Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     -  А,  кстати, - не слишком бодро произнес майор,- познакомься, Глеб
Александрович.  Это  капитан  Затуллин,  Андрей Эдуардович. В основных делах
как  раз  придется  с  ним контактировать... Кстати, не попить ли нам втроем
чайку  за  помин  души  товарища  Сталина.  Сейчас  звякну Маше, если еще не
смылась, пусть сообразит нам файв-о-клок.
     Мне  этот  черноволосый красавчик Затуллин сразу не понравился. До того
даже как рот раскрыл. А потом он еще и раскрыл:
     - Ну что, вместе будем давить жидомасонов, Глеб Александрович?
     Ага, от арийца и слышу.
     -  Клопов, тараканов, жидомасонов... Слушайте, вы раньше не работали в
санэпиднадзоре? Какая-то у вас терминология санитарная.
     -  Ну  и  шутники  вы оба, - молвил, глядя на нас, грустный Безуглов.
Тут  вмешался  звенящий телефон, и майор принялся громко и нудно объясняться
с  кем-то  по поводу месячной отчетности, занятно прикрывая своей усатый рот
ладошкой.   А  мы  с  Затуллиным  тем  временем  дули  чаек,  приготовленный
расторопной  Машей.  По  стреляющим  девичьим  глазкам я заметил, что Андрей
Эдуардович  ей  приглянулся.  От  этого  мои  неприязненные  чувства  только
разбухли.
     -  ПГУ  с  сионизмом  борется  гораздо  активнее,  чем мы, - напомнил
Затуллин,   -   вот,  например,  информация,  распространенная  по  каналам
палестинского  агентства,  что  евреям  принадлежит семьдесят процентов всех
газет в США.
     - Ну, нас-то бог от этого миловал.
     -  Я  смотрел  некоторые  ваши  дела,  Глеб  Александрович,  и  у меня
создалось впечатление, что вы как-то не ощущаете сверхзадачи.
     Похоже,  парень  все-таки  из надзорной службы, прямо роет землю носом,
выдавливает себе экологическую нишу.
     -  А  вы  что  ощущаете,  Андрей  Эдуардович,  между нами, капитанами,
говоря? Обогатите мое сознание, которое еще менталитетом зовут.
     Не смотря на то, что я "куснул" его, Затуллин как будто не обиделся.
     -  В  том, что зовется менталитетом, всегда присутствует этакое темное
пятно,  образ  врага.  Он не только мобилизует нашу энергию, но и заставляет
прибиться к стае, к хору получше чем какой-нибудь положительный лозунг.
     -   Ну,   чем   вам   не   приглянулся   вражина   в   темном  обличии
помещика-капиталиста,  у которого толстое трясущееся пузо, большой цилиндр и
рябчик в зубах застрял? - поинтересовался я откровенно ехидным тоном.
     -  Старо.  Ну,  как  можно  со  слюной на клыках ненавидеть Маккартни,
Диснея  или  Форда? Они - далеко, они - источники полузапретных сладостей.
Нет,  неприятель  должен  быть  рядом.  Когда  тебе  скажут, показав на него
пальцем:  "Он  - твой", ты - возьмешь. И вся твоя злая энергия уйдет в акт
краткосрочного разрушения.
     -  Итак,  Андрей  Эдуардович,  вы  про жидомасонов. Пора припомнить им
царя Навуходоносора. Руки прочь от Вавилона!
     Затуллин  вежливо  улыбнулся  и  опять  зазудел  на  полном  серьезе. Я
окончательно   понял,   что  он  не  очковтиратель  и  не  бракодел,  он  -
ответственный чиновник. Перфекционист, как говорят наши немецкие друзья.
     -   Глеб   Александрович,   у   нашего  государства  вскоре  возникнут
трудности,  связанные  с  нехваткой  дешевых  ресурсов,  а  также  в области
передовых  технологий.  Из-за  этого  могут  сдетонировать  и  другие сферы,
вплоть  до  обороны.  Нам  нужен  враг  и  умение  направлять  протест в его
сторону...
     -  Так,  -  вмешался  майор,  -  чай попили, стали теории разводить.
Сходите  покурите,  после  чего,  капитан  Затуллин,  пожалуйста,  ко мне, а
Фролов  - марш на свое рабочее месте. Или, тьфу... вали, Глеб, домой, самое
время мозги остудить.
     В курилку гость зашел первым. И заталдычил первым.
     -  Я  не  против  евреев, Глеб Александрович. Все-таки и Карл Маркс из
них,  и  очень  многие  участники  Октябрьской революции. Но я хотел бы, что
максимально   четко   была  определена  этническая  принадлежность  наиболее
разрушительных элементов.
     Я,  конечно, заметил подкол в его словах. Может, это новое веяние? Ведь
если  в нашем государстве все пойдет вкривь и вкось, то отвечать, в конечном
счете,  придется  Карлу  Марксу и деятелям революции. Затуллин был не просто
зацикленным,  он  нюхал  ветер  каких-то  перемен, явно симпатизировал мне и
ждал  понимания.  Наверное,  в  этот  момент я и решил во что бы то ни стало
прорваться  из Пятерки в ПГУ, даже если придется таранить стену лбом. Ведь в
желанном   ПГУ   все   должно   было   оставаться   в   рамках  классической
междудержавной борьбы еще много долгих лет.
     -  Да,  уж,  во  время  революции  многие постарались. Латыши, поляки,
немцы  пленные,  чечены.  Вы  уж,  пожалуйста,  прочие  нации не обижайте...
Андрей Эдуардович, а вы боксом занимались?
     - Нет, только самбо.
     -  Тоже  сойдет.  Вот  идеал нашей работы. Схватка серьезных хищников,
достойных   противников,  борьба  противоположностей,  непримиримая  борьба,
потому что всем нужно одно - почетная победа.
     Я  ласково  улыбнулся,  занял боксерскую стойку и сделал ложный выпад в
сторону  капитанской физиономии. Он дернул наверх руки, и тут я влепил левой
ему  под  дых,  в нервный узел. В треть силы, конечно. Но у него перехватило
дыхание и рожа скукожилась. Я улыбнулся еще нежнее.
     -  Вот  так,  примерно. Схожая шутка за вами. Надеюсь, будем друзьями,
перейдем на "ты". Ну, согласен, Андрей?
     Я  протянул  руку. Он с помощью глубокого вздоха расправил смятое лицо,
и,  мгновение  помедлив,  протянул свою. В момент пожатия его ладонь перешла
на  захват.  Затуллин  сноровисто  вывернул  мою  руку  и оказался у меня за
спиной.  Пришлось  ткнуть его локтем в ливер, чтобы кончил "шутить". На этом
поединок прекратился - и вроде бы Затуллин остался собой доволен.
     Из  курилки  я  отправился  собрать вещички в свою комнату. В нашу - я
по-прежнему  делил  служебную  площадь  с Пашей Коссовским. На его половине,
несмотря на позднее время, присутствовала "клиентка".
     Бабенка  годам  к  тридцати.  Глаза,  нос,  уши, волосы и прочие детали
выдавали  семитское происхождение - мне такие женские наружности никогда не
были  в  кайф:  я  любитель  арийских  черт  лица  и белокурой масти. Однако
фигурка  меня  околдовала. Даже пока она сидела, а я проглядывал линию ноги,
в  чем  мне помогал модный тогда передний разрез юбки. А затем "клиентка" по
команде  Коссовского:  "Ладно,  гражданка  Розенштейн,  вас  мне  хватило на
сегодня"  - поднялась со стула и я смог оценить ее целиком. Какая-то порода
чувствовалась  и  в  очертании животика, и в соотношении талии с попкой, и в
хрупкости  коленок. В общем, меня обуяло, промелькнули соответствующего рода
фантазии, однако я непорядок быстро развеял и разметал мощным внушением.
     "Клиентки"  - это не женские особи, это материал, это работа. Не хочет
же  скульптор трахнуть изваянную им девушку с веслом. Тем более за моральной
стойкостью сотрудников в Пятерке следят строго.
     На  всякий  случай,  я  вызвал  образы нескольких дам, которые были мне
вполне   доступны.   Естественно,  светлый  образ  жены  Надежды  постарался
отогнать, он мог только повредить ввиду отсутствия талии.
     Шесть  лет  назад,  когда  мы с ней начинали, эта пухлая кукла со столь
многообещающим   именем   приманила   меня  своей  безотказностью  и  некими
отблесками    моего    белокурого    идеала.    Я    был    довольно   голый
студент-четверокурсник,   проживал  вместе  с  мамой-лимитчицей  в  огромной
коммуналке,  где  сортиры  были  шикарнее, чем комнаты. А тут и квартира без
предков,  которую  моя  любимая  снимала  на родительские денежки, и широкая
кровать  "Ленин с нами" и, конечно, жрачка-супер. Пять лет тому, как Надежда
окончательно  поймала  меня  на живца в виде своего папы-генерала и скрутила
узами  брака.  Тестюшка  дорогой  оказывал  весомое содействие при получении
очередного  звания, плюс все такое материальное. Например, помог моей мамаше
вернуться  обратно  в  Свердловскую  область  и купить там приличный дом. Ей
хорошо на природе, да и Надюхиных глаз не мозолит.
     Недели  через  три  после нашей свадьбы уродились близнецы Константин и
Матвей,  в  честь Константина Матвеевича прозвали их. Они в тестя-генерала с
малых  лет  развиваться  стали,  круглоголовые,  толстощекие,  книжками мало
интересующиеся.  Носятся  как  две  бомбы по квартире, все крушат. Кукла моя
еще  больше опухла и стала уже напоминать игрушечного поросенка. Кроме того,
развилась  у  нее  неприятная  привычка:  не  реагировать на мои сексуальные
усилия.  Просто  смотрит  на  меня  пустыми  педагогическими глазами, отчего
конечно,  всякое  влечение  к  секс-труду  быстро пропадает. Когда я стал на
сторону  захаживать  для  опустошения  чресел,  генерал об этом на удивление
быстро прознал, но повел себя тихо, даже дочурке не напел.
     "Главное,  Глеб,  чтоб  семья была, - сообщил он мне при доверительной
выпивке,  -  Надька  при  муже,  ты  при  жене,  ребята  при батьке, ты при
Госбезопасности.  Шали,  но  в  меру. Чтоб никакого постельного героизма. И,
самое  важное, обойдись без шашней с "клиентками". Ценю ведь я тебя, Глебка,
на  меня  характером похож, словно сын мне, такой же боец, опора страны." И,
кстати,  я  с  последними  его  словами  вполне согласен был. Если не на мне
страна держится, так на ком же?
     Все  эти кинокадры пронеслись передо мной, как перед одиночным зрителем
в  панорамном кинозале, после чего я спокойно собрал вещи: что положено - в
сейф,  остальное  в  шкаф  или  в  кейс.  Накинув  плащ, попрощался с Пашей,
который бумажки дописывал, и мимо постов направился к выходу.
     "Жигуленок"  я обычно на улице Воинова оставляю, у Дома писателя, чтобы
сослуживцы  не  догадались,  что  я  на  тестевском  подарке катаюсь. Ходьбы
примерно  минуты  три  -  проветриваюсь заодно. Добрался я, в машину залез,
мотор  прогреваю,  а  глянул  через  переднее стекло - она стоит, гражданка
Розенштейн.  Подождала,  значит,  меня на Литейном и незаметно прокралась по
пятам.  Тут  бы  обогнуть  ее и просвистеть мимо, но что-то профессиональное
взыграло. Ведь вместо того, чтобы мне следить - следили за мной.
     Я, приспустив боковое стекло, сказал ей:
     -  Вы,  Розенштейн,  как  видно, о чем-то интересном спросить желаете.
Это  по  вашему местоположению заметно. Маячить нам нечего. Так что садитесь
в машину... несколько минут у вас имеется.
     Она уселась без долгих разговоров.
     -  Несколько  минут  -  это  чтоб  выкурить  одну сигарету. Можно? -
спросила  она.  Вот  зараза, и голос в ее пользу говорит. Сочный такой, а не
писк, как у моей женушки.
     - Само собой. Курите на здоровье, гражданка.
     Я  достаю "Стюардессу", она - "Кэмел". Ни угощать, ни угощаться мне не
резон.  Так что, каждый дымит своим. А радио шепелявит: "... высокие удои -
это  не только промышленная технология, но и бережное отношение животноводов
к своим хвостатым подопечным..."
     - Ну? - прекратил я паузу, которая, в общем-то, была выгодна мне.
     -  Я  не спросить, а попросить хотела. Мне суд грозит, а затем срок...
или психушка. Вы не облегчили бы мою участь?
     Примерно   таким   не  взволнованным  голосом  спрашивают:  "интересный
мужчина,  не  угостите ли шампанским?" Но все равно бабское чутье у нее будь
здоров.  Там,  в  Большом Доме, дамочка старалась не глядеть на меня, я тоже
на  нее  не  пялился,  однако она почуяла-таки любопытство с моей стороны. И
сейчас,  в  вечернем  полумраке,  луч уличного фонаря выхватывал ее ножку от
сверхмодного  короткого сапожка и далеко за коленку. Даже шубка распахнулась
самым надлежащим образом.
     Теперь  надо  отделаться  парой  фраз  о  квалифицированности  товарища
Коссовского,  о  гуманном  советском суде, подождать пока догорит ее быстрая
американская  сигарета,  и выпроводить вон. Но я некстати вспомнил Затуллина
с  его  "образом  врага"  и,  напротив,  Сайко с его "бережным" отношением к
филологам и даже спекулянтам-валютчикам, поэтому буркнул невпопад.
     -   Да-да,   я  помню  рекомендации  классика.  "И  милость  к  падшим
призывал". Вы, наверное, филолог?
     -  Я  врач-инфекционист,  в Боткинской больнице работаю, гепатит лечу,
дизентерию, сальмонеллез.
     -  Ну,  так  и  лечили  бы  себе  запор  с  поносом,  пробки в задницу
вставляли  бы,  никто  бы  вас  не  тронул,  не  тридцать  седьмой  же, и не
пятьдесят  первый.  А  то  ведь  вляпались  в такое дерьмо, что вам на своей
работе и не снилось.
     -   У  меня  муж  усвистал  в  Америку  два  года  назад.  Он  -  тоже
инфекционист. Сейчас в Бостоне работает.
     -  Два  года назад проще было. Ну, а вы-то чего, гражданка Розенштейн,
заменжевались и отъединили свою судьбу от моторного супруга?
     -  У  меня дед был старым большевиком-ленинцем, даже улицу в его честь
прозвали.   Папашу   в   том   же   преданном  духе  вырастил.  Предки  мои,
преподаватели  научного коммунизма, никуда бы не двинулись. Не могла же я их
бросить и мчаться куда-то с Иосифом.
     -  Ясно,  свободолюбивый муж Ося - ненадежный, а вот батька с мамкой,
хоть  и  доценты  марксизма-ленинизма,  но  все-таки  опора.  Ну, и когда вы
встали на скользкую тропку антисоветизма?
     -  Отца год назад инфаркт скосил, на Запад не захотел, так уехал вниз.
Я  бы  сейчас  с  мамой  и  дочкой,  конечно, отчалила, но не пускают. Иосиф
попробовал  мне  посодействовать  через  сенатора,  который по таким поводам
письма  пишет  Брежневу  и  в  Верховный Совет. Но попросил, чтобы я собрала
кое-какой  материал  через своих друзей-психиатров насчет пациентов, которые
сидят  в  психушках из-за убеждений. В общем, я кое-что узнала из разных там
разговоров,  свои  сведения передала через одного члена хельсинкской группы,
у которого хороший контакт с Западом.
     -  Ясно,  члена хельсинской группы по фамилии Зусман-Рокитский недавно
отправили   контактировать   с   мордовскими   зэками,  и  если  честно,  он
действительно  прикарманивал  средства,  поступающие  из-за рубежа. Сенатор,
который  любит  писать  письма,  именуется  Джексоном  и  лоббирует "Боинг",
которому  позарез нужна, так сказать, зарядка международной напряженности. А
муж  не  преминул  воспользоваться  вами  ненадлежащим  образом  и  спокойно
подставил органам госбезопасности. Чему они, конечно, обрадовались.
     -  Но  если  бы  я  могла просто сесть на самолет до Нью-Йорка, ничего
такого бы не случилось.
     -  Просто  только  в  носу  ковырять,  гражданочка.  Каждый  второй из
отлетевших  на  историческую родину чешет сразу на радио "Свобода", в разные
там  исследовательские центры, а то и прямо в ЦРУ, и корчит из себя большого
советолога,  выкладывает  все,  что  высмотрел  и  вынюхал на географической
родине.
     - Но, сведущих в секретах, среди отъезжантов как раз нет.
     -  Уважаемая  дамочка,  я  всегда  считал  врачей-инфекционистов более
искушенными  людьми. Матерым аналитикам не нужны сегодня прямые сведения. Им
достаточно   косвенных  данных,  которые  они  дополнят  снимками  со  своих
спутников и результатами радиоперехвата со своих станций слежения.
     Сигарета ее давно превратилась в пепел. Да и моя тоже.
     -  Мне  не  на  что  надеяться, да? - впервые в ее словах просочилась
густая выстоявшаяся грусть-тоска.
     Я  должен  был, конечно, сказать, что от меня ей точно ждать нечего, но
в  этот  момент  ее  коленка  случайно  или  специально коснулась моей руки,
лежащей  на рычаге коробки скоростей, и по мне прокатилась какая-то волна. Я
не  из породы шустрых кобельков, но эта пульсация скользко и тепло прошла по
моему  позвоночнику,  затронув  все необходимые нервные центры и выделив все
необходимые  гормоны.  Поэтому  вместо  твердого  отказа я нетвердым голосом
произнес:
     -  Ладно,  попробую что-нибудь сообразить. По крайней мере, узнаю, что
вам грозит в натуре.
     А  потом  я совершил вторую ошибку. Я не высадил дамочку из машины и не
выбросил  из  головы как никчемное явление. Не поехал сразу к Зухре, знойной
студентке  театрального  института,  которая  владела танцем живота и делала
под  тобой  и на тебе все необходимые па. В этом случае гражданка Розенштейн
навеки  выпала  бы  из  моего  мозга  да  и  позвоночника  тоже. Вместо этих
разумных  действий  я  повез  врачиху-инфекционистку  под  завывания Тынниса
Мяги,  жалобно  просящего  из  радиоприемника  "остановите музыку". Доставил
прямо  к  ее  дому,  на  Загородный  проспект,  тридцать два. Возле парадной
прогуливались  разряженая  кудрявая  девочка годков четырех, столь непохожая
на  моих  близнецов,  и  старуха  с  крючковатым  носом  - видимо, внучка с
бабушкой.  Ребенок  сразу бросился к гражданке Розенштейн, тут и козлу ясно,
что  встретились  дочурка  с маманькой. Они зашли в парадную и зажглись окна
на  четвертом  этаже,  а  я  все  никак не мог тронуться с места. Потому что
понял  -  серьезно влип. Я очень явно, словно жидкое вещество, ощутил силу,
которая в этот момент меняла мою судьбу.
     А,  ну  ее  в  задницу,  эту  силу... Как вот такой кудрявой девоньке в
американских  шмотках  придется  без  мамаши,  которая  будет  маршировать с
метлой  или  лопатой  по  студеному  мордовскому  полю?  Как  придется самой
мамаше,  когда  она  приглянется  гнилозубой  лагерной  сволочи  и попадет в
любовницы-марухи?
     На следующий день я ненавязчиво взялся за Пашу Коссовского.
     - Как ты относишься к дружбе между народами?
     -  Нормально, особенно на уровне койки. Но когда я работал в райкоме и
организовывал  вечера  дружбы  с черножопыми, то меня от их физиономий порой
озноб пробирал.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг