9. Коровьевские Штуки
Никанор Иванович Босой, председатель жилищного товарищества дома N
302бис по Садовой улице в Москве, где проживал покойный Берлиоз,
находился в страшнейших хлопотах, начиная с предыдущей ночи со среды на
четверг.
В полночь, как мы уже знаем, приехала в дом комиссия, в которой
участвовал Желдыбин, вызывала Никанора Ивановича, сообщила ему о гибели
Берлиоза и вместе с ним отправилась в квартиру N 50.
Там было произведено опечатание рукописей и вещей покойного. Ни
Груни, приходящей домработницы, ни легкомысленного Степана Богдановича в
это время в квартире не было. Комиссия объявила Никанору Ивановичу, что
рукописи покойного ею будут взяты для разборки, что жилплощадь покойного,
то есть три комнаты (бывшие ювелиршины кабинет, гостиная и столовая),
переходят в распоряжение жилтоварищества, а вещи покойного подлежат
хранению на указанной жилплощади, впредь до объявления наследников.
Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому с какоюто
сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра четверга к Босому начали
звонить по телефону, а затем и лично являться с заявлениями, в которых
содержались претензии на жилплощадь покойного. И в течении двух часов
Никанор Иванович принял таких заявлений тридцать две штуки.
В них заключались мольбы, угрозы, кляузы, доносы, обещания произвести
ремонт на свой счет, указания на несносную тесноту и невозможность жить в
одной квартире с бандитами. В числе прочего было потрясающее по своей
художественной силе описание похищения пельменей, уложенных
непосредственно в карман пиджака, в квартире N 31, два обещания покончить
жизнь самоубийством и одно признание в тайной беременности.
Никанора Ивановича вызывали в переднюю его квартиры, брали за рукав,
чтото шептали, подмигивали и обещали не остаться в долгу.
Мука эта продолжалась до начала первого часа. Даже когда Никанор
Иванович просто сбежал из своей квартиры в помещение управления у ворот,
но когда увидел он, что и там его подкарауливают, убежал и оттуда. Коекак
отбившись от тех, что следовали за ним по пятам через асфальтовый двор,
Никанор Иванович скрылся в шестом подъезде и поднялся на пятый этаж, где и
находилась эта поганая квартира N 50.
Отдышавшись на площадке, тучный Никанор Иванович позвонил, но ему
никто не открыл. Он позвонил еще раз и еще раз и начал ворчать и тихонько
ругаться. Но и тогда не открыли. Терпение Никанора Ивановича лопнуло, и
он, достав из кармана связку дубликатов ключей, принадлежащих
домоуправлению, властной рукою открыл дверь и вошел.
Эй, домработница! прокричал Никанор Иванович в полутемной
передней. Как тебя? Груня, что ли? Тебя нету?
Никто не отозвался
Тогда Никанор Иванович освободил дверь кабинета от печати, вынул из
портфеля складной метр и шагнул в кабинет.
Шагнутьто он шагнул, но остановился в изумлении в дверях и даже
вздрогнул.
За столом покойного сидел неизвестный, тощий и длинный гражданин в
клетчатом пиджачке, в жокейской шапочке и в пенсне... ну, словом, тот
самый.
Вы кто такой будете, гражданин? испуганно спросил Никанор
Иванович.
Ба! Никанор Иванович, заорал дребезжащим тенором неожиданный
гражданин и, вскочив, приветствовал председателя насильственным и
внезапным рукопожатием. Приветствие это ничуть не обрадовало Никанора
Ивановича.
Я извиняюсь, заговорил он подозрительно, вы кто такой будете?
Вы лицо официальное?
Эх, Никанор Иванович! задушевно воскликнул неизвестный. Что
такое официальное лицо или неофициальное? Все это зависит от того, с какой
точки зрения смотреть на предмет, все это, Никанор Иванович, условно и
зыбко. Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! А
бывает и наоборот, Никанор Иванович. И еще как бывает!
Рассуждение это ни в какой степени не удовлетворило председателя
домоуправления. Будучи по природе вообще подозрительным человеком, он
заключил, что разглагольствующий перед ним гражданин лицо именно не
официальное, а пожалуй, и праздное.
Да вы кто такой будете? Как ваша фамилия? все суровее стал
спрашивать председатель и даже стал наступать на неизвестного.
Фамилия моя, ничуть не смущаясь суровостью, отозвался гражданин,
ну, скажем, Коровьев. Да не хотите ли закусить, Никанор Иванович? Без
церемоний! А?
Я извиняюсь, уже негодуя, заговорил Никанор Иванович, какие тут
закуски! (Нужно признаться, хоть это и неприятно, что Никанор Иванович был
по натуре несколько грубоват). На половине покойника сидеть не
разрешается! Вы что здесь делаете?
Да вы присаживайтесь, Никанор Иванович, нисколько не теряясь,
орал гражданин и начал юлить, предлагая председателю кресло.
Совершенно освирепев, Никанор Иванович отверг кресло и завопил:
Да кто вы такой?
Я, изволите ли видеть, состою переводчиком при особе иностранца,
имеющего резиденцию в этой квартире, отрекомендовался назвавший себя
Коровьевым и щелкнул каблуком рыжего нечищенного ботинка.
Никанор Иванович открыл рот. Наличность какогото иностранца, да еще
с переводчиком, в этой квартире явилась для него совершеннейшим сюрпризом,
и он потребовал объяснений.
Переводчик охотно объяснился. Иностранный артист господин Воланд был
любезно приглашен директором Варьете Степаном Богдановичем Лиходеевым
провести время своих гастролей, примерно недельку, у него в квартире, о
чем он еще вчера написал Никанору Ивановичу, с просьбой прописать
иностранца временно, покуда сам Лиходеев съездит в Ялту.
Ничего он мне не писал, в изумлении сказал председатель.
А вы поройтесь у себя в портфеле, Никанор Иванович, сладко
предложил Коровьев.
Никанор Иванович, пожимая плечами, открыл портфель и обнаружил в нем
письмо Лиходеева.
Как же это я про него забыл? тупо глядя на вскрытый конверт,
пробормотал Никанор Иванович.
То ли бывает, то ли бывает, Никанор Иванович! затрещал Коровьев,
рассеянность, рассеянность, и переутомление, и переутомление, и
повышенное кровяное давление, дорогой наш друг Никанор Иванович! Я сам
рассеян до ужаса. Какнибудь за рюмкой я вам расскажу несколько фактов из
моей биографии, вы обхохочетесь!
Когда же Лиходеев едет в Ялту?!
Да он уже уехал, уехал! закричал переводчик, он, знаете ли, уж
катит! Уж он черт знает где! и тут переводчик замахал руками, как
мельничными крыльями.
Никанор Иванович заявил, что ему необходимо лично повидать
иностранца, но в этом получил от переводчика отказ: никак невозможно.
Занят. Дрессирует кота.
Кота, ежели угодно, могу показать, предложил Коровьев.
От этого, в свою очередь, отказался Никанор Иванович, а переводчик
тут же сделал председателю неожиданное, но весьма интересное предложение.
Ввиду того, что господин Воланд нипочем не желает жить в гостинице, а
жить он привык просторно, то вот не сдаст ли жилтоварищество на недельку,
пока будут продолжаться гастроли Воланда в Москве, ему всю квартирку, то
есть и комнаты покойного?
Ведь ему безразлично, покойнику, шепотом сипел Коровьев, ему
теперь, сами согласитесь, Никанор Иванович, квартира эта ни к чему?
Никанор Иванович в некотором недоумении возразил, что, мол,
иностранцам полагается жить в «Метрополе», а вовсе не на частных
квартирах...
Говорю вам, капризен, как черт знает что! зашептал Коровьев, ну
не желает! Не любит он гостиниц! Вот они где у меня сидят, эти интуристы!
Интимно пожаловался Коровьев, тыча пальцем в свою жилистую шею, верите
ли, всю душу вымотали! Приедет... и или нашпионит, как последний сукин
сын, или же капризами все нервы вымотает: и то ему не так, и это не так!..
А вашему товариществу, Никанор Иванович, полнейшая выгода и очевидный
профит. А за деньгами он не постоит, Коровьев оглянулся, а затем шепнул
на ухо председателю: Миллионер!
В предложении переводчика заключался ясный практический смысл,
предложение было очень солидное, но чтото удивительно несолидное было и в
манере переводчика говорить, и в его одежде, и в этом омерзительном,
никуда не годном пенсне. Вследствие этого чтото неясное томило душу
председателя, и всетаки он решил принять предложение. Дело в том, что в
жилтовариществе был, увы, преизрядный дефицит. К осени надо было закупать
нефть для парового отопления, а на какие шиши неизвестно. А с
интуристовыми деньгами, пожалуй, можно было и вывернуться. Но деловой и
осторожный Никанор Иванович заявил, что ему прежде всего придется увязать
этот вопрос с интуристским бюро.
Я понимаю, вскричал Коровьев, как же без увязки, обязательно.
Вот вам телефон, Никанор Иванович, и немедленно увязывайте. А насчет денег
не стесняйтесь, шепотом добавил он, увлекая председателя в переднюю к
телефону, с кого же взять, как не с него! Если б вы видели, какая у него
вилла в Ницце! Да будущим летом, как поедете за границу, нарочно заезжайте
посмотреть ахнете!
Дело с интуристским бюро уладилось по телефону с необыкновенной,
поразившей председателя, быстротою. Оказалось, что там уже знают о
намерении господина Воланда жить в частной квартире Лиходеева и против
этого ничуть не возражают.
Ну и чудно! орал Коровьев.
Несколько ошеломленный его трескотней, председатель заявил, что
жилтоварищество согласно сдать на неделю квартиру N 50 артисту Воланду с
платой по... Никанор Иванович замялся немножко и сказал:
По пятьсот рублей в день.
Тут Коровьев окончательно поразил председателя. Воровски подмигнув в
сторону спальни, откуда слышались мягкие прыжки тяжелого кота, он
просипел:
За неделю это выходит, стало быть, три с половиной тысячи?
Никанор Иванович подумал, что он прибавит к этому: «Ну и аппетитик же
у вас, Никанор Иванович! " Но Коровьев сказал совсем другое:
Да разве это сумма! Просите пять, он даст.
Растерянно ухмыльнувшись, Никанор Иванович и сам не заметил, как
оказался у письменного стола, где Коровьев с величайшей быстротой и
ловкостью начертал в двух экземплярах контракт. После этого он слетал с
ним в спальню и вернулся, причем оба экземпляра оказались уже размашисто
подписанными иностранцем. Подписал контракт и председатель. Тут Коровьев
попросил расписочку на пять...
Прописью, прописью, Никанор Иванович!.. тысяч рублей, и со
словами, както не идущими к серьезному делу: Эйн, цвей, дрей! выложил
председателю пять новеньких банковских пачек.
Произошло подсчитывание, пересыпаемое шуточками и прибаутками
Коровьева, вроде «денежка счет любит», «свой глазок смотрок» и прочего
такого же.
Пересчитав деньги, председатель получил от Коровьева паспорт
иностранца для временной прописки, уложил его и контракт и деньги в
портфель, и, както не удержавшись, стыдливо попросил контрамарочку...
О чем разговор! взревел Коровьев, сколько вам билетиков,
Никанор Иванович, двенадцать, пятнадцать?
Ошеломленный председатель пояснил, что контрамарок ему нужна только
парочка, ему и Пелагее Антоновне, его супруге.
Коровьев тут же выхватил блокнот и лихо выписал Никанору Ивановичу
контрамарочку на две персоны в первом ряду. И эту контрамарочку переводчик
левой рукой ловко всучил Никанору Ивановичу, а правой вложил в другую руку
председателя толстую хрустнувшую пачку. Метнув на нее взгляд, Никанор
Иванович густо покраснел и стал ее отпихивать от себя.
Этого не полагается... бормотал он.
И слушать не стану, зашипел в самое ухо его Коровьев, у нас не
полагается, а у иностранцев полагается. Вы его обидите, Никанор Иванович,
а это неудобно. Вы трудились...
Строго преследуется, тихопретихо прошептал председатель и
оглянулся.
А где же свидетели? шепнул в другое ухо Коровьев, я вас
спрашиваю, где они? Что вы?
И тут случилось, как утверждал впоследствии председатель, чудо: пачка
сама вползла к нему в портфель. А затем председатель, какойто
расслабленный и даже разбитый, оказался на лестнице. Вихрь мыслей бушевал
у него в голове. Тут вертелась и вилла в Ницце, и дрессированный кот, и
мысль о том, что свидетелей действительно не было, и что Пелагея Антоновна
обрадуется контрамарке. Это были бессвязные мысли, но в общем приятные. И
тем не менее гдето какаято иголочка в самой глубине души покалывала
председателя. Это была иголочка беспокойства. Кроме того, тут же на
лестнице председателя, как удар, хватила мысль: «А как же попал в кабинет
переводчик, если на дверях была печать?! И как он, Никанор Иванович, об
этом не спросил?". Некоторое время председатель, как баран, смотрел на
ступеньки лестницы, но потом решил плюнуть на это и не мучить себя
замысловатым вопросом.
Лишь только председатель покинул квартиру, из спальни донесся низкий
голос:
Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут. Нельзя
ли сделать так, чтобы он больше не приходил?
Мессир, вам стоит это приказать!.. отозвался откудато Коровьев,
но не дребезжащим, а очень чистым и звучным голосом.
И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там
номер и начал почемуто очень плаксиво говорить в трубку:
Алло! Считаю долгом сообщить, что наш председатель жилтоварищества
дома номер триста двабис по Садовой, Никанор Иванович Босой, спекулирует
валютой. В данный момент в его квартире номер тридцать пять в вентиляции,
в уборной, в газетной бумаге четыреста долларов. Говорит жилец означенного
дома из квартиры номер одиннадцать Тимофей Квасцов. Но заклинаю держать в
тайне мое имя. Опасаюсь мести вышеизложенного председателя.
И повесил трубку, подлец.
Что дальше происходило в квартире N 50, неизвестно, но известно, что
происходило у Никанора Ивановича. Запершись у себя в уборной на крючок, он
вытащил из портфеля пачку, навязанную переводчиком, и убедился в том, что
в ней четыреста рублей. Эту пачку Никанор Иванович завернул в обрывок
газеты и засунул в вентиляционный ход.
Через пять минут председатель сидел за столом в своей маленькой
столовой. Супруга его принесла из кухни аккуратно нарезанную селедочку,
густо посыпанную зеленым луком. Никанор Иванович налил лафитничек, выпил,
налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селедки... И в это время
позвонили, а Пелагея Антоновна внесла дымящуюся кастрюлю, при одном
взгляде на которую сразу можно было догадаться, что в ней, в гуще
огненного борща, находится то, чего вкуснее нет в мире, мозговая кость.
Проглотив слюну, Никанор Иванович заворчал, как пес:
А чтоб вам провалиться! Поесть не дадут. Не пускай никого, меня
нету, нету. Насчет квартиры скажи, чтобы перестали трепаться. Через неделю
будет заседание...
Супруга побежала в переднюю, а Никанор Иванович разливательной ложкой
поволок из огнедышащего озера ее, кость, треснувшую вдоль. И в эту
минуту в столовую вошли двое граждан, а с ними почемуто очень бледная
Пелагея Антоновна. При взгляде на граждан побелел и Никанор Иванович и
поднялся.
Где сортир? озабоченно спросил первый, который был в белой
косоворотке.
На обеденном столе чтото стукнуло (это Никанор Иванович уронил ложку
на клеенку).
Здесь, здесь, скороговоркой ответила Пелагея Антоновна.
И пришедшие немедленно устремились в коридор.
А в чем дело? тихо спросил Никанор Иванович, следуя за
пришедшими, у нас ничего такого в квартире не может быть... А у вас
документики... я извиняюсь...
Первый на ходу показал Никанору Ивановичу документик, а второй в эту
же минуту оказался стоящим на табуретке в уборной, с рукою, засунутой в
вентиляционный ход. В глазах у Никанора Ивановича потемнело, газету сняли,
но в пачке оказались не рубли, а неизвестные деньги, не то синие, не то
зеленые, и с изображением какогото старика. Впрочем, все это Никанор
Иванович разглядел неясно, перед глазами у него плавали какието пятна.
Доллары в вентиляции, задумчиво сказал первый и спросил Никанора
Ивановича мягко и вежливо: Ваш пакетик?
Нет! ответил Никанор Иванович страшным голосом, подбросили
враги!
Это бывает, согласился тот, первый, и опятьтаки мягко добавил:
ну что же, надо остальные сдавать.
Нету у меня! Нету, богом клянусь, никогда в руках не держал!
Отчаянно вскричал председатель.
Он кинулся к комоду, с грохотом вытащил ящик, а из него портфель,
бессвязно при этом выкрикивая:
Вот контракт... переводчикгад подбросил... Коровьев... в пенсне!
Он открыл портфель, глянул в него, сунул в него руку, посинел лицом и
уронил портфель в борщ. В портфеле ничего не было: ни Степиного письма, ни
ни контракта, ни иностранцева паспорта, ни денег, ни контрамарки. Словом,
ничего, кроме складного метра.
Товарищи! неистово закричал председатель, держите их! У нас в
доме нечистая сила!
И тут же неизвестно что померещилось Пелагее Антоновне, но только
она, всплеснув руками, вскричала:
Покайся, Иваныч! Тебе скидка выйдет!
С глазами, налитыми кровью, Никанор Иванович занес кулаки над головой
жены, хрипя:
У, дура проклятая!
Тут он ослабел и опустился на стул, очевидно, решив покориться
неизбежному.
В это время Тимофей Кондратьевич Квасцов на площадке лестницы
припадал к замочной скважине в дверях квартиры председателя то ухом, то
глазом, изнывая от любопытства.
Через пять минут жильцы дома, находившиеся во дворе, видели, как
председатель в сопровождении еще двух лиц проследовал прямо к воротам
дома. Рассказывали, что на Никаноре Ивановиче лица не было, что он
пошатывался, проходя, как пьяный, и чтото бормотал.
А еще через час неизвестный гражданин явился в квартиру номер
одиннадцать, как раз в то время, когда Тимофей Кондратьевич рассказывал
другим жильцам, захлебываясь от удовольствия, о том, как замели
председателя, пальцем выманил из кухни Тимофея Кондратьевича в переднюю,
чтото ему сказал и вместе с ним пропал.