вывернула его на жухлую траву.
- И проститься-то не с кем. Ну, давай уложим их, царствие им
небесное. Вот какая я тогда была, - объяснила она, показывая на гипсовую
абстрактную загогулину. - Разбить я бы никогда не собралась, а похоронить
- самое то! Я же их не уничтожаю, куда мне уничтожить, я же их просто
хороню. Вот увидишь - придут просить что-нибудь для официальной выставки
Союза скульпторов - думаешь, я откажу? Как бы не так... Позлюсь, позлюсь,
возьму лопату и пойду откапывать.
- Не пойдешь, - спокойно сказал Валька. - Теперь уже не пойдешь.
- Действуй, - помолчав, ответила Изабо, повернулась и пошла в дом.
Валька задумался, глядя на "покойников".
Одно то, что он столько раз побывал в мастерской, а никогда не
испытал желания разглядеть эти штуки повнимательнее, уже о чем-то
говорило... приговорило... приговор?
Поймав себя на том, что и логика у него стала какая-то не своя,
Валька взрыхлил землю в яме. Уложил туда крупные работы, между ними
приспособив мелкие. Закопал. Чуток утрамбовал. Прикрыл дерном. Образовался
невысокий холмик.
Валька сел с ним рядом прямо на землю и затосковал. Что-то он пытался
найти внутри себя, не находил, и мучало это его так, что слов бы не
нашлось высказать, как. В таком сумбуре его и обнаружил бесшумно
подошедший Карлсон.
- Докуксилась! - кивнув на холмик, сказал он.
Валька промолчал.
- Это, друг пернатый, называется кризис, - объяснил Карлсон. - У
художников бывают кризисы, это нормальное явление. Уничтожение уродцев -
это для них акт самоочищения. Уничтожат - и вздохнут свободно.
Убедительность умных слов не убеждала.
- Опять же переломный возраст, - принялся рассуждать Карлсон. - Все
ей дано, мастерство - в руках, а внутренней потребности в работе кот
наплакал. Вот и начинается поиск свежатинки, которая дали бы импульс. Но
то, что срабатывало в двадцать лет, в сорок и более - выстрел в молоко.
Например, смена любовника.
Валька покосился на Карлсона - при чем тут любовник? Намек, что ли?
Так идиотский намек...
Карлсон, уже не особо заботясь, слушают его или не слушают, поворчал
малость, обзывая Изабо вздорной бабой. Валька что-то буркнул в ответ. И
беседа иссякла.
Помолчав, Карлсон с интересом посмотрел на окно мастерской.
- Интересно, что она там делает? - спросил он самого себя, подошел к
окну и заглянул.
- Пусто! - доложил он Вальке.
Валька вскочил, побежал к дому, и в мастерскую они с Карлсоном вошли
одновременно.
- Как же это она ухитрилась? - удивлялся Карлсон. - Я тебе точно
говорю, эта баба по своей сути - вождь краснокожих! Наверно, к озеру
увеялась. Ничего, ей сейчас полезно прогуляться. Может, дурь из нее
ветерком повыдует...
Он подошел к нарам.
- Просторно!.. Но раз столько дребедени похоронила, могла бы и еще
одну штуковину в ту же яму определить. - Он ткнул пальцем в крылатого
Спасителя. - Послушай, а что, если - того? А? А она подумает, что сама
выбросила.
Валька молча глядел на распятие.
Он обнаружил на пыльном пластилине трещины.
Спаситель приподнял голову, прогнулся, напрягся, вздохнул. Это были
всего лишь два движения пальца Изабо - отделить поясницу от креста, чуть
поднять подбородок. Что-то заставило ее подойти, задуматься и коснуться
пальцами поникшей фигурки.
- Заметит, - сказал Валька.
- А жаль. Эта штука ей ни к чему. В Бога она все одно не верует.
- Как знать, - возразил Валька. Что-то не нравился ему сегодня этот
ладненький, этот курчавенький, в рубашечке клетчатой аккуратненькой, в
спецовочке тютелька в тютельку... десантничек...
Карлсон был невысок, ниже Вельки, и слова к нему клеились все
какие-то уменьшительные, Валька ничего с собой поделать не мог, они сами
возникали, хотя Карлсон был почти вдвое старше, опытнее, намного крепче и
сильнее. Пожалуй, и умнее. Валька задумался - а откуда они вообще берутся
в человеке, слова?
Тут он обратил внимание, что на этажерке под распятием появились две
новые книжки, причем одинаковые. Валька взял одну. Она называлась "Приют
обреченных". И сверху на обложке, где пишут имя автора, стояло - "Чеслав
Михайловский".
Валька спокойно сунул эту книжку в карман.
Карлсон отошел в сторону и глядел на него с прищуром. Но насчет книги
промолчал. Что-то он понимал в ситуации такое, чего Вальке ввек было не
понять.
- Пойду я, - сказал Валька.
- Когда приедешь?
- Как книжку прочту.
- Валяй. А я эту ненормальную здесь подожду.
Карлсон сел в кресло и нырнул в толстенный альбом какой-то
заграничной галереи.
Валька вышел - и понял, что должен сейчас бежать к озерцу. Искать
Изабо. Он даже знал, где она - возле трех сосен от одного корня, где песок
немного подкопан, чтобы удобней было сидеть на отполированном корневище и
глядеть на озеро. И он побежал.
Изабо действительно была там.
- Как ты нашел меня? - спросила она.
Валька пожал плечами. Очевидно, следовало сослаться на интуицию.
- А где же ты еще могла быть?
- Да, действительно... Садись.
На корневище хватало места для двоих - если обняться. И оба знали
это. Валька присел, обнял Изабо и неожиданно для себя вздохнул.
- Черт, как все в жизни не вовремя, как все нелепо... - забормотала
вдруг Изабо. Ее красивое лицо скривилось, будто от кислятины, она
странновато засопела, но ничего не сказала.
И Валька вдруг понял, о чем она - о той книге молодого поэта с
гитарой... впрочем, кажется, не только о ней...
- Я книжку Михайловского взял, - сказал он.
- Бери. Ты знаешь, что это его последняя книга? Вообще - последняя?
- Знаю, Карлсон сказал.
- И много он тебе наговорил?
- Много.
- Дурак он, - неожиданно фыркнув, сказала Изабо. - Это никакое не
самоубийство. У Чеськи роман был на финишной прямой, сборник первый только
что из печати вышел. Пока творческий человек чувствует, что он хоть на
что-то способен, он в окошко не выбросится. Вот когда он видит, что зря
небо коптит, вот тогда... Этого твоему Карлсону не понять. Ты его в
следующий раз спроси - пойдет он топиться, не достроив свою драгоценную
баню? Фиг пойдет! Не с чего было Чессу прыгать в окно. Не было у него
такой серьезной причины!
- Была, - сказал Валька. - Он был обречен на самиздат. Или на
реверансы...
- Да нет же! Все было при нем, понимаешь? Все - голова, руки... Все.
Я вот - и то держусь. А он был в десять раз богаче. И кому-то это спокойно
спать не давало. На мою жизнь бы кто из зависти покусился! В ножки бы
поклонилась. А не покушаются, потому что завидовать тут нечему. Боезапас
расстрелян.
- Карлсон сказал, что они оба тогда здорово выпили, - заметил Валька.
- И следователь ведь работал. Наверно, все, что положено, изучил и улик не
нашел.
- Если бы ты видел их вдвоем пьяных! - Изабо покачала головой. -
Ничего более отвратительного, чем эта парочка после двух бутылок водки, я
в жизни не встречала. Мне захотелось треснуть Чесса бутылкой по лбу. Чтобы
поумнел. Они придумали себе игру - Второй командовал, Чеська подчинялся.
Он мог вдруг опуститься на колени и рукавом начищать Второму ботинок!
Второй гонял его, а этот - чего изволите-с? Когда Чеська принимался спьяну
паясничать, а Второй подстегивал его, это было страшно... Я видела это два
раза. В первый - ошалела, но во второй дала кому следует по роже. И
выставила обоих из мастерской. Ты пойми меня... Я не могла простить этого
Чессу...
- Я понимаю, - сказал Валька. - Наверно, ты была права.
- Ты думаешь, чтобы убить человека, обязательно нужно его силком в
окно толкать? Иногда и одного слова достаточно. Вот Второй и нашел
подходящее слово...
- Ты любила его? - спросил Валька.
- Трудный вопрос. Очевидно, любила... потом, когда уже не могла его
вернуть.
- А хотела его вернуть?
Изабо ничего не ответила, только положила голову Вальке на плечо.
- Я верну его, - кладя жесткую руку Вальке на колено, негромко
ответила она. - Знаешь, бывают ведь чудеса на свете? Если просишь у судьбы
тайного знака и она его посылает, грешно отказываться. Пять лет прошло,
понимаешь, пять лет...
Валька накрыл ее руку своей.
Две уточки выплыли из камышей, неторопливо заскользили через все
озерцо к другим камышам, впереди - селезень, за ним - его подружка. И так
они хорошо плыли вдвоем, и до того им никто не был нужен... Валька
почувствовал, что Изабо думает о том же.
- Да, - сказала она. - Чеська читал мне китайских поэтов. У них
уточка и селезень - символ верности. Пойдем... Я провожу тебя. Через лес.
И Валька беспрекословно пошел - потому что и это уже было однажды.
Распогодилось. Ну, до того распогодилось, что Валька с утра ушел на
завод в одной рубашке. И оказался в корне неправ.
Днем пролился дождь и основательно похолодало.
Валька ругал себя за глупость - ведь не первый год живет в
Прибалтике, мог бы усвоить заморочки здешней погоды. Так нет же - и шустри
теперь домой походной рысью!
Он был так озабочен, что не заметил Верочку. А она, непостижимо
угадав, когда ждать его у проходной, вдруг ухватилась за локоть.
- Привет! - сердито сказал Валька.
- Привет, и побежали, - ответила она. - А то простыну. Я налегке.
- Я тоже, - буркнул Валька.
- Давай ко мне? - ни с того ни с сего предложила Верочка. - Если я
сейчас же не выпью горячего чаю, то умру.
- Извини, тороплюсь, - честно признался Валька. Он забыл дома книжку
Михайловского, которую собирался спокойно почитать в своей оформительской
конурке. Уже несколько дней то заводская суета мешала, то домашняя. А
хотелось понять наконец, что это за такой загадочный Чесс.
- Ну, пожалуйста, - жалобно сказала Верочка, заглядывая ему в глаза.
- Ну, я очень тебя прошу...
- А в какой цвет ты меня сегодня покрасишь? - сердито спросил Валька.
- В красное дерево?
И тут же устыдился - все-таки девчонка со сдвигом, наверно, нельзя с
ней так сурово.
- Извини, пожалуйста! - пылко заговорила Верочка. - Это просто ерунда
какая-то получилась, мама перелила шампунь в другую банку, она ту банку
уронила, она разбилась, но больше половины шампуня осталось, и она
перелила в пустую банку от моего шампуня, а мне сказать не успела, она
уехала, а я не знала, что в той банке шампунь из ее банки!..
- Фр-р-р! - сказал Валька, встряхиваясь. Эпопея с банками явно
придумывалась на ходу. - Я же говорю - времени нет. И холодно на углу
стоять.
Такой тон обидел бы любую другую девушку.
- Ты не поверишь, но я просто без тебя соскучилась, - тихо ответила
Верочка. - Даже во сне тебя видела.
- Может, в другой раз встретимся? - растерянно предложил Валька. -
Давай в мастерской, а? Суббота уже скоро.
- В субботу - само собой. Но, Валь, в мастерской же всегда толпа
народу. А я так не хочу...
Валька изумился - так откровенно за ним еще не бегали.
И Татьяна, и Надя из бухгалтерии, в сущности, сами проявили
инициативу. Но обе сделали это незаметно и ненавязчиво - Валька и в
первом, и во втором случае опомнился, уже угодив в интимные отношения. А
эта - странная, с толстенной косой и со сдвигом, - как она может такое
выделывать?..
И ведь смотрит прямо в глаза, как будто Валька ясно не дал ей понять,
что хочет домой.
Она так долго не отводила взгляда, что Вальку наконец словно ошпарило
- а если это любовь? Бывает же любовь ни с того ни с сего? И не
обязательно числиться со сдвигом, чтобы она на тебя свалилась.
Верочка все смотрела, да еще дышала, приоткрыв рот. Валька в глубине
души усмехнулся неожиданной для себя мысли - нельзя, чтобы человеку не
ответили на любовь, нельзя, чтобы он понял свою ненужность. И если все
дело только в ритуале нечастой близости, если именно это спасет душу
человеческую, то, пожалуй, стихи Чесса должны подождать.
- Пошли, - сказал Валька. - А лучше побежали. Я совсем околел.
И они оказались в той же комнатушке, которая по-немецки называется
мейдхенциммер.
Верочка вытащила откуда-то голубой свитер ручной вязки.
- Надевай. Сейчас чай будет готов.
Свитер был мягкий, пушистый, теплый, соответствующего размера. Валька
с удовольствием в него забрался. Он хотел было спросить у Верочки, чья это
одежка, но вовремя вспомнил про пятнадцатилетнего братика.
Верочка сервировала на откидном столике. Валька согрелся, к тому же
на сей раз он не был голоден, и стало ему бездумно-хорошо. Верочка
толковала о театральных новостях. Вальку озадачила мысль - а о чем бы
толковала в такой ситуации Татьяна? С подругами и родителями она говорила
о косметике, колготках и детских болезнях. Как-то так вышло, что с другими
мужчинами Татьяна при нем почитай что и не разговаривала. Но ведь есть у
нее какой-то аварийный словесный запас для таких случаев?
Валька отвлекся. Верочка почувствовала это и стала искать кассету.
- Поставь Михайловского, - попросил Валька.
- Хорошо. Он тебе нравится?
- Еще бы.
- Жаль, что ты не слышал, как он по-настоящему поет. Кассета - это
так...
Верочка задумалась.
- Знаешь, я ведь и влюбилась в него, когда он играл на гитаре и пел,
- призналась она. - Мы встретились в одной компании. Там все ребята были
такие высокие, спортивные, и Чесс - как кузнечик, нет, действительно, у
него локти торчали, как у кузнечика. Все такие крупные, с плечищами, - и
Чесс. Ну, поддали ребята, закурили, я на него даже не смотрела, и тут он
сел в середине комнаты и ему дали гитару. Когда он запел, я стояла к нему
спиной, и мне вдруг стало очень неприятно, даже неловко за него - как он
может петь перед людьми таким голосом?..
Верочка помолчала.
- Если тебе неинтересно, скажи, - попросила она. - Может быть, это на
самом деле интересно только мне одной.
- Мне тоже, - сказал Валька. - Я вот песни его слушаю, а какой он -
даже не представляю.
- Его нетрудно представить хотя бы потому, что у него высокий голос.
Если бы такой голос был у здорового дяди, это было бы просто смешно... а
Чесс никогда не был смешным. В нем была гармония. Понимаешь? И такой
голос, и эти локти в стороны, и это лицо, тонкое и открытое
одновременно... не понимаешь?
Валька чуть улыбнулся ей - мол, продолжай.
- Он так пел, что хотелось стать перед ним на колени, стать и
смотреть снизу вверх. Когда я поняла это, мне стало страшно. И я уже не
могла сдерживать себя. Он так пел, что все подобрались к нему поближе и
смотрели на него одинаковыми глазами, сумасшедшими и покорными...
понимаешь?
- Ага...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг