экономики, пятиклассник, романтичный такой... Уже три новые фабрики шоколада под его руководством построили!

– Молодец... – улыбнулся Решилов. – Познакомь, ладно?

– Познакомлю... – кивнул Стас. – Так что делать, а? Я всю власть детям передал – а они дурака валяют! Не слушаются, дерутся, страх–птичек на обидчиков натравливают, школу прогуливают, родите лям грубят, курят, пиво пьют...

Стас долго бы мог перечислять детские прегрешения, но тут Ре шилов со вздохом его прервал:

– Малыш мой... Трудно детям управлять миром. Не могут они этого, если уж начистоту!

Народный Диктатор подскочил на табуретке. И возмущенно зао рал:

– Так что ж вы врали?!

– Я? – поразился Решилов.

– Вы! В книжках своих писали, что дети лучше взрослых! Что если б они миром руководили, они бы все путем устроили! Что дети с детьми не воюют, что они за правду, за светлое будущее!

– Да, в основном так, – начал оправдываться Решилов. – Но от дельные несознательные хулиганы...

– Отдельные? – Стас уже кипел. – Я с самого детства, как про читал ваши книжки, хороших детей искал! Таких же как я, хороших! А они не находились! Нигде! Может, их и нет, а?

Решилов изменился в лице. Протянул руку к Стасу, собираясь что–то сказать. Но Стас крикнул: «Обратно!»

И Решилов исчез.

Стас прижал ладошки к лицу, словно заплакать собирался. Но передумал. Прошелся взад–вперед, прошептал:

– Хоть бы Костя со мной был...

Мое маленькое мушиное сердце радостно забилось. Нет, Стас ме ня не забыл! Помнит, скучает! А он тем временем начал говорить еще одно заклинание, явно самое мощное и страшное:

– Чуфара–Чуфара! Ерики–Ерики! Лорики–Лорики! Жмурики–Жмурики! Возникни передо мной, мой старший брат Костя!

Белое сияние заполнило весь огромный зал, пахнуло озоном, засвистело, защелкало, и...

Перед Стасом оказался Я. Один в один, не подкопаешься! В школьной форме, с сумкой в руках.

– Кто ты такой? – осторожно и почему–то устало спросил Стас.

– Я твой старший брат Костя, – грустно ответил двойник–самоз ванец.

– А зачем ты здесь? – чуть оживившись продолжил Стас.

– Готов служить и выполнять твои приказания! – деревянным го лосом сообщил лже–Костя.

Стас вздохнул. Сказал:

– Значит подделка. Как прежние – в Антарктиду. Явишься к ко мандиру сороковой пятерки, Косте–сто девяносто шестому. Скажешь – я послал. Будете лыжную базу строить.

– Слушаюсь! – радостно завопил мой двойник. Ужасное, скажу вам, зрелище – видеть себя, да еще таким придурком, со стороны.

– Отправляйся, – велел Стас, и мой двойник исчез. А Стас, снова сев на табуретку, забормотал:

– Искать его в Конан Дойле времени нет, дел по горло. А был бы он тут, я бы просто сказал: «Бамбара–Чуфара! Скорики–Морики! Стань муха обратно Костей!"...

Тут я почувствовал, как мои крылья втягиваются в спину, ру ки–ноги и все остальное – растут, зал уменьшается, а пол приближа ется. Падал я, короче! Трудно держаться за потолок человеческими пальцами.