утробно. У нее вообще был фирменный голос - сочный, как у оперной певицы.
Знаменитый голос. Когда она вещала на публику, форсируя громкость, даже
мурашки по коже бегали.
Впрочем, стихия в конце концов угомонилась. Смолкли акустические
эффекты, настала тишина. Тишина длилась вечность... "А вот интересно, -
думал мальчик, - вечность, наверное, это очень долго, да? Так долго, что
человек для нее как бы не существует? Но тогда и вечность для человека как
бы не существует. Зачем же выдумали это слово? И кто первым его выдумал?"
"А может Бэла заснула? - думал он. - Хотя, там ведь негде лечь. Сидя спит,
что ли? Лошади, кстати, стоя спать умеют. Но Бэла ведь не лошадь, скорее
общипанная орлица, особенно, когда из телевизора смотрит..." "А может она
тоже умерла? - думал мальчик. - Взяла и умерла от злости..."
Ему нестерпимо хотелось подкрасться к двери, выглянуть, а там,
глядишь, и к выходу просочиться, к спасительной лазейке на свободу.
Явственно представлялось, как он это делает - тихонечко, деликатненько, не
хуже, чем настоящий разведчик... Вылезать было нельзя. Немыслимо было даже
высунуть голову из-за спинки кресла.
Тишину победил звонок. Нет, не телефонный, а в дверь. Кого-то еще
принесло, несмотря на очевидную ночь. Здесь был особый звонок -
электронная штуковина, издающая гулкий протяжный звук. Похоже на рог из
фильма про Робин Гуда. Старинный звук, стильный... Принесло мужской голос:
- Все в порядке, встретил, - сообщил на всю квартиру, хотя хозяйка
вроде бы стояла рядом. - Внизу, в машине сидит.
Это был Штерн. То ли друг семьи, то ли друг одной Бэлы, кто их
разберет. Имени его мальчик не знал. Возможно, дядя Штерн просто не имел
имени, поскольку все и всегда называли его исключительно по фамилии.
Бэла что-то ответила - вяло, неслышно.
- Исааковна, возьми себя в руки, - загремел гость. - Просто самолет
задержался.
- Юрку уже вскрыли! - вдруг крикнула она. - Понял?
- Вскрыли?
- Мне звонила эта, твоя! - голос ее наполнился неукротимой мощью. -
Доложила, что вскрытие закончено, а результаты интересные! С-с-сука!..
Бэла зарыдала. Взорвалась слезами так страшно, так пугающе громко,
что квартира, казалось, дрогнула. Ударная волна, прессуя воздух,
докатилась и до кресла - вонзилась в уши, в легкие, в мозг. Мальчик
сжался, отталкивая от себя чужую муку. Бэла рыдала примерно так же, как
днем, на лестнице. "Разрезали, - выла она, - угробили мужика! Мясники,
мудаки косолапые! Все, конец!.." "Ну, что ты, что ты, - раскатисто
бормотал Штерн. - Ну, давай, успокаивайся, нельзя же так..."
И Бэла вскоре его послушалась. Замолчала, обессиленная. Некоторое
время глухо стонала. Штерн что-то ей сказал - уже тихо, уже нормально, -
она ответила, тоже тихо и нормально, они начали беседовать, о чем - не
слышно, а потом побрели по коридору, остановились возле кабинета дяди
Юры....
- Со мной что-то жуткое творится, - говорила женщина. - Когда
следовательница мне позвонила, я спятила. Представила, как вонючие
санитары Юрия таскают, бросают по грязным столам, разрезанного...
Сорвалась. Думала немедленно из морга забирать, не поверишь. Успела до
Театральной доехать и очнулась...
- Каковы результаты вскрытия?
- Я плохо запомнила. Не отравили его, оказывается, а плеснули в лицо
слезоточивым газом. Из баллончика. Ну, еще перед гибелью коньяк он пил,
пьяница чертов... Следователь обещала завтра заключение показать.
- "Черемухой" или каким-нибудь "Саксоном"?
- А?
- Баллончик с газом был чьего производства?
- Нет, не знаю...
Диалог замер. Все замерло. Жили только часы на стеллаже. А может,
Бэла притворяется? - неожиданно подумал мальчик. Нелепая мысль. Совершенно
нелепая.
- Вот в этом кресле, - сказала женщина без выражения.
- Я догадался, - сразу откликнулся Штерн. - Ну и развал у вас! Что,
серая гвардия улики искала?
- Нет, милиция только пальцы сняла. Это я.
- Ты?
- Сказала же, психую целый день. Вдруг, думаю, Юрий скрыл от меня
что-нибудь...
- И как?
- Ничего необычного.
- Что ж, поздравляю.
- Издеваешься, Штерн? - ее голос завибрировал.
- Почему, вполне серьезно... Войти-то разрешишь?
Послышались грузные шаги. Судя по звуку, шагали прямо по папкам, по
бумагам. Потом содрогнулось кресло - осело, принимая гостя в свои объятия.
Штерн был большим, тяжелым мужчиной. С бородой, очень похожим на Маркса. И
как личность он был большим и тяжелым... Съежившийся за креслом мальчик
содрогнулся вместе со своим убежищем, приник к полу, забыв дышать. "Только
бы спинку не опустил, - колотилось в затылке. - Прижмет ведь, раздавит,
боров..."
- Значит, здесь его и прикончили, - констатировал Штерн. Громко,
совсем близко. - И что ты обо всем этом думаешь?
- Стой, - сказала Бэла. - Внизу нас с тобой якут ждет?
- Подождет, ничего с ним не случится. Отвезу его в отель. Пристрою,
не беспокойся... Так какие у тебя версии, Исааковна?
Бэла ощутимо вздохнула.
- Голова кругом идет, Штерн. "Охранке" вроде бы незачем было...
- Тихо, - внезапно оборвал ее собеседник. Резко и грубо. Даже
привстал, временно освободив кресло от томительной тяжести. - В самом
деле, пошли-ка лучше на улицу.
Бэла хрипло хохотнула:
- Может, надежнее в ванную? Выключим свет, включим воду... Фу, как
пошло, Штерн. Да пусть слушают, если хотят, - она внезапно заорала. - Эй,
жопоголовые, не спать на посту! Сейчас мы будем оскорблять честь и
достоинство Президента!
- Твою неповторимую интеллигентность я особенно люблю, - кисло
заметил Штерн. - Вы что, уже проверили квартиру?
- Юрий как раз из-за этого и приезжал сюда с залива. Он нашел
специалиста, договорился с ним на вчера. Специалист с утра работал, а
потом Юрий позвонил мне, сказал, что квартира чистая, зря паниковали.
Примерно в четыре звонил. Он был слегка выпивши - угостил на радостях того
мужика. А в восемь его... - Бэла замолчала.
Гость плюхнулся обратно.
- Что в восемь? - терпеливо спросил он. - Закончи, пожалуйста, фразу.
В восемь его... что?
- Убрали, - твердо сказала Бэла.
- Понятно. Я просто хотел услышать твою версию, извини, родная... Кто
был тот тип?
- Специалист по электронике? У мужа записаны его данные. Где-то
здесь, сейчас найду. На бумажке... - в комнате начали ходить, шуршать,
раскачивать насыщенную электричеством атмосферу. - А у тебя какая версия,
Штерн? - раздалось через мгновение. - Зачем им Юрий, им же я нужна, я!..
Собеседник отвратительно поерзал, устраивая зад поудобнее.
- Во-первых, ты им нужна живой. Кто, кроме тебя, может сделать это
идиотское предсказание? У тебя авторитет, родная, люди тебе верят... А
во-вторых, гадать о мотивах наших прославленных Рыцарей Тьмы бесполезно.
Тот майор прекрасно знал, кем для тебя был Юрий, сама же говорила. Если
они даже на твоего "тайного советника" вышли...
- Да, хорошо, что напомнил! Знаешь, наш "тайный советник" мне в
почтовый ящик записку опустил. Назначил встречу ровно на два ночи, хочет
обсудить ситуацию. Тоже, наверное, в штаны понаклал.
- Мне с тобой?
- Не станет он при тебе разговаривать. Осторожный до кретинизма.
- Осторожный! Как же он тогда позволил себя вычислить? Тот майор ведь
не к кому-нибудь пришел побеседовать по душам, а прямо к нему. Разве нет?
Бэла затихла, перестала ходить и шуршать. Возразила:
- Перед праздниками он сообщил Юрию, кое-что. Я не успела дать тебе
знать, мы на залив уезжали, а по телефону - сам понимаешь... Он выяснил,
кто является информатором "Охранки".
Штерн вдруг зашевелился - едва ли не с креслом:
- Неужели кто-то из наших? - выговорил звеняще.
- Случайный человек, живет в коммунальной квартире под нами. Сосед,
можно сказать. Ты его не знаешь.
- Внештатник?
- Настоящий сексот, стукач законспирированный. Кто бы мог подумать...
Наш друг обещал принять меры.
- А как насчет главного? Он что-нибудь узнал?
- Оказывается, Служба Порядка ведет-таки некую программу, в рамках
которой вполне могут отрабатывать мою фамилию. Называется "Наби".
- "Наби"? Кошмар. Фантазии у мужиков - ну совсем нет... Между прочим,
Исааковна, я тут сам обдумал ситуацию, и у меня сложилось стойкое
ощущение, что большая Служба к нам отношения не имеет. Это чья-то
самодеятельность, по-моему. Как-то нелепо... Во всяком случае, если майор
к тебе явится, держи себя с ним именно исходя из таких предположений.
Впрочем, убийство как объяснить?
Наступила пауза.
- Нашла, - сообщила Бэла. - Вот тебе фамилия того специалиста, адрес,
телефон. Даже счет в сберкассе есть. Проверишь.
- Слушаюсь, - откликнулся Штерн. - Кстати, что ты сказала
следователю?
- Про Юриных любовниц сказала. Хорошо сказала, пусть они там
раскручивают эту тему, чтобы подальше от наших дел.
- Смотри, не схлопочи "убийство на почве ревности".
- Не бойся, у них и без меня есть кого подозревать. Например, вот.
В щель было видно, как стянутая пиджаком рука взяла что-то с
торшерного столика. "Фотография! - ожгло мальчика. - Фотографию смотрит!
На ней же... на ней..."
- О! - восхитился друг семьи. - Кто это?
- Соседка снизу.
- С ума сойти, сплошные соседи. Он с ней спал?
- Ох, Штерн, - простонала Бэла, - с кем он только не спал, мразь!
- Ладно тебе. Снова начнешь матом изъясняться, - Мужчина круто
поднялся, вторично заставив кресло содрогнуться. - Бедный якут, наверное,
уже в транс впал. Пошли, поздороваешься с ним для приличия.
Он затопал прочь.
- Ох, некстати Юрий гостя позвал, - вздохнула Бэла. - Что с ним
теперь делать?
Уже приглушенно, уже из коридора.
- Посмотрит город и уедет. Ты же не виновата, что его будущего
импресарио убили! Оплатишь ему проезд в обе стороны, и хватит, -
рассердился мужчина почти не слышно. - Нашла чем голову забивать.
Они удалялись. Шлепали обувью по линолеуму, издавали иные
неопознанные шумы. Потом чмокнули дверью - убыли на лестницу.
Пусто!
Мальчика вынесло из-за кресла. Еле волоча онемевшие ноги, он выбрался
в прихожую, заглянул в дверной глазок, прислушался. Снаружи оглушительно
лязгнул лифт. Тогда он дрожащими руками одолел замок и шагнул на свободу,
оставив позади чужую квартиру, чужие секреты, чужое горе. Мучительно
ковыляние вниз по ступенькам - и...
И он дома. Ура.
Однако собственная квартира встретила мальчика не очень-то ласково. В
прихожей, возле общественного телефона, стояла его родная мать -
собственной персоной. Упиралась лбом в стену, нелепо раскачиваясь, и
громко всхлипывала. Обратив на сына безумные глаза, она вдруг очнулась и
затряслась, неистово шепча:
- Ты где был, хулиган!
ПАУЗА: ГЕРОЙ
Дороже этой женщины ничего в жизни не было. Да, существовали
рукописи, написанные и еще не написанные, но они становились самым дорогим
лишь когда эта женщина была рядом. Когда же ее почему-либо не было рядом,
уровни ценностей мгновенно менялись местами. Мать, брат, прочие детали
окружающего мира уходили на третий уровень. Рукописи теряли обычную
святость, опускаясь на уровень за номером два, вместе с тоскливыми
фантазиями о литературной славе и горькой уверенностью в несправедливости
бытия. А на первое место вырывалась она, загораживая собой все. Например,
когда она уезжала в свой провинциальный городок, к мамочке с папочкой. Или
когда ночевала на своей Гражданке, в квартире у тетки, или когда отбывала
на соревнования защищать спортивную честь родного института... Она
родилась и выросла в Области. Но в душе, конечно, была "петербуржкой". О,
загадочная петербургская душа. Сколько сладости, сколько ностальгических
соплей в этом словосочетании! Впрочем, наверное - да. Наверное, есть
нечто. Иначе как объяснить, что она обратила внимание на такого мужчину,
неуклюжего, неплечистого, ну абсолютно не мужиковидного? Без нормального
жилья, без денег, без ясных перспектив. Его талант? А что талант - пыль,
отсутствие быта, хи-хи за спиной. Причем, не просто обратила внимание, а
влюбилась, как девчонка. Хотя ей, между прочим, уже 23 - возраст, когда
пора начать относиться к жизни серьезно. Совершенно очевидно, что она
двигалась по жизни, несомая инерционными силами - пока наконец не
наткнулась на него. Так получилось, вот и все. Случайность, придуманная
кем-то Высшим.
Он распределился на кафедру, оставшись в институте. Он благополучно
превратился в инженера, обретя пятерых начальников сразу. Начальники
толкались, мешали друг другу, поэтому он существовал вполне спокойно,
незаметно и мирно. Творил на радость благодарным потомкам. Иногда, правда,
приходилось что-нибудь делать по работе, например, сопровождать занятия,
помогая студентам общаться с лабораторными макетами. Или писать глупые
косноязычные методички. Он прекрасно влился в коллектив: всерьез его не
воспринимал ни мужской пол, ни женский - то есть опять же никто не мешал
жить. А что может быть важнее? Пусть меряют свои шмотки, пусть меняются
кассетами и разнообразными дефицитами, пусть разыгрывают продуктовые
заказы. Пусть с умилением рассказывают о своих детях и сообща ругают своих
мужей и жен... Еще была лаборантка, предусмотренная штатным расписанием
для вписывания формул и вытирания пыли. Она! Боже, она... Непостижимо.
Он просто удивил ее тоской в глазах, сочетавшейся с постоянной
болезненной веселостью, вечными шутками не к месту. Затем она вдруг
поняла, что нет ничего привлекательнее тощих длинных мужчин. И поползли
метастазы интереса, и с единственным в мире человеком она прекратила
общаться в стиле утонченного петербургского хамства, потому что этот
человек так разительно отличался от остальных топающих по жизни самцов,
что не ответить на его тоскливые взгляды было крайней степенью
жестокости... Он же, сколько себя помнил, всегда в кого-нибудь влюблялся.
В школе, в институте. Даже в детском саду. Но вот беда, всерьез его не
воспринимали никогда, и поэтому, строя отношения с окружающими его
женщинами - в институте, в школе, в детском саду, - он не мог заставить
себя переступить пылающую черту. Часто он наблюдал, изнемогая от зависти,
как непринужденные мужчины, сокурсники или сослуживцы, касаются женщин -
сокурсниц или сослуживиц, - ничего при этом не имея в виду. Возьмут за
локоть, обнимут за талию и отпустят - игры взрослых детей. У него не
получалось. Только один раз - раньше - ему удалось... но тогда было вино и
жаркое лето, кроме того, через месяц его бросили, и было неслыханным
везением, что он не успел влюбиться по настоящему. Иначе не хватило бы ему
прошедшего года, чтобы забыть - ту, прежнюю. Теперь же... Ухаживал он
глупо, мучительно долго. Первый раз взял ее за руку, провожая от метро до
"кораблика", где была квартира тетки. На том же самом отрезке пути ровно
через неделю обнял за талию, и так вел, сгорая от неловкости. Еще через
неделю впервые поцеловал, прижав к дверям лифта. Затем процесс провожания
стал затягиваться до полуночи, потому что они часами бродили вокруг
теткиного дома, торчали в подъезде, а чаще всего поднимались на лифте до
девятого этажа, взбирались по крутым ступенькам еще выше, почти до
заколоченного хода на крышу, и стояли там, на площадочке возле
замороженного окна. В городе была зима, в городе было холодно. А там было
жарко. Атмосферу согревала не только батарея парового отопления. Они
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг