губы. Какое-то время шли в молчании, пока Смел не спохватился: "Эй,
Шметлив, а ты-то куда?" Сметлив скосил на него глаза: "Не радуйся, не
радуйся. Просто, решил проводить вас до леса. Надоело - хр-р... их-х! -
сидеть. Да и жена к маме ушла..." Верен, видимо, услышал - оглянулся,
остановился, подождал. Дальше двигались вместе.
"А вот интерешно, - завел Смел, чего это такого мы должны по дороге
понять, а?" - "Да ничего, - хр-р... их-х! - дурит он вас." - "Ты, Шметлив,
никогда не веришь..." - "Зато вы - хр-р... их-х! - всему верите." - "Как
это вщему? Управитель тебе - хвошт шобачий, да?" - "Хвост не хвост, а
голову поморочить - хр-р... их-х! - это норики любят..."
Так, разговаривая, дошли незаметно до леса. Воздух сразу, без
перехода стал другим - был соленым, терпким, будоражным, а охватил вдруг
мятным покоем, вошел в грудь отрешенной горчинкой прелой листвы и сладким
духом цветения. Сметлив остановился: "Воздух-то какой!" Вздохнул пару раз
глубоко, с нескрываемым сожалением на лице. Сорвал с орехового куста
молодой листок, размял в пальцах, понюхал. Горестно сморщился. Смел глядел
на него с сочувствием, Верен - будто чуточку укоризненно: и сам, мол,
мается, и нас мучает. Поймав этот невысказанный укор, Сметлив раздраженно
бросил смятый листок и торопливо заговорил: "Чувствую я, на пользу мне
этот воздух. Пожалуй, пройдусь еще немного..." - но в глаза никому не
глядел, а речь свою обратил к ореховому кусту. "Правильно, Шметлив, -
выручил его добрый Смел. - Чего тебе там щидеть?" - и так ли, сяк ли,
замял возникшую неловкость.
Шли они медленно, приноравливаясь к шагу Сметлива ("Ничего-ничего, -
хр-р... их-х! - Управитель не велел торопиться!"), и к полудню едва
добрались до Овражка, куда дети бегают собирать ягоды. Увидев на обочине
дороги большой раскидистый вяз, Верен свернул к нему, сбросил мешок:
"Перекусим".
Расположились под деревом на мягкой курчавой траве, достали снедь,
пожалели - нечем воды зачерпнуть. Однако соленое мясо с лепешками и
молодыми огурчиками прекрасно пошло и так, без воды. Поев, спустились к
Живой Паводи, напились горстями. Тут Верен и Смел, довольные, присели
перед дорогой, откинувшись на крутой косогор, а Сметлив опять загрустил.
Он постоял, шмыгнул пару раз носом и сказал неуверенно: "Ну, я пойду.
Хватит провожать, пожалуй. Белой дороги вам..." - но никуда не пошел, а
остался стоять, глядя на реку. Смел лениво подначил: "Хо! Шожрал вще, что
было, а теперь в кушты, да?" Сметлив поглядел на него с обидой - как он не
понимает? Момент и правда был очень трудный, ибо Сметлив больше всего на
свете боялся быть смешным. И теперь, чтобы уберечь лицо, надо ему было
немедленно топать домой с самым веселым видом, сделав им ручкой и пошутив
насчет невесты - ан не получалось, ноги не шли и в глазах темнело при
одном воспоминании о распахнутой двери пустого дома.
Так постоял он, пообижался, не зная, что придумать, да вспомнил, на
счастье, подначку Смела и ухватился за нее как за соломинку,
притворившись, будто воспринял всерьез: "Да, нехорошо получилось...
Съестного-то у вас негусто. А здесь недалеко сарай рыбацкий есть - к
вечеру дойдем. Так и быть, - хр-р... их-х! - накормлю вас рыбкой. Там и
переночуем, а завтра - домой..." Смел поглядел на него с лукавым
одобрением, а Верен легко поднялся на ноги: "Тогда пошли."
Они пошли по дороге, натоптанной и наезженной вдоль реки. Спрямляя
излучины, колея то уводила в глубину леса, то жалась к самому береговому
обрыву. Никто не попадался им навстречу. Это осенью торговцы тянутся в
Рыбаки, а весной вся торговля - в городе. В тот день лишь одна воловья
упряжка, до краев груженная дорогой розовой рыбой, обогнала их. Знакомые
поселковые мужики окликнули стариков, удивились - куда это они наладились,
предложили подвезти. Но те, памятуя наказ Управителя, отказались. Прошли
вверх по реке два корабля, которые изрядно уставший с непривычки Сметлив
проводил завистливым взглядом. Но промолчал, вздохнул только. Перед
сумерками дошли худо-бедно до сарая, о котором толковал Сметлив.
Здесь Смел принялся разводить огонь, устроил из сухой прошлогодней
травы какие-никакие лежанки, нашел помятое, но без дырок жестяное ведерко
и приспособил его над костром, зачерпнув воды. Потом отправился на добычу:
еще на подходе приметил он несколько кустов дикого чая, и находка эта
сильно его обрадовала.
Верен и Сметлив тем временем плюхались по пояс в зябкой весенней
воде, тихонько проклиная потемки и скользкие коряжины под ногами: ставили
сеть. "Ни поплавков, ни грузил!" - ругался Сметлив. Однако в конце концов
управились и поспешили в сарай. Здесь ярко пылал бездымный костер - они,
продрогшие, жадно потянулись к нему руками. Тут же Смел налил им завара
чайных почек в глиняные, грубого обжига кружки, обнаруженные в темном
углу. Хороший оказался сарай, ничего не скажешь.
Отогревшись, рыболовы получили по толстому ломтю сыра с молочной
лепешкой и снова по кружке чая вприкуску с вываренным в молоке сахаром.
Костер съедал ветку за веткой, блики огня играли на лицах, холодный ночной
ветерок, тянувший вдоль реки, не доставал их - не было в тот вечер на
свете уютней жилища, чем старый рыбацкий сарай на берегу Живой Паводи.
"Эх, хорошо", - выдохнул разомлевший Сметлив.
Долго не просидели - глаза слипались от тепла и усталости. Стали
устраиваться на ночь. Смел и Верен уснули быстро, а Сметлив долго
ворочался и ворчал, что от травы он весь чешется. Потом тоже затих.
Сметлив очень боялся, что от холодной воды здоровье его окончательно
пошатнется. Но наутро, открыв глаза, почувствовал себя на удивление бодрым
и сильным. Он живо растолкал Смела с Вереном, велел Смелу заводить чай, а
сам отправился с Вереном снимать сеть. Недаром Сметлив считался лучшим в
поселке рыбаком: он всегда сквозь воду видел, где рыба ходит. И на этот
раз чутье ему не изменило: сеть была вся утыкана мелочью, но главное - в
ней запутались два крупных мордана.
Чай решили отменить и перешли на уху. Смел начал чистить и потрошить
мелочь, а Сметлив собственноручно разделал и засолил морданов, чтобы не
пропали в дороге. Вообще он был очень деятелен, со вкусом распоряжался
("Смел, да кто же так рыбу чистит? - Верен, сполосни-ка кружки под уху!")
и почти не задыхался - словом, стал неузнаваем. Но к моменту, когда
поспела уха, он заметно сник и хлебал нехотя, хотя навар был отменным. А
когда завтрак подошел к концу - совсем поскучнел. Не смотрел ни на кого,
тыкал прутиком в дымящиеся головешки. И всем было ясно - почему, и Верен
даже хотел сказать: "Да брось ты, Сметлив. Мы все понимаем. Пошли с нами",
- но не сказал, а Смел от расстройства и от того, что перехватывало горло,
выдавил только одно слово: "Шметлив..." - и, сам того не желая, все
испортил, поскольку в голосе его Сметлив услышал жалость, а жалость он
считал оскорбительной. Встал, хотел что-то сказать - не вышло, молча
махнул рукой и, сгорбившись, вышел в низкий дверной проем.
Смел чуть не плакал от огорчения, но суховатый Верен сказал:
"Собираться надо", - и был прав. Они уложили съестное так, чтобы хлеб не
провонял рыбой, прихватили ведерко и кружки - пригодятся, осмотрелись,
чтобы ничего не забыть. Вышли на дорогу и вместе поглядели назад. Но
Сметлив уже скрылся за поворотом.
Они пошли (а правильнее сказать - побрели) дальше, настроение было
поганое. Как-то втроем все очень ловко получалось. А теперь... Но делать
нечего. И вскоре Смел пободрее застучал своей длинной, выше головы палкой,
и Верен перестал хмуриться - очень уж красиво было вокруг. А Сметлив...
Что ж - он сам так решил.
Однако далеко не ушли. Смел вдруг остановился: "Тихо. Шлышишь?" Верен
прислушался. И правда, как будто кто-то где-то кричал. "Птица, наверное."
- "Какая тебе птича? Это же он!" - "Кто он?" - "Да Шметлив!" - и Смел,
круто повернувшись, зашагал назад. Верен пожал плечами, но пошел следом. И
через некоторое время Смел завопил не своим голосом: "Хо! Шметлив! Давай
шкорей, хвошт шобачий!" - как будто не видел его сто лет. А Сметлив,
показавшийся на дороге, и так спешил изо всех сил, задыхался и взмахивал
руками, словно пытался взлететь. Не дойдя до них несколько шагов, он
плюхнулся задом на обочину - силы кончились. Но к нему уже подоспел Смел,
затормошил, захлопал рукой по плечу, засмеялся, а Сметлив только одурело
мотал головой и хватал ртом воздух.
Наконец восторг Смела иссяк, а Сметлив малость отдышался. Отдышался и
сказал: "Деньги-то - хр-р... их-х! - деньги-то я так и забыл вам
отдать..." - он все еще старался уберечь лицо, но не уберег, потому что
тут же продолжил: "Но знаете... - хр-р... их-х! - я туда не пойду. Ноги не
идут. Я уж лучше с вами..." - и поднял глаза, умоляющие: только не
смейтесь! Но Верен все же засмеялся и сказал: "Правильно. Молодец,
Сметлив. Я не над тобой смеюсь, я от радости." А Смел все приговаривал:
"Теперь вще хорошо, теперь вще хорошо будет..."
Ближе к полудню вошли в Белолес-на-Костях. Жутковатое место,
неприятное. Лоб в лоб, сходу сошлись здесь когда-то эльмараны с
пореченцами, не успев ни приготовиться, ни перестроиться в боевые порядки.
Рубка получилась страшная и бессмысленная, когда никто не знал общего
замысла, да и не было замысла никакого, а просто каждый бился сам за себя,
озверев от крови и безысходности. Пользы битва никому не принесла, зато
народу полегло несчетно.
Раньше здесь было обычное редколесье, а года через два-три стали
замечать, что потянулись вверх неприятные, белоствольные деревца с
хрупкими, суставчатыми веточками и листьями блекло-зелеными, которые в
начале осени (а битва как раз и была в начале) вспыхивали страшным
багровым цветом. Много лет прошло с тех пор и окрепли, высоко поднялись
гладкие, мерзкие, цвета высохшей кости стволы, и совсем потерялись среди
них старые вязы, ясени и дубы, помнившие побоище. Потому и назвали так -
Белолес-на-Костях. Смельчаки отваживались забираться в чащу, находили
сломанные мечи, расщепленные копья, ржавые колчаны, а в старых деревьях,
по их рассказам, торчали заплывшие корой эльмаранские стрелы.
Старики шли и шли, а Белолес-на-Костях все никак не кончался, и уже
пробирал их озноб от молчаливой враждебности мерзких белых деревьев, а он
не кончался, и уже мерещились им дальние яростные голоса, сиплый рев
боевых труб и хрипы умирающих, а Белолес не кончался, и нечего было думать
остановиться перекусить, и не шли на ум никакие слова, а он не кончался и
не кончался, проклятый Белолес-на-Костях...
Но вот впереди завиднелась чистая зелень добрых деревьев, заслышался
впереди птичий звон, а скоро последние костяные стволы шарахнулись в чащу,
потерялись, затаились. "Ф-фу, - перевел дух Сметлив. - Ну и гадостное
место". Смел и Верен с ним согласились, хотя почему гадостное - непонятно:
кроме жути, которую, проходя, испытывал каждый, никому никакого вреда
Белолес-на-Костях не причинял. Ну и Смут с ним, прошли - и ладно, а что
там со временем? Оказалось, что до вечера еще далеко, не так уж и долго
шли они через Белолес.
Стали прикидывать - не остановиться ли? Да нет, не стоит. Перехватить
на ходу по куску лепешки и - скорее, скорее, чтобы заночевать подальше от
жуткого места. Однако вышла в пути задержка: на припеке у самой обочины
Смел приметил белые шляпки двух тепляков. Тепляки - грибы чистые, крепкие,
вкусные и растут обширными семьями. Стали искать - набрели на поляну, где
их будто посеяли. Пришлось Сметливу снимать рубаху, приспосабливать под
мешок - набрали, сколько вместилось.
А там уже и вечер подкрался, пора было думать о ночлеге, но, как
назло, не попадалось им подходящего места. Когда до темноты оставалось
совсем немного, Верен решительно свернул к подножию большого дуба: "Все.
Здесь переночуем. Хоть не промокнем, если дождь." А погода портилась,
ветер с далеких гор нагонял серые мокрые облака и запах дождя висел уже
над дорогой.
Вскоре в затишке между корнями запылал костер, грелась вода в помятом
ведерке, а старики пекли над углями грибы, целиком нанизанные на прутья
яблони-дичка, подсаливали и ели, захлебываясь сладковатым горячим соком. И
вот, когда Смел, нагнувшись к костру, поджаривал очередной тепляк, Сметлив
вдруг пригляделся к нему повнимательнее и фыркнул: "Эй, Смел! Что это у
тебя на лысине?" - "А? Что?" - испуганно переспросил Смел, проводя тыльной
стороной ладони ото лба к темени. Посмотрел на руку, потом на Сметлива:
"Ничего нет." - "Ты погляди, Верен! - Сметлив взял Смела за шею и слегка
пригнул его к огню. - Что это там такое засеребрилось? Никак ты, Смел, к
старости обрастать начал?" - "Да ну тебя к Шмуту!" - обиделся Смел и
сбросил его руку. Верен улыбнулся, а Сметлив не унимался: "Слушай, Смел, а
вдруг правда? Обрастешь к концу пути, а там - какая-никакая невеста. Вот
мы тебя и поженим!" Тут уж и Верен засмеялся, а Сметлив задыхался и
хрипел, ударяя ладонями по коленям и не слушая возражений Смела: "Да это
вщегда так было... Дурак ты, Шметлив!" Отсмеявшись и утерев слезы, Сметлив
выдохнул: "Уф-ф, давно так не смеялся... Давайте чай пить, что ли?" Но
Смел надулся и первым начал пристраиваться ко сну. Верен и Сметлив
посидели еще, посмеиваясь тихонько, да и тоже стали укладываться. Это
оказалось совсем не просто: невидимые в траве корни немилосердно впивались
в бока.
Заснули с трудом, но не надолго: где-то в середине ночи зашептал по
листьям давно собиравшийся дождь и, как ни мощна была крона старого дуба,
капля по капле просочился через нее. Спать под дождем - это дело на
любителя, если таковые имеются; а когда впридачу ветерок без остатка
сдувает оболочку хрупкого сонного тепла - совсем никуда не годится. Вперед
всех озяб тощий маленький Смел. Он поднялся, стал раздувать еле живые
угли. Они шипели, дымили и возвращаться к жизни не хотели. Поднялись и
Верен со Сметливом, постояли, ежась и наблюдая за его бесплодными
усилиями. "Брось, Смел, - сказал Верен. - Все равно бестолку, идти надо."
- "Куда идти..." - проворчал Смел, стирая со скулы выбитую дымом слезу. Но
Сметлив поддержал Верена: "Правильно. Под дождем лучше идти, чем лежать. А
там - или дождь кончится, или найдем, где спрятаться."
Они стали шариться в темноте, собирая пожитки, и пошли дальше, с
трудом угадывая дорогу в плотном, сжатом между тучами и землей беззвездном
мраке. Какой-то не весенний, без грома и молний, продолжал сыпаться сверху
унылый и настойчивый дождь. Сначала старики согрелись от ходьбы, но под
конец опять стали деревенеть от холода и усталости. И тут как раз
забрезжил свет, а дождь стал редеть, мельчать - и совсем кончился. Впереди
проглянуло синее небо и принялось теснить скучную серую крышу, до тех пор
пока вдруг не ударило из-за реки горячее солнце.
Путники обогнули высокий безлесый холм и вышли на поляну, посредине
которой стоял уютный на вид шалаш. Внутри обнаружились охапки довольно
сухого сена. В него старики и рухнули, и мгновенно уснули как убитые.
А когда проснулись, солнце уже стояло высоко, воздух был густым и
сладким, промытый ночным дождем лес вовсю радовался жизни, обступив поляну
зеленой стеной. Но первое, что ощутили старики - это жуткий голод. Поэтому
Смел немедленно отправился за сушняком, Сметлив - к реке с ведерком, а
Верен взялся потрошить мешки.
Вместе с дровами Смел притащил широкие листья растения навроде
лопуха. На вопрос Верена - зачем? - Смел довольно ухмыльнулся: "Увидишь".
Он взял одного мордана, смыл соль, завернул рыбью тушку в листья и уложил
в неглубокую ямку, присыпав сверху тонким слоем земли. Потом развел на
этом месте костер и подвесил ведерко с водой. Когда вода закипела, Смел
сдвинул угли в сторону и, обжигаясь, развернул листья. Дух от тушеного
мордана шел такой, что сразу в животах заурчало. Приглашать никого не
пришлось, все трое дружно накинулись на еду.
Впрочем, по отношению к Смелу это не совсем верно: он бы, может, и
рад накинуться, да не позволяла беззубость. По этой причине такое простое
и знакомое каждому дело, как еда, превращалось у него в целую церемонию:
он отрезал или отламывал приглянувшиеся ему кусочки мяса, рыбы, хлеба и
так далее, собирал их в ладонь, тщательно измельчал ножом, а уж потом
отправлял в рот, доминая все вместе деснами. Так же орудовал Смел и
теперь, если и отставая от остальных, то лишь самую малость. Про вчерашние
обиды он забыл - слишком хорошо было на полянке и слишком вкусен оказался
мордан.
В самый разгар этого удовольствия Смел вдруг ойкнул и схватился за
челюсть, болезненно сморщившись. "Ты чего?" - спросил Сметлив, прожевывая.
"Я щебя жа яжык укущил", - отвечал Смел. Сметлив поглядел на него как на
недоумка и коротко поинтересовался: "Чем?" - "Не жнаю", - удивился Смел,
глотнул и полез пальцем в рот. Полез, и вдруг выхватил так поспешно, будто
наткнулся там на раскаленный уголек. Он растерянно поглядел на товарищей и
пробормотал: "У меня, кажетчя, жуб лежет..." Тогда Сметлив взглянул на
него пристально и цепко, без тени вчерашней насмешки перевел взгляд на
лысину, где в лучах яркого солнца уже совершенно явственно серебрился
легкий пух, который можно было бы назвать младенческим, не будь он седым.
И Сметлив отрешился, заглянул внутрь себя и не поверил тому, что увидел.
Он положил руку на грудь, вздохнул несколько раз - глубоко и чисто, почти
без хрипа, и рука опустилась бессильно, а в глазах почему-то затуманилось.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг