отверженный и изолированный, выключенный из того, что можно назвать
предустановленной гармонией.
Я охотно рассуждал на тему, достойную психушки и диагноза "вялотекущая
шизофрения", и пока не знал, как из этого выпутаться. Я и по сей момент не
верил во всяких бесов и джиннов, но мне инстинктивно не нравилась
кавалерийская лихость ученого, и хотелось немножко попугать его.
- Михаил Анатрольевич, эти проклятые падшие духи, бесы, вампиры так и
норовят прорваться к нам из-под замка, с "обратной стороны". Помните:
"Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей"? А ваш институт
сейчас помогает ему приземлиться. Ну, жуть появилась?.. Хотя, в общем-то, я
пошутил.
- Я понял, - подтвердил неиспугавшийся Бореев. - И тоже вспомнил
цитату: "Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной?"
Кто угодно, только не мы. Зато мы действительно заметили, что целый ряд
метантропных матриц отторгается основными матричными группами, и сейчас
пытаемся разобраться с такой загвоздкой. Впрочем, для нас это не готический
роман, а обычная математика, если точнее - теория множеств...
Бореев вещал со светлым лицом, напоминая уже не бабушку-ягу, а
дельфийскую пророчицу. Было видно, что нежность он испытывает только к
теории множеств. Я попытался прервать поток умных слов.
- Кажется, ни в одном научном центре Запада подобные исследования не
проводятся.
- Смею добавить, Глеб Александрович, и ни в одном институте СССР.
Столь необычные, неортодоксальные для современной науки исследования могут
вестись только под широким крылышком КГБ. И на условии, что мы в итоге
выдадим то, чем можно насолить американцам.
- Пусть даже это "соленое" будет не вполне понятно и объяснимо с
позиций официального естествознания?
- Пусть даже. На войне все приемы хороши. Нашему проекту хана
угрожает лишь в том случае, если страна совсем обеднеет, или явится
какой-нибудь реформатор и начнет резать расходы на госбезопасность.
Впрочем, у Комитета, я думаю есть сбережения, да и всякие прогрессивные
реформаторы могут появиться только из его чресел.
Ясна теперь лихость Бореева на фоне всеобщей малоподвижности. Та
инстанция, которая блюдет повсюду идейную стерильность и одномерный
порядок, поощряет самую крамольную - в научном плане, конечно, - работу.
И потому, наверное, что наше большое коммунистическое дело требует
окостенения в одних областях и бурления в других. Это разнообразие мне,
пожалуй, нравится, так что отныне я снимаю всякие возражения.
- Михаил Анатольевич, мне известно от генерала Сайко, что намечается
следующая поездка на "полигон", но возникают трудности с вашими
представителями. Вы якобы не хотите больше отряжать своих умников с нами в
поход.
- Генерал Сайко - один из зачинателей нашего проекта, но в нем
сохранился несколько легкомысленный подход к ценному человеческому
материалу. Он считает, что если из десяти потеряли девять - это плохо, а
вот если из десяти одного -то уже нормально.
- Вы намекаете, Михаил Анатольевич, что даже у Сайко сохранился
гэбэшный подход к кадрам?
- Пользуясь вольностью, которую он же нам вручил, можно выразиться и
так. Мы все-таки собрали в институте не дубарей - исполнителей, а
генераторов идей. "Незаменимых людей нет" - такой принцип в науке не
годится.
- Ну, конечно же, если речь идет об Эйнштейне...
- Вообще-то Эйнштейн к середине жизни уже выдохся. А вот если бы
Паули с Дираком протянули лет на двадцать подольше, возможно, и мир сейчас
смотрелся иначе. Я не исключал бы даже появления искусственной
антигравитации... Сандомирский вел очень важный участок. Он через изучение
МГД-волн пытался разобраться с влиянием матриц друг на друга -
притягиванием, отталкиванием, подчинением - термины, конечно,
неустоявшиеся. Короче, Роберт Юрьевич прорабатывал группообразование в
матричном поле.
- Значит, поездка сорвется? - я попытался скрыть напряжение,
таившееся в этом вопросе.
- Слушайте, Глеб Александрович, давайте хлебнем чайку, чтобы
умственные силы у нас не истощились, - Бореев нажал на какую-то
зазуммерившую кнопку, а затем заявил твердо: - Поездке на полигон - быть.
Похоже, вектора наших с Бореевым интересов вполне параллельны и
направлены в одну и ту же южную сторонку.
- Сандомирский без Дробилина был бы, как крылья без птицы, Дробилин
без Сандомирского - словно птица без крыльев. Что ж, нелетающие птицы
живут, в общем-то, неплохо. Как и в прошлый раз, отправится наш инженер, но
с несколько расширенными инструкциями. А пособлять ему станете вы.
- Тьфу ты! Прямо мистика.
- Да, да, вы. Вы, майор Фролов, достаточно уже вникли в суть. Теории
разводить мы от вас не потребуем. Станете подмечать связи между тем, что
будет фиксировать наша техника, и состоянием окружающей среды: природы,
растений, животных, людей. На сей раз, в походной лаборатории установим
компьютерную систему с пакетами программ, ориентированными на более-менее
обычного пользователя. Так что от вас потребуется только соблюдение четких
правил. Вы как, компьютеров не боитесь?
- В университете я немного влез в матлингвистику, лепил несложные
программки на "Фортране" для "СМ-4" и "ЕС-1020", например, по определению
частотного словаря какого-нибудь рифмоплета. Даже в объектном
программировании на языке "смоллток" пытался разобраться.
- Объектно-ориентированное программирование - это именно то, что нам
требуется от чекистов.
Открылась дверца в стене, и устройство втолкнуло столик с двумя
большими чашками, в которых жидкости было ровно столько, чтобы ничего не
расплескалось. Естественно, на катящемся приспособлении для чаепития
имелись сахарница и ложки.
- Не люблю я этих секретарш, которые, принося чай, вертят задницами и
вечно душатся какой-то тошнющей дрянью, - убежденно произнесла "баба-яга"
Бореев. - У нас все напитки готовятся на центральной кухне и подаются в
кабинеты и лаборатории с помощью всякой механики.
- На этой кухне знают вкусы каждого сотрудника? - уточнил я,
почувствовав в чае "липтон" добавку из мяты и еще каких-то трав.
- Конечно, у них там компьютерный терминал, который и сообщает, кому,
сколько и чего требуется. Я ввел в программу своего кормления просьбу
добавлять чего-нибудь тонизирующее... Так вот, на вездеходе будет
установлена вычислительная машина, равная по мощности "ЕС-1040", с обменом
данными через клавиатуру и дисплей, причем умещающаяся в ящике размером с
телевизор. Конечно, и компьютерные знания вам придется обновить, и
поизучать наши программные пакеты. С Сайко уже все оговорено, так что
повышение квалификации у вас начинается сегодня.
Мы покинули кабинет, прошли (я) и прошаркали (он) узким кишечного типа
коридором. По дороге Бореев распахнул дверь какой-то лаборатории, где люди
ежились в свитерах под белыми халатами. Кроме прочего, там были какие-то
весьма холодные шкафы. "Баба-яга" постучала по одному из них сухой, мне
даже показалось, костяной рукой.
- Тут у нас Сандомирский. Вернее, его мозги и некоторые другие ткани
тела. Родственники, естественно, ничего не заметили, когда провожали его.
Ну, а нам было важно понаблюдать. Как я и ожидал, изъятые ткани при полном
отсутствии электрической активности имели биомагнитную... хе-хе... ауру и,
кстати, прилежно сохраняют ее до сих пор.
Бореев даже открыл шкаф и показал мне несколько цилиндров, покрытых
изморозью и облепленных кучей проводков.
Мне неожиданно поплохело, глаза заволокло какой-то пеленой, которую
пробил луч света, кончавшийся кляксой-мордой. Красноватая образина как и
прежде зашевелила губами.
"Я так тебя ждал, что успел соскучиться. Эти несколько обрывков
мертвечины для меня слишком слабая зацепка, чтобы удержаться в вашем мире.
Я как на ураганном ветру все время, понимаешь..."
От такой неожиданной встречи я даже покачнулся. Что не преминул
заметить Бореев.
- Ой, майор Фролов, да вы, оказывается, впечатлительная натура! После
того, что мне рассказывали о вас, никак не ожидал. Сентиментальный злодей,
ха-ха. Ладно, делу это не вредит, поэтому двинулись дальше.
И опять клякса заботливо пошевелила губами:
"А теперь о твоей судьбе. Пора заниматься Затуллиным. Он - гвоздь,
направленный в твою задницу. Я еще далек от тебя, но вскоре твои верхние
ворота откроются и примут мое содействие."
После чего красноватая рожа заткнулась и растаяла. Не откликалась,
даже когда я рискованным образом вызывал ее. Вот еще страдание на мою
голову! Так ведь не годится - с кляксой дружить. Ну, не матрица же
какого-то мифического Ф-поля меня навещает. Впрочем, в официальную
психиатрию мне не обратиться со своими глюками - ведь офицеры
госбезопасности должны проявлять психические отклонения только в повышенном
служебном рвении. Иначе тот же Бореев меня в вольер посадит. Хотя первые
неполадки и ненормальности у меня начались из-за него, паскуды, вернее,
после его опытов пятилетней давности. А потом, видно, сидели аномалии
подспудно и вылезли наружу из-за очередных потрясений.
Какие бы ни были объяснения-пояснения, но все-таки, прежде, чем плотно
заниматься товарищем Затуллиным, надо повстречаться с частным психиатром.
Может попробовать это устроить через Фиму Гольденберга? В нем я
уверен, такой не заложит. Впрочем, мы не виделись с весны 1978 года, тогда,
уже в мае, он снялся и уехал кормиться рыбой "фиш" и бычками в томате
куда-то к родичам в Одессу. Долго не возвращался, а потом, в связи с
перекочевкой в ПГУ, мне стало не до него.
Я добрался на своей новенькой "четверке" до дома на улице Марата, где,
судя по воспоминаниям, и проживал физически Гольденберг. Дверь отворилась
на цепочке и высунулась физиономия соседки, тети Дуси, которую я сразу
узнал, хотя в гости к Фиме попадал всего пару раз, и то в восьмом классе.
- Фимы нет, - отозвалась с охотой бабка, готовая общаться с кем
угодно.
- Уехал что ли?
- Ага, на северный полюс. На "Пряжку", с год назад... А кто вы
будете?
- Одноклассник. Костя Жарков, - на всякий случай назвался чужим
именем.
- А-а, Костя, это ты, проходи, - без самопринуждения обрадовалась
соседка. - Как вырос-то, правда нос немного съежился...
Я, тесня бабку, продвинулся вперед. Хорошо, что тетя Дуся приняла меня
за Жаркова. Он с Фимой действительно корешился, кроме того, калымит сейчас
где-то на Крайнем Севере.
- За что на "Пряжку", тетя Дуся? Фима головой что ль заболел? Буянил?
- Сам ты буянил. Он всю жизнь тихий был, клювик свой в книжечку
уткнет и затихнет... За самиздат какой-то, за мистику-херистику его сунули
на "Пряжку", в особую палату. Это его лечащий врач-психиатер так мне
сказал.
- Погодите, тетя Дуся, разве не лечащий врач отправлял его в
больницу?
- Да нет же, Фима имел своего врача, Соломона Абрамовича Пениса...
ой, фамилию испортила. Пинеса. Лечил у него бессонницу, страхи... А потом
прибыли строгие такие люди на двух "волгах" - из госбезопасности, это мне
сосед Ларионыч шепнул. Главным у тех чекистов был черноволосый красавчик,
которого подчиненные майором звали и Андреем. Спустя месяц оттуда приехали
снова, комнату Фимину опечатали, и сказали, что гражданин Гольденберг
забран на принудительное лечение на срок до полного выздоровления от бреда.
А Пинес позже приходил, сказал, что жалобу сочинил в защиту Фимы, телефон
свой оставил. Я ему позвонить должна, как только чего-нибудь станет
известно, или Фиму начнут из квартиры выписывать.
Значит, Затуллин накрыл Фиму, как коршун цыпленка закогтил. И сейчас
послушные Комитету лекари-лепилы вкатывают в голову, полную хохмы (то есть
иудейской мудрости), сульфазин с аминазином, разжижающие мозги. А Соломона
Абрамыча, я, кажется, припоминаю. Он на Лизиной вечеринке присутствовал, и
оказывается, не ханурик, а "врач-психиатер". Пожалуй, с ним я могу
связаться.
- Подарите-ка мне, тетя Дуся, телефон этого Пинеса, коли не секрет.
Я, может, у него что-нибудь еще выведаю про Фиму.
- Ой, сынок, до добра тебя это любопытно не доведет!
- Я Фиму так просто бросить не могу. Мы же с ним все детство играли
в... - я наскоро попытался вытряхнуть из пыльного мешка памяти названия
игр, которыми баловался совместно с юным Гольденбергом. Но кроме "орлянки"
и преферанса ничего не вытряхивалось .- В общем, играли.
Через пять минут я расстался с тетей Дусей. Она еще завела меня в свою
комнату с картиночками из журнала "Крестьянка" на стенах и показала
какую-то тетрадку.
- Вот это он оставил у меня незадолго до того, как его увезли. Я во
время шухера тетрадочку за печку сунула. Да, милок, у нас печки в
сохранности стоят, никто их не разбирал. Фима велел какому-то Глебу
тетрадку вручить, но я лучше тебе, все-таки я тебя сорванца знаю. Хранить
дальше у себя страшно... Ты как думаешь, если Фиму от тихости вылечат, он
что, буйным станет?..
Соломон Пинес занимал своей телесностью отдельную жилплощадь, поэтому
я спокойно узнал через справочную адрес и не стал его тревожить
предварительным звонком. Но вначале попытался разобраться в записях,
оставленных для меня Фимой. Чувствовал, значит, шельмец, что я рано или
поздно с ним пересекусь. Однако ничего толкового в заветной тетрадке не
нашел. Тот же треп, что и в 1978 году, насчет того, как в мир, словно в
горшок, должна влиться порция света, которая достанется то ли совсем темным
эгоистическим силам, то ли инстанциям посветлее. Плюс назывались точки,
которые образуют канал для прохождения энергетического импульса. Все сплошь
библейские и каббалистические названия. "Адам", "Ной-Потоп", "Авраам-Ур",
"Лилит", "Авраам-Фараон", "Бушующее облако", "Собирание искр" и так далее.
Все хорошо, только никаких привязок к месту и времени. Просто обозначение
судьбоносных моментов.
Ахинея ахинеей, но тетрадку я в сортир унес не сразу, а сперва
сфотографировал мозгами. То есть, специально не хотел, но она крепко мне в
память въелась. Может, потому что Соломон Пинес мне назначил крепкое
лечение.
Мы с ним встретились, когда я сидел на лестничном подоконнике в его
доме.
- Опять подоконник, - сказал Пинес, с натугой переставляющий ноги со
ступеньки на ступеньку. Да и борода у него как-то пожухла и усохла, словно
ее долго жевали. А может, на ней просто отразился ход времени. - Вы
одноклассник не то Фимы, не то Лизы.
- Фимы, - напомнил я .- Как он?
- Прочно в клетке. Можно писать в комитет ООН по птичьим правам, но в
результате разве что побольше зернышек ему насыплют. Кстати, спасибо вам за
ту вечеринку. Не за то, что хотели сигануть из окна, а потому что
спровадили Сючица.
Пинес отпер дверь, и я без особого спроса вошел следом.
- Не стало Сючица, КГБ отвязался от Лизы, и она смогла спокойно
упорхнуть. Сейчас она в Бостоне, что говорится, не бедствует.
- Ваш телефон дала мне соседка Фимы, - предупредил я возможный
вопрос.
Мы уже добрались до гостиной.
- После развода тут некоторое запустение, - вздохнул Соломон, и был
прав. Комната смахивала на мусорный бак, потому что была завалена книгами,
бумагами, банками, склянками, рисунками, тарелками с остатками какой-то
еды, бутылками пустыми и бутылками с чем-то на дне. Это напоминало логово
психа, а не жилище нормального советского психиатра.
"Ненормальный" советский психиатр налил мне и себе - в посуду,
которую он, видимо, недавно использовал для приема какого-то горького
лекарства.
- "Иных уже нет, а те далече", примем за здоровье Лизы, Фимы, тех,
кого мы знаем и тех, кого мы надеюсь, никогда не узнаем.
После окропления внутренностей алкоголем я добавил:
- Мне тоже нужна психиатрическая помощь. Собственно, поэтому я и
появился.
- Всем нужна. А мне не нужна, что ли?
- Я серьезно, Соломон Абрамович.
- И я серьезно. После того происшествия на окне мне было с вами все
ясно.
- Но сейчас у меня другие закидоны. Вы практикующий врач?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг