ступай!
Карлсон ободрительно улыбнулся ему. Изабо опустила голову и напрасно
было сейчас ловить ее взгляд. Возможно, она и хотела, чтобы он остался, но
не этого хотел их четвертый собеседник - пистолет.
Валька вздохнул и сделал два шага к дверям. Оставался третий. Он
замер. Вывалиться из-под пистолетного прицела в пустой коридор,
несомненно, лучше, чем вывалиться из-под незримого прицела в трехсекундный
полет. Мудрее и благоразумнее. За спиной у Чесса, очевидно, просто не было
пустого коридора.
Он промедлил с полминуты. Карлсон больше не гнал его - и так было
ясно, что почти ушел... А следовало бы Карлсону, хоть шутя, прицелиться
навскидку. Это с непостижимым в ситуации озорством пришло в голову Вальке,
когда в дверь вдруг постучали и сразу же открыли ее.
На пороге стояли запыхавшиеся Верочка и Широков.
Карлсон отвел руку с пистолетом за спину. Изабо вскочила.
- Ничего себе дорогие гости! - даже с каким-то шалым весельем
воскликнула она. - Вы что, последнюю электричку проворонили?
Широков и Верочка, ухватившись за руки, словно дети малые,
одновременно переводили глаза с Изабо - на Вальку, с Вальки - на Карлсона,
с Карлсона - опять на Изабо.
- Добрый вечер, - сам ощущая всю нелепость своей вежливости, сказал
наконец Широков. - Мы в кино были, тут рядом...
- "Большую прогулку" смотрели, - добавила Верочка.
Что-то они ожидали здесь увидеть, зачем-то принеслись, и вдруг обоим
стало неловко, ведь ничего вроде и не происходило в комнате. Видно, от
неловкости Верочка и прижалась к Широкову.
Карлсон взглянул на Вальку и, явно наслаждаясь комизмом ситуации,
достал из кармана свободной рукой еще одну тысячную бумажку.
- Берите, гуляки, и поезжайте домой, - сказал он. - Полагаю, что вам
с Валентином сегодня не по пути. Он отправится другим мотором.
Валька удивился тому, как Карлсон, не в пример ему, сходу просек
ситуацию и мгновенно вошел в прежний свой образ благодушного
банестроителя. Странно ему, правда, было, что Верочка, вся такая
несчастная влюбленная, опустилась-таки на грешную землю. Но в двадцать
пять лет Верочке лучше уже быть замужем, философски решил Валька. И не
караулить Бог весть кого у заводских проходных... вот только, позвольте,
кого же?
Он опять изумился тому, что не может вспомнить себя в той суете,
воплях народных и возне с гуашью. От шума ошалел и исправно выполнял
приказы родимой своей заводской толпы совсем другой человек.
- Русский бунт... бессмысленный и беспощадный... - произнес кто-то в
комнате. Валька встрепенулся - это был не Карлсон и не Широков, те
разбирались с бумажкой. Голос был мужской - но чей?
- У меня есть деньги, я трехмачтовый барк продал, - отстраняя руку
Карлсона с бумажкой, ответил Широков и хотел было что-то добавить, но
наконец увидел пистолет.
Верочка проследила его взгляд и ахнула.
- Это зажигалка, - сказал ей Карлсон. - А ты думала, настоящий?
Господь с тобой, Верочка... откуда?
- Бога бы всуе не поминал, - проворчала Изабо. - Бери-ка, Пятый,
Верочку и вали отсюда. И без вас тошно. Вали, вали, без вас разберемся.
- У нас тут сцена ревности, - добавил Карлсон. - Действительно, ехали
бы вы домой.
- Никуда я не повалю, - Широков, к огромному удивлению Вальки,
невозмутимо протопал мимо пистолета и так ловко уселся в кресло, что
подставил под дуло висок. - И Верочка тут останется.
- Останусь, - она так же спокойно подошла к широковскому креслу, села
на подлокотник с другой стороны и обняла Широкова за плечи.
По тому, как оба мгновенно успокоились, Валька понял - что-то в этом
духе они и думали здесь увидеть.
- Мало мне было одной сумасшедшей... - заметил в пространство
Карлсон.
- Ребята, я заварила эту кашу, мне ее и расхлебывать, - обратилась
Изабо к Широкову и Верочке. - Не надо меня спасать, не надо ложиться на
амбразуру. Одна я выкарабкаюсь, слышишь, Пятый? Мне, лично мне ничего не
угрожает.
Карлсон улыбнулся.
- Вот когда в тебе женщина проснулась, - заметил он. - Да, радость,
пока я с тобой, тебе действительно ничего не угрожает. Но не дай мне Бог
отвернуться...
- Мы все эту кашу заварили, Изабо, миленькая, - подала голос Верочка.
- Все трое, понимаешь? Все и будем расхлебывать.
- К вашей крошечной кашке в ближайшие два дня прибавится такая
большая и крутая каша, что мало не покажется, - предупредил Карлсон. - Вы
нашли-таки самое удачное время для разборок со Вторым! Послушайтесь
доброго совета от компетентного товарища - разъезжайтесь по домам, пока не
очень поздно. Валентин - на одном такси, вы двое - на другом, а эту даму я
отвезу сам.
- Прямиком в баню, - подытожила Изабо. - Ладно, хватит дурака валять.
Не получилось... а жаль...
Тут она так посмотрела на Вальку, что он обмер. Валька не
предполагал, что в женском взгляде может быть такая невыносимая, окаянная
тоска. Даже когда Изабо хоронила своих уродцев, не было у нее таких
затравленных глаз.
Он мог сделать одно лишь - шагнуть ей навстречу.
Они одновременно сделали этот шаг, и другой, и обнялись, не поспевая
разумом за взлетом своих рук.
Изабо прижалась к Вальке и он почувствовал ее дрожь.
- Ну, что ты, что ты, - гладя ее кончиками пальцев по щеке, сказал
Валька. - Ну, успокойся, я же с тобой...
- Родной мой, - ответила Изабо.
А больше она ничего не успела сказать, потому что Карлсон рванул
Вальку за плечо, невесомое объятие распалось, и оказался Валька в углу,
между диваном и портьерой.
- Добром тебя прошу - убирайся домой! - приказал Карлсон. - И
прекратите вы все травить ей душу! Вы же ее так подставляете, как злейший
враг не подставит! Вы же провокаторы траханные! Вы все в сторонке
окажетесь, а она глупостей понаделает и под суд пойдет! Вы же из нее все
соки выпили! Сволочи вы вместе с вашим покойником Чессом! Дайте же ей
наконец жить нормально! Она же пять лет из-за вас дурака валяла! Пять лет
из жизни выброшено - можете вы это осознать, идиоты? Или все-таки не
можете?
Изабо хотела было ответить, но осеклась и лишь грохнула кулаком по
столу.
Валька отклеился от стенки и вышел из угла.
- Никакой я не провокатор, - мрачно сказал он. - Я вообще не понимаю,
что здесь происходит. Изабо, разве я тебя подставляю? Я что, тебе работать
мешал? Объясните мне наконец хоть что-нибудь!
- Вот их попроси, - Карлсон, немного успокоившись, мотнул головой в
сторону притихших Верочки и Широкова. - Будь они порядочными людьми, сразу
бы тебе все рассказали. Но это же провокаторы, каких свет не видел! Можешь
мне поверить на слово. Вот эта парочка...
- Я сама давно совершеннолетняя, - оборвала его Изабо.
- Знаю, что совершеннолетняя. Но ты нормальный человек, без дурацких
комплексов. А они внедрили в тебя какой-то нелепый комплекс вины и
искупления, вот эти двое кротких ангелов! Так давай однажды назовем вещи
своими именами! - Карлсон начал горячиться. - Давай скажем друг другу
правду, чтобы больше не устраивать идиотских дуэлей! Валентин! Ты помнишь,
как мы с Широковым просили тебя не приезжать больше в мастерскую?
- Интересные новости! - воскликнула Изабо.
- Ну, помню, - ответил Валька.
- А что мы тебе сказали, помнишь?
- Да что-то про атомную бомбу толковали... - с трудом припомнил
Валька, и тут в памяти явственно всплыли слова Карлсона о том, что из-за
него, Вальки, в мастерской большая каша заварится.
- Это я тебе про критическую массу объяснял, - некстати встрял
Широков.
- Решил сделать ставку на правду? - неприятным голосом осведомилась
Изабо.
- А теперь слушай меня, Валентин, - негромко сказал Карлсон, делая
вид, будто не слышал этих слов. - Когда я просил тебя не приезжать в
мастерскую, я прекрасно знал, что может получиться из твоих невинных
визитов! Знаешь, что эта милая компания затеяла? Воскрешение покойников и
реанимацию трупов! Ты слушай, слушай. Знаешь, зачем ты им всем
понадобился? В качестве ходячего манекена с физиономией покойного Чесса!
- С физиономией Чесса? - ошалело повторил Валька.
- Изабо случайно совершила это открытие и не удержалась от искушения
увидеть Чесса еще раз. И еще несколько раз. Пойми, ты ни ей, ни Верочке,
ни Пятому сам по себе сто лет не нужен! - Карлсон опять начал заводиться и
опять взял себя в руки. - Это у них совесть нечиста - допустили, чтобы
пьяный поэт вывалился из окошка. Вот они нацепили на тебя его голубенький
свитерочек, сунули в карман твоих штанов сборник его стихов и стали с
нежностью тебя созерцать! Называется, нашли себе игрушку!
- Так я что, действительно на него похож? - обратился Валька к
Широкову. Тот вздохнул, кивнул и повесил голову. Валька перевел взгляд на
Верочку. Верочка тоже вздохнула, покраснела и вдруг, сорвавшись с
подлокотника широковского кресла, кинулась к Вальке, обняла его и зарылась
лицом в тот самый свитер. Валька стал гладить ее по плечам, а на Изабо
посмотреть так и не решился.
Похоже, Карлсон был доволен эффектом. Он отвел левой рукой полу
куртки и сунул пистолет в плечевую кобуру. Валька посмотрел на его
усталое, резкой лепки лицо - Карлсон на совесть отыграл эту
разоблачительную сцену, навел порядок в рядах городских сумасшедших и
позволил себе немного расслабиться.
Нетрудно было предсказать, что произойдет дальше. Если Валька,
оскорбленный ролью манекена, скинет чужой свитер и уйдет, вслед за ним
уйдут Широков с Верочкой. Возможно, объединенные печалью вторичной утраты
Чесса, они поедут прямиком к Широкову, и его деликатная мама даже не
высунется, когда они на цыпочках прокрадутся к нему в комнату. Потом
Карлсон даст Изабо выпить грамм сто коньяка и увезет ее в свой особняк,
где уже готово все, кроме бани. Если ей и придется перебежать через дорогу
в мастерскую, то разве что за зубной щеткой. Потому что не Валька, а
именно Карлсон любит Изабо и пытается, как может, уберечь ее от
недоразумений и от ненормальных друзей.
Но Валька вдруг очень даже неплохо почувствовал себя в голубом
свитере. Ему показалось диким выскакивать сейчас на шоссе, ловить
заблудшее такси, обещать шоферу тысячу, молчать полчаса до города и
пятнадцать минут в квартире, пока не разденется и не ляжет под бочок к...
к кому, черт бы ее побрал? Как ее звали, эту крашеную блондинку с короткой
стрижкой и роскошной грудью? Надо же, из головы совсем вылетело - ее звали
Татьяна.
Потрясенный этим провалом в памяти, Валька отключился от
обличительной речи Карлсона. Она была уже на излете.
Той же рукой, которая только что держала пистолет, Карлсон широким
жестом указывал на примолкшего Вальку, как бы призывая его в свидетели
мерзкого поведения реаниматоров. И присутствие пистолета ощущалось
явственно, хотя он уж минут десять как пребывал у Карлсона под мышкой.
Действительно, получалось так, что из живого человека, простого как
валенок, незаслуженно сделали куклу, игрушку, манекен, и валяли вокруг
него дурака. А живой человек не виноват, что родился с такой рожей, что
попался на глаза Изабо, затравленной двумя провокаторами, что натолкнул
всех троих на идиотский план разоблачения Второго!
- Ты прекрасно знала, что на второй день этой идиотской конференции
все будут проспиртованы! И Второй в том числе! И ты ведь нарочно поставила
его у окна, - услышал вдруг Валька. - Интересно бы послушать, как ты его
туда заманивала! Ты ведь знала, что он ошалеет от паники и сделает шаг
назад, в стекло! А Валентину - отвечать, показания давать, по следователям
мотаться. А откуда ему знать, что он может и должен говорить следователю,
а чего - не может? Некрасиво получилось. Негуманно!
И еще Карлсон толковал, что в этакой ситуации ни один нормальный
человек, а Второй именно и есть нормальный человек, не займется покаянием
или самобичеванием. Чиста у него совесть или нечиста, он первым делом
перепугается, тем более, что вечер у человека выдался веселый, со спиртным
и с женщинами. Выпивший человек легче возбуждается - это Изабо правильно
рассчитала, когда выбирала вечер для непринужденной встречи Вальки и
Второго. Но выпивший человек в хорошем настроении тем более не станет
падать на колени и каяться. Он ошалело скажет: "Во, блин, до глюков
допился!" Или просто попятится, напрочь забыв, что за спиной - окно.
После ошеломительной новости насчет сходства с Чессом Валька уже
как-то плохо воспринимал сенсации. Ну, его выставили против Второго...
разве в этом сейчас дело? Ну, выставили...
Естественно, и Верочка, и Широков вмешивались, лепетали что-то,
Вальке даже послышались слова "Божий суд". Изабо со всей язвительностью
пыталась оборвать Карлсона, отсылала его в баню, но Карлсон, видно, решил
сегодня покончить с этой историей раз и навсегда.
Поскольку в Вальку Карлсон тыкал воображаемым пистолетным дулом, как
в наглядное пособие, а свидетельских показаний от него не требовал, Валька
и завис где-то между реальным гвалтом в комнате и той странной внутренней
перетасовкой лиц и понятий, которая происходила внутри. Он видел Верочку с
растрепавшейся косой, видел покрасневшую от ярости Изабо, и не
поспевающего за стремительным спором Широкова он тоже видел, но как бы на
заднем плане. Две женщины, стоя перед пистолетом, требовали Божьего
суда...
И тут у Вальки в голове стала складываться картина, и даже не картина
в художественном смысле этого слова, а вроде красивой схемы. Она была
похожа на популярное много лет назад изображение внутренности атома - и
Валька мысленной кистью выписал шарики с бликами на боках, чьи орбиты,
пересекаясь, окружили центральный шарик. Возникшая на фоне далекой реки,
схема эта обладала, как он понял, логикой сна - шарики одновременно были
людьми.
Тот, что ближе к середине, носил имя Марии. Это была невысокая
женщина в черном бархатном платье с белым большим воротником, с черной
косой за затылке и локонами вдоль висков. Шарик, обозначившийся вторым,
носил имя Анны. Русоволосая Анна с тяжелым узлом на затылке стояла у
далекого окна, а на подоконнике лежали скомканные перчатки и свернутая
трубочкой записка. Валька узнал их - он сам мгновение назад бросил сюда
перчатки, а записку передал накануне. Но тот, в середке, был одновременно
и Валькой, и совсем другим человеком, хотя грань отсутствовала.
Другие шары тоже были людьми, хотя и незнакомыми. Чье-то молодое и
задорное лицо с лихими усиками еще не имело имени но было необходимо. Это
лицо Валька видел недавно - почему-то у себя на коленях... Мужчина в
небольших круглых очках тоже должен был сказать что-то важное. Одни из
шариков оказался черной коробкой с дуэльными пистолетами. И переплетение
их орбит имело множество всяких смыслов, и на пересечениях возникали
слова, обрывки каких-то разговоров, сравнения диковинные, непереводимые
интонации французских фраз.
Но эта система была пронизана лучами, соединявшими шары совсем другой
системы. И самыми близкими оказались шар с потешкой заячьей мордой и лицо
беловолосой кудрявой девочки. Стало быть, вот так смешиваются реальный мир
с нереальным, подумал Валька, смешиваются на мо-ле-ку-ляр-ном уровне...
Валька понял, что с этого когда-то началось.
Он ощутил себя другим человеком, которого знал только по имени, - на
минуточку, поймав в чужой фразе свое дыхание.
Он сказал, балуясь, несколько слов за того человека - и тот принял
их, не возражал.
Тогда он понял, как неприятно подбородку от высокого воротничка фрака
- и это сразу же вылилось в забавную фразу и пригодилось.
И он лепил в себе другого человека, веселясь, наслаждаясь собственной
щедростью, отдав ему лучшие мысли, лучшие куски своей жизни.
Была женщина, которая любила его, ее звали Мария. Была женщина,
которую любил он сам, - Анна. И сам он между этими женщинами - доступной и
недоступной, преданной ему навеки и не нуждающейся в его преданности...
Вот, вот с чего началось - с этого банального треугольника, только женщин,
которые стали Марией и Анной, изначально звали как-то иначе!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг