29. Судьба Мастера и Маргариты Определена
На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из
самых красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет
назад, находились двое: Воланд и Азазелло. Они не были видны снизу, с
улицы, так как их закрывала от ненужных взоров балюстрада с гипсовыми
вазами и гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев.
Воланд сидел на складном табурете, одетый в черную свою сутану. Его
длинная широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами
террасы вертикально, так что получились солнечные часы. Тень шпаги
медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах
сатаны. Положив острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и
поджав одну ногу под себя, Воланд не отрываясь смотрел на необъятное
сборище дворцов, гигантских домов и маленьких, обреченных на слом лачуг.
Азазелло, расставшись со своим современным нарядом, то есть пиджаком,
котелком, лакированными туфлями, одетый, как и Воланд, в черное,
неподвижно стоял невдалеке от своего повелителя, так же как и он не
спуская глаз с города.
Воланд заговорил:
Какой интересный город, не правда ли?
Азазелло шевельнулся и ответил почтительно:
Мессир, мне больше нравится Рим!
Да, это дело вкуса, ответил Воланд.
Через некоторое время опять раздался его голос: но тут чтото
заставило Воланда отвернуться от города и обратить свое внимание на
круглую башню, которая была у него за спиною на крыше. Из стены ее вышел
оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных
сандалиях, чернобородый.
Ба! воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, менее
всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но
предвиденный гость?
Я к тебе, дух зла и повелитель теней, ответил вошедший,
исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.
Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной, бывший
сборщик податей? заговорил Воланд сурово.
Потому что я не хочу, чтобы ты здравствовал, ответил дерзко
вошедший.
Но тебе придется примириться с этим, возразил Воланд, и усмешка
искривила его рот, не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил
нелепость, и я тебе скажу, в чем она в твоих интонациях. Ты произнес
свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь
ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не
существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени?
Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но
бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь
земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое изза твоей
фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.
Я не буду с тобою спорить, старый софист, ответил Левий Матвей.
Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже
упомянул, ты глуп, ответил Воланд и спросил: Ну, говори кратко, не
утомляя меня, зачем появился?
Он прислал меня.
Что же он велел передать тебе, раб?
Я не раб, все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, я его
ученик.
Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, отозвался
Воланд, но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак...
Он прочитал сочинение мастера, заговорил Левий Матвей, и просит
тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это
трудно тебе сделать, дух зла?
Мне ничего не трудно сделать, ответил Воланд, и тебе это хорошо
известно. Он помолчал и добавил: А что же вы не берете его к себе, в
свет?
Он не заслужил света, он заслужил покой, печальным голосом
проговорил Левий.
Передай, что будет сделано, ответил Воланд и прибавил, причем
глаз его вспыхнул: И покинь меня немедленно.
Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала изза него, вы взяли
бы тоже, в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.
Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи.
Левий Матвей после этого исчез, а Воланд подозвал к себе Азазелло и
приказал ему:
Лети к ним и все устрой.
Азазелло покинул террасу, и Воланд остался один. Но одиночество его
не было продолжительным. Послышался на плитах террасы стук шагов и
оживленные голоса, и перед Воландом предстали Коровьев и Бегемот. Но
теперь примуса при толстяке не было, а нагружен он был другими предметами.
Так, под мышкой у него находился небольшой ландшафтик в золотой раме,
через руку был перекинут поварской, наполовину обгоревший халат, а в
другой руке он держал цельную семгу в шкуре и с хвостом. От Коровьева и
Бегемота несло гарью, рожа Бегемота была в саже, а кепка наполовину
обгорела.
Салют, мессир, прокричала неугомонная парочка, и Бегемот замахал
семгой.
Очень хороши, сказал Воланд.
Мессир, вообразите, закричал возбужденно и радостно Бегемот,
меня за мародера приняли!
Судя по принесенным тобою предметам, ответил Воланд, поглядывая
на ландшафтик, ты и есть мародер.
Верите ли мессир, задушевным голосом начал Бегемот.
Нет, не верю, коротко ответил Воланд.
Мессир, клянусь, я делал героические попытки спасти все что, было
можно, и вот все что удалось отстоять.
Ты лучше скажи, отчего Грибоедов загорелся? спросил Воланд. Оба,
и Коровьев и Бегемот, развели руками, подняли глаза к небу, а Бегемот
вскричал:
Не постигаю! Сидели мирно, совершенно тихо, закусывали...
И вдруг трах, трах! подхватил Коровьев, выстрелы! Обезумев от
страха, мы с Бегемотом кинулись бежать на бульвар, преследователи за нами,
мы кинулись к Тимирязеву!
Но чувство долга, вступил Бегемот, побороло наш постыдный
страх, и мы вернулись!
Ах, вы вернулись? сказал Воланд, ну, конечно, тогда здание
сгорело дотла.
Дотла! горестно подтвердил Коровьев, то есть буквально, мессир,
дотла, как вы изволили метко выразиться. Одни головешки!
Я устремился, рассказывал Бегемот, в зал заседаний, это
который с колоннами, мессир, рассчитывая вытащить чтонибудь ценное. Ах,
мессир, моя жена, если б она у меня была, двадцать раз рисковала остаться
вдовой! Но, к счастью, мессир, я не женат, и скажу вам прямо счастлив,
что не женат. Ах, мессир, можно ли променять холостую свободу на тягостное
ярмо!
Опять началась какаято чушь, заметил Воланд.
Слушаю и продолжаю, ответил кот, дас, вот ландшафтик. Более
ничего невозможно было унести из зала, пламя ударило мне в лицо. Я
пробежал в кладовку, спас семгу. Я побежал в кухню, спас халат. Я считаю,
мессир, что я сделал все, что мог, и не понимаю, чем объясняется
скептическое выражение на вашем лице.
А что делал Коровьев в то время, когда ты мародерствовал? спросил
Воланд.
Я помогал пожарным, мессир, ответил Коровьев, указывая на
разорванные брюки.
Ах, если так, то, конечно, придется строить новое здание.
Оно будет построено, мессир, отозвался Коровьев, смею уверить
вас в этом.
Ну, что ж, остается пожелать, чтобы оно было лучше прежнего,
заметил Воланд.
Так и будет, мессир, сказал Коровьев.
Уж вы мне верьте, добавил кот, я форменный пророк.
Во всяком случае, мы явились, мессир, докладывал Коровьев, и
ждем ваших распоряжений.
Воланд поднялся с своего табурета, подошел к балюстраде и долго
молча, один, повернувшись спиной к своей свите, глядел вдаль. Потом он
отошел от края, опять опустился на свой табурет и сказал:
Распоряжений никаких не будет вы исполнили все, что могли, и
более в ваших услугах я пока не нуждаюсь. Можете отдыхать. Сейчас придет
гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы
тронемся в путь.
Очень хорошо, мессир, ответили оба гаера и скрылись гдето за
круглой центральной башней, расположенной в середине террасы. Гроза, о
которой говорил Воланд, уже скоплялась на горизонте. Черная туча поднялась
на западе и до половины отрезала солнце. Потом она накрыла его целиком. На
террасе посвежело. Еще через некоторое время стало темно. Эта тьма,
пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчезли мосты, дворцы. Все
пропало, как будто этого никогда не было на свете. Через все небо
пробежала одна огненная нитка. Потом город потряс удар. Он повторился, и
началась гроза. Воланд перестал быть видим во мгле.