выпивку, вполне им заслуженную и совершенно необходимую, или придется
обойтись.
А тем временем с моря-таки потянуло прохладцей и... пивом. От
крайнего баркаса, что был во всей баркасьей компании самым мощным. Жилло
повел носом - в неярком свете кованой лампы увидел вокруг стола четыре
рожи. Бороды - одна другой краше, торчат во все стороны, усы -
нечеловеческого размера, из ноздрей вылазят и в уши концами упираются. Как
при этих усах еще и дышать - вовсе уму непостижимо. Носы, значит...
Обыкновенные для морского народа носы, то есть, цвета обыкновенного,
красновато-лилового. У самого молодого морячка нос пока что вполне
человеческий, но, видать, недолго осталось... Насчет волос сказать трудно
- головы плотно пестрыми платками повязаны. Словом, местное береговое
братство, законно промышляющее каботажным плаванием, но главный доход
имеющее, очевидно, совсем от других проделок.
Подняли четыре моряка кружки с пивом, стукнулись ими, сдунули пену и
молча вытянули все пиво до дна. А кружки - под стать баркасам.
Обыкновенный человек от такой кружки, пожалуй, вдоль по пузу треснет, а
моряку даже на пользу - задумчивый делается. Размышлять начинает.
Вот и эти красавцы сидели себе задумчивые, сидели, тот, что на вид -
старший, вздыхал шумно, прочие вторили, а потом хозяину крикнули - мол,
расплатиться желаем!
Хозяин девку прислал - сам он что-то этакое на открытом огне жарил и
отвлекаться не мог. Пришла эта девка - ну, всего у нее хватало, и спереди,
и сзади, встала руки в боки и раскомандовалась.
- Вы, - говорит, - каждый за себя платите, тоже еще выдумали, чтобы
один за всех платил! Теперь у народа равные права и равные обязанности! Не
слыхали, что ли?
А дальше, когда моряки поодиночке платить отказались, а расплатился
все-таки старший, девка такое загнула - Жилло показалось, что у него уши
повредились, от прыготни над шумным водопадом это вполне могло случиться.
- Теперь у нас еще не полное равноправие, - объявила, - а вот когда
мужья и жены у всех будут общие, тогда и будет равноправие! Равноправная
Дума, сто лет ей жизни, в будущем году это ввести обещала!
Оказалось, не только Жилло ошалел - морякам тоже затея Думы не
понравилась. Старший степенно вышел из-за стола, встал против девки и тоже
руки в боки упер.
Здоровый был он дядька, нарядный - по бежевому кафтану заместо пояса
полосатый шарф повязан, коричневый с золотом, и хотя шарф довольно широк,
но для почтенного капитанского пуза даже несколько маловат. И кружева на
груди. И перевязь шита золотом.
- Интересно! - прогудел. - Значит, всякая старая рухлядь будет под
меня клинья подбивать, а я и послать ее к чертовой бабушке не могу? А я и
штаны расстегивай, потому что общий?! А ну, геть отсюда! Это я им буду
общий! Всем оголодавшим бабам! А вот мы четверо сейчас тебя до кустиков
доведем - а ты и не пикнешь, потому что общая! Понравится? Нет? Ишь,
проповедница сыскалась...
Девка так и отскочила.
Жилло, собственно, почему на моряков посматривал? Они пребольшую
копченую треску ели да не доели. Он и рассудил, что стянуть ее будет
несложно, пока девка деньги хозяину сдает. Мелочь, которая в кармане,
все-таки поберечь придется. А треска с горбушкой - это уже завтрак.
Встали моряки, расплатившись, факел небольшой от фонаря зажгли и,
думаете, к гавани гуськом пошли? Какое там - совсем в другую сторону. И у
самого главного - сундучок под мышкой оказался. Жилло насторожился - не
иначе, клад закапывать понесли! Так что бы вы думали - у замыкающего,
самого молодого, лопата под кафтаном. Он ее к перевязи для сабли
приспособил, но все равно болтается и сбоку хорошо видна.
Тут Жилло присвистнул. Клад - это было куда как кстати. Граф-то, если
жив, то в темнице, и лекарь с ним вместе. Вызволять надо. А здравый смысл
подсказывал слуге, что и при повальном равенстве вытащить узника из тюрьмы
можно только за деньги. Не то чтоб стражу подкупить - это бы проще всего!
А хоть адвоката нанять... Хотя леший их тут ведает, не отменили ли они по
случаю равенства и адвокатов?
В общем, моряки вразвалочку чьим-то огородом топают, Жилло,
пригнувшись, следом крадется. Моряки луг перешли - и он за ними. Моряки в
рощицу углубились - Жилло почуял, тут и остановятся. Действительно,
остановились, один яму выкопал, другой в нее сундучок поставил. Закопали,
постояли, тихо назад побрели. Жилло, конечно, остался. Стоило морякам
отойти подальше - он руками откопал сундучок.
И что же за клад вынул он оттуда?
Хотите - верьте, а хотите - нет, а вынул он завернутого в шелковый
платок дохлого попугая...
Почесал Жилло в затылке. Клад, однако!.. Подумал, что хитрые моряки
могли нафаршировать пташку-покойницу драгоценностями - скажем,
бриллиантами. Но копаться в дохлых птичьих потрохах у него охоты не было.
Да и поди сбудь драгоценности в чужом городе. Как раз на неприятности
нарвешься. Потому взял Жилло платок, а попугая сунул обратно в сундук и
закопал.
Платок же ему понадобился для колена. Как он треснулся, перебираясь
через водопад, так до сих пор и болело. Жилло знал, что лучше всего в
таком случае - туго перебинтовать ногу. Вот и воспользовался пестрым
шелковым платком. Вроде полегчало. Подумал Жилло, что нужно будет потом
повязку и штаны местами поменять - чтобы повязка все-таки снизу, а штаны
все-таки сверху. Когда "потом", он и сам не знал. А просто пошел прочь от
попугаевой могилы.
Поскольку местности он не знал, то и вернулся к кабачку с баркасами.
Там уже последние посетители разбредались. И посуду прибрала бойкая девка,
которой вынь да положь общих мужей, и недоеденную треску - соответственно.
От кабачка рукой подать было до гавани. Собственно, от города к этой
гавани вела дорога, а кабачок стоял в сотне шагов от той дороги, но от
него тянулась туда и своя, особая тропинка. И на той тропинке хорошо было
в засаде сидеть, потому что окружали ее высоченные валуны. Жилло подумал -
надо же куда-то двигаться, почему бы и не в гавань? В конце концов, в его
дурацком положении матросом наняться - еще не самый скверный выход.
Травознаем он был, браконьером был, сторожем на рынке был, слугой графским
тоже был - матросом не был!
Похромал Жилло к гавани, соображая, когда же наконец рассветет. Ночи
летом короткие. Моряки на судах поднимаются рано. Поужинал он на лекарской
кухне плотно. Голод до утра не проснется. Часика полтора-два можно
подремать на берегу - а потом...
Тут тропа сделала поворот, и Жилло - с ней вместе. Прямо в глаза ему
з-за валуна - факел! Что еще за полуночные гуляки к кабачку бредут? А это
нос к носу с Жилло столкнулись двое из той четверки, что попугая хоронила.
Старший и тот, что лопату нес!
- Эге! - говорит басом старший, ткнув пальцем в колено графского
слуги. - А платочек-то знакомый!
- Вот так всегда, - добавляет его спутник, вытягивая из-за раструба
грязнейшего ботфорта ножичек с пол-сабли, не меньше. - Идешь за позабытым
поясом, а находишь платочек...
- Напрасно ты меня тогда убеждал, Мак, что не для чего за пивом пояс
расстегивать, - и тут старший тоже достает из-за своего раструба что-то
похожее. - Видишь, кабы я тебя послушался, мы бы за поясом не вернулись и
платочек свой не повстречали!
- Вы, капитан, правы в том рассуждении, что в стянутое брюхо много
пива не вольешь, - философски отвечает юный владелец лопаты, - но
распущенное брюхо отнюдь не способствует бдительности. А мы ее, видать,
утратили, раз этот равноправный собрат за нами смог бесшумно пойти и
платочком нашим разжиться...
Жилло давно бы деру дал, несмотря на колено, да только держат его два
ножа с двух сторон, один в желудок уперся, а другой - в печенку, и
неизвестно, что хуже.
- Я бы таких собратиков на реях вешал, - задумчиво сообщает капитан,
- и знаешь, Мак, получал бы от этого огромное удовольствие... Придется нам
с тобой теперь возвращаться, искать могилку, опять Дублона в сундучок
укладывать, опять закапывать...
- Не придется, - наконец обрел дар речи Жилло. - Я когда понял, что
там нет ни золота, ни драгоценностей, попугая обратно похоронил. Не верите
- я вас сам туда отведу и покажу.
- Похоронил? - удивился капитан. - Попугая - похоронил???
- Вы же похоронили!
Помолчали моряки. Мак с большим интересом ждал, что капитан
попугайскому гробокопателю ответит, а капитан задумался.
- На мели, значит, оказался? - спросил он наконец Жилло.
- И на какой еще мели!
- Пойдешь с нами, - внезапно решил капитан. - Только слово дай, что
похоронил Дублона как полагается, не бросил лесным кошкам на растерзание!
- Право слово, как полагается! - отвечал Жилло. - Правда, и сам не
знаю, зачем это сделал, но в сундучок уложил и закопал. Клянусь!
- Чем клянешься-то? - почему-то с великим подозрением спросил
капитан.
Жилло задумался. Граф бы в таком случае свою честь и благородных
предков помянул. А слуга? Впрочем, раз уж в государстве равноправие
завели... Может, оно и к клятвам относится?
- Честью... - буркнул Жилло, понимая, что не про него такая клятва.
- Ого! - и тут моряки переглянулись. Понял Жилло, что опять их
удивил.
- Откуда ты такой взялся? - полюбопытствовал капитан. - Честью! Да
если бы ты честь в городе помянул - тебя бы повязали и в подземелье
Коронного замка сволокли. Ты что, совсем из захолустья?
- Из захолустья, - признался Жилло. - С севера. Мы с молодым графом в
университет приехали. Кто ж знал, что у вас тут уже и честь отменили!
- И где же твой граф?
- Да в Коронном замке, пожалуй... - неуверенно сказал Жилло. Граф с
тем же успехом мог, свернув при падении шею, лежать мертвым в кустах.
- В университет! Ишь! Студиозусы! - капитан опять надежно установился
на крепких ногах, решительно выкатив живот и уперев руки в боки. - Нашли
время! Ну, граф - молодой, ему простительно дурака валять, но ты-то уже в
мужском возрасте, мог бы понимать! Не то теперь время, чтобы по
университетам шастать! Вы что там, у себя, вообще из столицы вестей не
имеете?
- Имеем. Только кто же их всерьез принимает? - признался Жилло. - Вон
лет шесть назад проезжали купцы, говорили, что в Кульдиге возле самого
Коронного замка девку с рыбьим хвостом из реки выудили. У нас конюх,
молодой еще парень, сбежал - на девку посмотреть. Вернулся через полгода
злой как черт. Оказалось - надувательство! Стоит на базарной площади
палатка, в палатке одна убогая свечка горит, в ванне тетка пожилая без
ничего восседает, и хвост в воде мокнет тряпичный.
- Простая твоя душа... - вздохнул капитан. - Ладно, леший с ним, с
поясом. Мало надежды, что его еще к рукам не прибрали. Наверняка та дура,
у которой мужья общие. Пошли! Колено-то чем повредил?
- Водопадом, - усмехнулся Жилло.
- Чем?.. - хором спросили моряки.
- Ну, на водопаде сейчас споткнулся. Треснулся...
- На Вентас-Румбе?! - прямо остолбенел капитан. - Кой черт тебя туда
ночью понес?
Жилло развел руками - и впрямь, объяснить умному человеку эту
экспедицию было невозможно.
- Помните, капитан, возле Коронного замка факелы мельтешили? - вдруг
сообразил Мак. - Мы как раз в кабачок шли и на гору смотрели! Так вот кто
всю суматоху поднял! Студиозусы!..
Мак еще что-то собирался угадать, но схлопотал по затылку, а лапа у
капитана была серьезная.
- Не наше дело! - рявкнул капитан. - Мало ли какие графы со слугами в
Коронный замок ездят! И суматохи мы никакой не видели. Подумаешь,
факелы... Пошли скорее. Еще до рассвета выйти в залив надо. Лишь бы языком
трепать! Пошли! И ты хромай шустрее. Студиозус! Шастают тут всякие...
Бурчал капитан на разные лады, пока не дошли до гавани. Там прямо на
глазах переменился.
- Голубушка моя! - говорит. - Красавица ненаглядная! Второй такой на
свете нет!
И впрямь - с носа шхуны смотрела на них деревянная девица с пышнейшей
грудью и золотыми локонами, каждый - с человечью голову. Девица была
выкрашена в розовато-белый цвет, кудри - вызолочены. Там, где кончался
розовеющий животик, была небольшая и не очень заметная на темном дереве
дыра - отверстие корабельного гальюна. И надпись шла по борту - "Золотая
Маргарита".
В гавани нашел Мак принадлежащий кораблю ялик, ошвартованный у
пристани, и доставил капитана с Жилло на борт шхуны. Сам, получив приказ,
в кубрик отправился - спать. А Жилло капитан в своей каюте оставил.
- Я пьян, - сказал, - хорошо пьян, но недостаточно. Поэтому сейчас мы
с тобой, студиозус, добавим. Пиво - это ерунда. Развлечение. Причем
ненадолго. А вот ром... Конечно, мешать ром с пивом - преступление. Но
пива во мне уже не осталось, а желание выпить имеется. И повод есть.
- За приятное знакомство, что ли? - осведомился слуга, берясь за свой
оловянный кубок.
- За Дублона, беднягу... - капитан взялся за свой золотой. - Мир его
птичьему праху! Ты не поверишь, студиозус - любил я его, негодяя, хотя
звал он меня исключительно дураком и мерзавцем!
- Любил? Птицу? - Жилло чуть кубок не выронил.
- Любил, черти бы ее побрали! Почему же я, как ты думаешь, хоронил
Дублона, как родимую бабушку не хоронят? Любил, будь ты неладен!
- Любил... - задумчиво повторил Жилло. - Слово-то какое...
- Это слово, студиозус, вроде репейника на огороде. Как его ни
истребляй, прорастет и к человеку прицепится, - поучительно заметил
капитан. - Что, и у вас в захолустье его из моды вывести пытались?
- Из уездного правление комиссия приезжала, - сказал слуга. - Книги в
графской библиотеке смотрела. Про науку оставили, а про это самое -
увезли. Но нас с графом тогда дома не было, я его по горам водил.
Секретарь старого графа нам потом так объяснил - если кто-то кого-то
любит, значит, считает, что тот человек лучше всех прочих. А это
противоречит равноправию. Ну, пусть так - не ехать же в уездное правление
про любовь разговаривать! До него неделю добираться.
- Значит, помнишь еще это слово? - радостно спросил капитан. - Ты
только на людях его не говори. Разве что бабе с глазу на глаз... И то
умной - чтобы доносить не побежала.
И вспомнил тут Жилло разом Лизу и ту соколицу сероглазую, что ему
сверточек дала.
Конечно, было в его жизни немало женщин и без этих двух - даром, что
ли, тридцать пять с половиной лет на свете прожил? Сколько удалось -
столько и осчастливил. Вероятно, и дети были - по крайней мере, одно чадо.
А к этим двум он ведь и пальцем прикоснуться не успел. Однако ж увидел
перед глазами именно их. Должно быть, именно потому, что еще не
прикоснулся...
- Хорошо, что напомнили, - сказал Жилло капитану. - Как раз получил
от одной подарочек. Надо бы посмотреть, что такое.
И сверточек достал.
- Сперва за Дублона выпьем - велел капитан. - Умнейшая была птица!
Выпью, тогда - про баб. Трезвый я про них и думать не желаю, пустой
народишко... Включая в сие число мою супругу с дочкой. Вот сын у меня -
молодец.
Хмыкнул Жилло на то, что капитан назвал себя трезвым, но спорить не
стал, чокнулись, выпили рому. Развернул Жилло сверточек. Капитан привстал,
навис над столом.
- Якорь мне в печенку и в селезенку, если они у меня еще остались! -
говорит. - Ничего себе студиозус! Какие подарки получает!
Жилло - тот остолбенел.
Лежал перед ними на столе кусок тонкого темно-вишневого бархата в
виде странного и древнего знамени - по одному краю семь углов вырезаны и
обметаны, да недошиты. А в серединке - букет из трех цветков золотом
вышит. Один, в середине, повыше торчит, два - по краям, и все три -
совершенно одинаковые, с округлыми лепестками. Листья тоже золотые, но
чуть другого оттенка, зубчатые, и основание каждого цветка крошечными
зубчатыми язычками окружено. Красиво и непонятно - никогда раньше Жилло
таких цветов не видывал, хотя и считался травознаем, и лазил по горам за
корешками.
- Да тут одна золотая нить сколько стоит... - только и мог он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг