продал меня, а полученные деньги я отдам лекарям, чтобы они выходили моего
господина, ибо он лежит без чувства и не отличает белое от черного и
кислое от горького.
Посредник посмотрел на нее, и увидел, что она красива и прелестна,
стройна и соразмерна. И он согласился покричать на рынке о
Бади-аль-Джемаль.
Но уговорившись о плате за посредничество, царевна сказала ему так:
- Ты не продашь меня никому, о посредник, кроме того, кто придется
мне по душе, и пусть продажа будет по моему желанию.
- А кто тебе по душе, о невольница, и каково твое желание? - спросил
посредник.
И царевна ответила:
- Я хочу, чтобы ты продал меня в гарем повелителя правоверных, и я
согласна скорее быть рабыней у младшей из его наложниц, чем занимать
почетное место в доме купца, кади или вали.
И посредник обещал Бади-аль-Джемаль, что он продаст ее во дворец
повелителя правоверных, но только для этого нужно, чтобы ее увидел ювелир
по имени Ибн аль-Кирнас, ибо это - приятель и сотрапезник повелителя
правоверных, и Харун-ар-Рашид доверяет ему выбор невольников, и невольниц,
и драгоценностей, и редкостей. А также посредник сообщил царевне, что
невольниц во дворец часто покупает один из черных евнухов халифа, по имени
Сандаль, и его приход на рынок - благо для нее.
- Делай как знаешь! - сказала царевна. - Ты можешь отвести меня на
рынок сегодня же, и открыть мое лицо, чтобы слух о моей красоте прошел по
рынку и Ибн аль-Кирнас с Сандалем услыхали обо мне и явились сами?
- На голове и на глазах! - сказал ей посредник, и повел ее на рынок,
и принес скамеечку из черного дерева, украшенную белой слоновой костью, и
поставил скамеечку на землю, и возвел на нее царевну, и поднял с ее лица
изар, и открыл ее перед купцами.
И купцы заторопились, и стали набавлять цену за царевну, и посредник
извещал о ее достоинствах, говоря: "Эта невольница искусна в игре на
музыкальных инструментах, и осведомлена во всех науках и искусствах, и
нанизывает стихи, и сведуща в ремеслах!"
И на рынок пришел евнух халифа Сандаль, и посредник указал на него
царевне, и царевна велела посреднику подвести ее к Сандалю, чтобы он
разглядел ее. И евнух посмотрел ей в лицо, и понял, что повелитель
правоверных будет рад этой невольнице, и назначил ей цену десять тысяч
динаров. И царевна обрадовалась, но тут из купцов вышел один, одетый как
чужестранец, и его стан скрывал магрибский бурнус, и лицо было закрыто, и
даже кончика бороды не виднелось из-под края чалмы. И он прибавил цену и
сказал: "Эта невольница моя за тысячу и сто динаров!". Тогда прибавил цену
Сандаль, и незнакомец, услышав ее, прибавил опять, и так они состязались,
пока цена не достигла двадцати тысяч динаров. И сандаль испугался, что
повелитель правоверных не одобрит этой траты, и отступил. И царевна
сказала посреднику:
- Удержи его, о посредник, ибо я желаю, чтобы ты продал меня этому
евнуху!
И посредник обратился к евнуху, уговаривая его подождать и купить
царевну, ибо ее желание - быть проданной во дворец повелителя правоверных.
И тогда незнакомец сказал посреднику:
- О Посредник, я купец из Сирии, и я приехал в Багдад, и хочу войти
во дворец повелителя правоверных с дарами и подношениями, чтобы он
позволил мне здесь торговать и был моим покровом и моей защитой. И я
приготовил для него редкости и драгоценные камни, и знающие люди сказали
мне, что лучше всего будет поднести ему в дар прекрасную невольницу,
высокогрудую деву с тонким станом и тяжелыми бедрами. И я пошел на рынок
невольников искать девушку для подарка халифу, и увидел вот эту
невольницу, и сердце мое обрадовалось, ибо красота ее несравненна. И я
заплачу за нее столько, сколько будет нужно, ибо она доставит мне
благосклонность повелителя правоверных.
И посредник посмотрел на царевну Бади-аль-Джемаль, и она сделала ему
знак глазами, и он сказал:
- Я продал тебе эту невольницу за двадцать тысяч динаров, о купец!
И все купцы, видевшие это, были свидетелями сделки.
И чужестранец взял Бади-аль-Джемаль за руку, и его невольники
окружили их, и опустили изар на лицо Бади-аль-Джемаль, и повели их к дому,
который снял в Багдаде этот купец.
А посредник успел незаметно передать Бади-аль-Джемаль деньги,
полученные за ее продажу, и это был маленький кожаный кошелек, ибо в нем
были только золотые монеты и драгоценное ожерелье, которое ювелиры оценили
в пятнадцать тысяч динаров. И посредник взял из кошелька сколько ему
полагалось за хлопоты, а остальное получила Бади-аль-Джемаль.
И тогда чужеземец велел своим невольникам проложить дорогу сквозь
толпу, и вывел Бади-аль-Джемаль с рынка, и невольники с обнаженными
саблями окружили ее, и купец повел ее по улице, и вдруг Бади-аль-Джемаль
увидела, что он хромает!
Я сразу же попыталась вырваться, но плешивый урод, хуже пятнистой
змеи, визирь аш-Шаббан крепко вцепился в мою руку.
И мне стало ясно, что я попалась в расставленные сети.
О том, что я отправилась по следам Зумруд в Багдад, он мог узнать,
прислав ловкого человека на пристань, чтобы тот разведал, куда купец увез
проданную мною невольницу. О том, что Зумруд вообще существует на свете,
ему мог рассказать тот же Садреддин ибн Яхья. Одним словом, не нужно было
обладать пророческим даром, чтобы догадаться - проклятый аш-Шаббан тоже
явится в Багдад.
Снятый им дом был неподалеку от базара. Меня сжали между
невольниками, и заломили мне руки за спину, и силой ввели в этот дом.
А затем аш-Шаббан велел невольникам оставить меня наедине с ним, и
запер двери, и сел на возвышении, а я стояла перед ним, и больше всего я
жалела о том, что сабля, подаренная братом, осталась вместе с моим мужским
нарядом в хане.
- Привет, простор и уют тебе, о Бади-аль-Джемаль! - сказал,
издеваясь, этот гнусный визирь, этот шелудивый пес.
Я ничего ему не ответила.
- Дошло до нас, о Бади-аль-Джемаль, что ты прибыла в багдад с
каменным талисманом царицы Балкис, - не смущаясь, продолжал аш-Шаббан. - И
мы хотим получить от тебя этот талисман, о царевна. Поэтому мы искали тебя
по всему Багдаду, и вдруг видим - ты стоишь с открытым лицом на скамеечке
посреди рынка невольников! Должно быть, горестны были твои обстоятельства,
раз ты продавалась на рынке при помощи посредника, о Бади-аль-Джемаль!
Я продолжала молчать.
- Я прекрасно понимаю, что заставило тебя избрать этот путь, о
царевна, - сказал аш-Шаббан. - Ведь ты утратила свою половину запястья!
Я изумилась.
- Что ты, о скверный, о сын шайтана, можешь знать о запястье? -
высокомерно спросила я его.
- Только то, о царевна, что не следует доверять драгоценности жадным
и глупым старухам, - криво усмехнулся он. - Вообрази, о царевна, что эта
подобная ифриту старуха крайне удивилась, разглядывая половину запястья,
ибо никогда раньше не видела таких крупных камней. И она отнесла запястье
к ювелиру, чтобы узнать его цену. А мы знали, что ты прибудешь в Багдад, о
царевна, без денег, потому что ты бежала из дворца, ничего не захватив с
собой, а то немногое, что ты имела при себе, истратила по дороге. И наши
невольники сидели у лавок ювелиров, ибо ты могла появиться там, чтобы
продать какую-нибудь из своих драгоценностей, или подослать кого-нибудь
другого. И они увидели старуху, которая принесла половину запястья, и
ювелир удивился, ибо он никогда раньше не видел таких крупных камне, и он
долго разглядывал половину запястья, и наконец сказал старухе, что по его
мнению, такие вещи выделывают на острове Шед, и цена их велика, но он
может купить только камни, чтобы вставить их в другие ожерелья и запястья.
И мои невольники поняли, что это украшение - из твоих украшений, о
Бади-аль-Джемаль, и побежали за мной, и я приехал на муле, и старуха
поклонилась мне, и поцеловала землю между моих рук, и рассказала, что
должна показать эту половину запястья в гареме повелителя правоверных. И я
купил у нее половину запястья, и заплатил ей за сведения, и она ушла
довольная, призывая на мою голову милость Аллаха. А я понял, что это -
тайный знак между тобой и Зумруд, и что ты ищешь ее, о царевна, и что роды
ее близятся, и что ты хочешь охранять ее, и пронести во дворец повелителя
правоверных талисман, и спасти ее ребенка. И я узнал таким образом, как
найти Зумруд и сделать так, чтобы она поверила посланцу и доверилась ему.
И знак, по которому она признает твоего посланца, у меня в руках, так что
твоя игра проиграна, о царевна. И все твои подвиги и старания были
напрасны.
Он был прав. Он приобрел власть над жизнью и смертью Зумруд. И ему
достаточно было продержать меня взаперти две недели или немногим более
того, пока срок родов приблизится. Или же просто послать другую старуху к
Зумруд, и заманить ее в ловушку, и погубить. Но в таком случае, зачем
этому хитрецу, поймавшему за хвост шайтана, понадобилась я? Ведь со
смертью Зумруд я перестаю быть опасна и для него, и для его повелителя,
вонючего ифрита Бедр-ад-Дина! Так в чем же тут причина?
Возможно раньше я набросилась бы на него с проклятиями, и вцепилась
ему в бороду, и невольники навалились бы на меня, и связали бы, и
кончилось бы все это мрачным подземельем с крысами и мышами. Но сейчас я,
очевидно, поумнела за время странствий, и я поклялась не давать воли гневу
прежде, чем не разгадаю этой загадки. Ибо в разгадке, возможно, была моя
жизнь, и жизнь Зумруд, и жизнь младенца.
- Ты шелудивый пес, о аш-Шаббан, - сказала я ему, потому что если бы
я не сказала этого, он бы решил, что я от поразивших меня бедствий
лишилась рассудка, а вместе с ним и норова царской дочери. - Ты гнуснее
гиен и крокодилов! Ты позволил своим грязным невольникам прикоснуться к
дочери царей и сестре царя! Ты оскорбил мое достоинство, о аш-Шаббан, и
Аллах тебя за это покарает!
Аш-Шаббан долго смотрел на меня.
- Ты умна, о царевна, и мне хотелось бы договориться с тобой по
доброму. Прости моих невольников за то, что они прикасались к тебе, а если
хочешь, я прикажу их казнить, всех до одного, - предложил аш-Шаббан.
Он затевал какую-то странную игру. Я могла спорить на любой заклад,
что каким бы ни был мой ответ, невольники не пострадают. Поэтому я приняла
гордый и независимый вид и сказала:
- Ты должен был сам додуматься до этого, о аш-Шаббан, а не ждать моих
приказаний. Осквернение достоинства царей и царских детей должно быть
наказано.
- Это все, что ты желаешь от меня, о царевна? - спросил он.
- Еще я желаю, чтобы ты немедленно отпустил меня, - потребовала я.
- Я готов отпустить тебя когда тебе будет угодно, о Бади-аль-Джемаль,
- отвечал он, и это тоже, очевидно, было ложью. - Но куда ты пойдешь и как
ты станешь жить? Ведь ты больше не царская сестра, и ты не возведешь на
трон своего племянника, и все твои сокровища остались на острове Шед. Я
хотел бы проявить заботу о дочери брата моего повелителя.
Я поняла, что сперва он предложит мне богатства, и дворец, и
невольниц, и что-нибудь еще, а потом окажется, что расплатиться за это
будет выше моих сил.
И я почувствовала, что нужно увести его помыслы с верного пути на
ложный, и не было к этому иного средства, кроме того, которое пришло мне в
голову.
- Я сама позабочусь о себе, о аш-Шаббан, - сказала я. - Если мой
племянник все равно что погиб, и дорога на остров Шед для меня закрыта, то
единственный путь для меня - вновь обрести мое царское достоинство или
умереть. Я опять пойду к посреднику, и он продаст меня во дворец
повелителя правоверных, и я подкуплю евнухов, и они расскажут обо мне
Харуну ар-Рашиду, восхваляя мою красоту и прелесть, и он пожелает
немедленно приблизить меня, и я понравлюсь ему, и он полюбит меня великой
любовью. А поскольку Ситт-Зубейда уже немолода, я могу стать любимой женой
повелителя правоверных, и царское достоинство вернется ко мне.
Аш-Шаббан, кажется, онемел.
В голове его происходила борьба между старым и новым мнением обо мне.
Он не думал, что причиной моих поступков может быть корысть. Воистину,
ведь если бы сын моего брата взошел на престол, я заняла бы в нашем
царстве одно из самых высоких мест. И он лишил меня этого. Сама я раньше
как-то не думала о том, что, если я привезу Зумруд с ребенком на остров, и
соберу оставшихся верными моему брату Джаншаху эмиров, и возведу дитя на
престол, мне еще долгое время придется заниматься государственными делами.
Так далеко я не заглядывала. Я просто не могла допустить, чтобы
единственный сын брата погиб.
Наконец плешивый урод усмехнулся.
- Я понимаю тебя, о царевна. Ты хочешь вновь достичь подобающего тебе
положения. Ты поступаешь так, как поступают мудрейшие - не собираешь
пролитую воду в разбитый кувшин! Если бы я знал, чем ты руководствуешься,
- клянусь Аллахом, не было бы нужды в твоих странствиях! Я мог бы
предложить тебе кое-что получше места во дворце повелителя правоверных, но
скажи сперва - окончательно ли ты отказалась от замысла спасти своего
племянника талисманом?
Я чуть было не воскликнула сгоряча, что отказалась от этого замысла,
но вдруг поняла, что это насторожит его, ибо аш-Шаббан знал мое упрямство
и легкая победа ему показалась бы сомнительной.
И я вспомнила, как Ильдерим торговал у аль-Мавасифа каменный
талисман...
- О аш-Шаббан, а что бы ты предложил мне взамен утраченного величия?
- спросила я.
- Ради Аллаха, зачем мне предлагать тебе что-то, когда я не знаю,
похоронила ли ты свои замыслы! - отвечал аш-Шаббан.
- О шелудивый пес, почему ты не хочешь, чтобы я заняла подобающее мне
место во дворце повелителя правоверных? - как можно ласковее
полюбопытствовала я. - И что ты в состоянии предложить мне такого, что
перевесило бы достоинство жены повелителя правоверных?
- То, что я хочу предложить тебе, воистину обрадует тебя куда больше,
чем близость с повелителем правоверных, - загадочно заявил аш-Шаббан. -
Ведь халиф уже немолод, и маленького роста, и у него широкое лицо и
маленькие толстые губы. И близость с ним будет тебе неприятна, о
Бади-аль-Джемаль. Разве ты не предвидела этого бедствия?
- Всегда ли близость царей приятна их женам? - ответила я вопросом на
вопрос. - И, однако, нет у царей недостатка ни в невестах, ни в
наложницах. И женщины гордятся своим местом в царском дворце и своим
достоинством в глазах царя.
- О Бади-аль-Джемаль! - обратился ко мне аш-Шаббан, окончательно
убедившись в моих честолюбивых замыслах. - Ты оплакивала своего брата, и
хотела отомстить за него, а ведь он не был для тебя воистину заботливым
братом и покровителем. И сейчас я объясню тебе, почему. Все то время, что
он был царем и сидел на царском престоле, он знал, что мой повелитель
Бедр-ад-Дин представляет для него опасность. Но он не искал встречи с
Бедр-ад-Дином, и был горд и заносчив. А также он не подумал о том, что
надо вовремя выдать выдать тебя замуж, и не искал тебе достойного мужа, и
тебе самой известно, чем все это кончилось. А между тем он знал, что у
вашего дяди, Бедр-ад-Дина, вырос сын, и он ровно на год старше тебя, о
Бади-аль-Джемаль, и стан его заставляет устыдиться ветку ивы, а лицом он
прекрасен, и нравом мягок, и у него блестящий лоб, и румяные щеки, и шея,
точно мрамор, и зубы как жемчуга, и слюна его слаще сахара. И если бы царь
Джаншах выдал тебя замуж за сына твоего дяди, как это делают все цари и
достойные люди, то не было бы ничего из того, что было, и Бедр-ад-Дин не
стал бы ему вредить. И я прошу тебя, о царевна, позабыть былую вражду, и
стать женой сына своего дяди, и покончить этим со всеми разногласиями. А
когда Бедр-ад-Дина призовет к себе Аллах, царем станет его сын,
Захр-ад-Дин, и ты вместе с ним взойдешь на престол, и будешь править, и
все благословят тебя за то, что ты принесла на остров мир и спокойствие.
Что ты скажешь об этом, о Бади-аль-Джемаль?
Я задумалась.
Возможно, у Бедр-ад-Дина действительно был юный сын, которого
скрывали от людей. Для низвергнутого предателя такой страх за свое дитя -
вещь вполне объяснимая. Но еще возможнее было то, что наследника
Бедр-ад-Дина аш-Шаббан придумал только что, сию минуту, и тогда это была
ловушка для меня. Оставалось понять, ради чего он заманивает меня в эту
ловушку.
- Я впервые слышу о том, что у меня двоюродный брат, о аш-Шаббан, -
сказала я. - И хотя царевны часто выходят замуж за своих двоюродных
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг