глаза, ибо ты не веришь в меня, не знаешь истинной моей силы.
Темная фигура уменьшается в размерах и, сдвигаясь, пропадает.
Кажется, еще играет музыка, классическая, торжественная. Впрочем, музыка
доносится откуда-то справа, из высоких окон в белых шелковых шторах. Этот
второй звук уводит Варфоломеева из кабинета вниз, во двор, дальше на
пригорок, на высокий приграничный пристенок, с которого можно заглянуть в
яркое, сверкающее золотом и мрамором пространство. Там, кажется,
торжество. Да, настоящий государственный праздник. В центре огромного зала
накрыт праздничный стол. Вокруг мужчины, женщины в торжественных строгих
костюмах, чистые, ухоженные лица. Что-то его заинтересовало, и он
спускается обратно, обходит здание, натыкается на широко раскрытые
парадные двери. Идет вверх по бесконечному узору ковровой лестницы, то и
дело слегка кивая специальным людям. Люди берут под козырек и лишь после
улыбаются вслед босоногому гостю. Едва он достигает вершины, как
поворачиваются с золочеными вензелями ручки и открываются высокие белые
двери. Замолкает музыка и раздаются громкие живые аплодисменты,
переходящие в овации. На середине коврового пути, у маленького
малахитового столика с микрофоном стоит невысокий коренастый человек. Не
переставая хлопать в ладоши, он громко объявляет: "Сергей Петрович
Варфоломеев!", - и сам, прихрамывая на правую ногу, идет навстречу. Чуть
оглянувшись, Варфоломеев замечает телемониторы, на которых отчетливо
просматриваются наиболее интересные места его маршрута.
Что-то мешает почетному гостю. Он потверже ставит шаг, но чувствует -
вот-вот сорвется. Его раздражает какая-то деталь. Он даже опускает глаза,
проверить, крепко ли завязаны шнурки, - не дай бог запнуться и упасть, -
но видит лишь грязные, запекшиеся кровью босые ноги. Автоматически подает
руку крепышу и наконец узнает в толпе гостей восковое лицо товарища
Романцева. Но это еще полбеды, рядышком, под руку с ним, чуть даже
наклонившись, подставляя бриллиантовую сережку под шепот районного
начальства, стоит Софья Ильинична Пригожина.
- Задание партии и правительства выполнено, - подсказывают из толпы
незадачливому генеральному конструктору.
Напрасно, он не слышит, слишком пусто и чисто в его голове.
- Задание выполнено, - уже нервно гудят высокие гости и внезапно
замолкают.
- Ах, какое на ней платье, - говорит звездный капитан.
Толпа немеет.
- Ничего, ничего! - как бы извиняясь за гостя, оправдывается
коренастый человек.
Слегка подталкивая в спину, подводит к малахитовому столику, берет с
полированной поверхности бархатную коробочку и, раскрывая, объявляет:
- Почетной звездой героя...
Окончание тонет под щелчки и вспышки фотокорреспондентов, в штормовом
море аплодисментов. Потом его поздравляют, пожимают руки, хлопают по
плечу, некоторые лезут лобызаться. Крепыш представляет гостей вечера.
Члены правительства и другие официальные лица проходят нескончаемой
чередой.
- Ну, как там? - спрашивает одно лицо, подмигивая и кивая в потолок.
- Холодно?
- А правда ли, будто мы единственные разумные существа во вселенной?
- напирает бесформенная дамочка, супруга премьер-министра.
- Герой, настоящий герой, - министр обороны, сверкая золочеными
погонами, похлопывает его по плечу и дарит сверхточные часы на семнадцати
камнях.
- Трофимова тоже представим, - прикасается холодной рукой
председатель госбезопасности, - посмертно, - и зачем-то подмигивает.
Тут же поспевает человек с видом министра здравоохранения.
- За Чирвякина не беспокойтесь, жив, определен в четвертое
управление.
Плывут, плывут нескончаемым потоком государственные лица и лица
ближайших родственников. Варфоломеев краем глаза разглядывает крепыша.
Боится кого-нибудь в нем узнать? Сравнивает с официальными портретами.
Похож и не похож. Сомневается, но не долго. Снова вспоминает о ней. Откуда
она здесь? Почему? Зачем? И сознание его окончательно проясняется,
случайные факторы выстраиваются в строгий логический ряд. Разве может
присниться дважды один сон? Нет и нет. Ничто не повторяется, все
происходит впервые и, следовательно, нет у всего законов, но и тем
интереснее. Именно потому, что она здесь, это не сон. С того самого
далекого дня, с той самой минуты он всегда думал о ней, каждый шаг, каждое
малое шевеление совершалось под ее немеркнущим образом. Да, здесь нужен
такой преувеличенно торжественный стиль. О, прекрасная гордая девочка, я
пришел к тебе пешком. На мне оборванная рубаха, грязные, испачканные
глиной брюки. У меня ноет спина, горят спекшиеся в кровь ноги. Душа моя
поет, а в груди моей горит раскаленный угль. Жить не хочется без тебя.
Приди, поцелуй мои сухие губы.
Из долгого приветственного хоровода появляется Соня.
- Здравствуй, брат мой.
Целует его в обе щеки, а после в губы. Окружающие замолкают и
прилипают к центру зала, к полированному малахитовому столику.
- Ты все проверил? - шепчет сестра.
- Проверять нечего, ибо ничто не повторяется, а состоит из одного, -
отвечает Сергей Петрович.
- Узнай тогда одно, а после проверь, - просит Соня.
- Нельзя узнать одно, потому что одно - это я.
Все меняется, приходит в движение. Хлопают пробки шампанского, звенят
серебряные приборы. Тосты, здравицы, поздравления в его честь, в честь
великого космического подвига. В центре ночного праздника трое. За
отдельным столом в окружении десятка официантов ужинают Соня, Варфоломеев
и неизвестный коренастый человек. Соня необыкновенно весела. Она смеется,
шутит и даже слегка пикируется с государственным начальством. Тот
ухмыляется, странно перемежая легкомысленный разговор всякими восточными
оборотами. Они вместе подтрунивают над Сергеем Петровичем, над его
нарядом, вместе хохочут, вспоминая отдельные моменты из похода на
крепостную стену. Варфоломеев же то и дело ловит ее взгляд, пытаясь
разгадать хоть что-нибудь, и все больше и больше раздражается от громкого
безудержного чавканья соседа. Тот будто не замечает, но ведет себя еще
развязнее. Много пьет и, кажется, слишком быстро пьянеет. Даже берет
Сонину руку и поглаживает до самого локтя.
- Я вам прямо, уважаемый, скажу. Если бы не возраст, ей-богу,
породнился бы я с вами. Что за чудесная рука у вашей сестрицы, -
наклоняется, целует многократно.
Соня поудобнее протягивает руку и подмигивает Варфоломееву.
- Эх, сбросить бы годков пятьдесят, - мечтательно размышляет крепыш,
не отпуская драгоценную ручку. - Что молчите, уважаемый? Поделитесь
результатами эксперимента. Не жадничайте.
- Какими результатами? - Генеральный конструктор начинает закипать.
- Ну право, скромен, скромен ваш братец, - обращается человек к Соне.
- Ведь он не просто герой, не просто гордость отечества, он теперь мировое
существо, гражданин вселенной. Конечно, мы понимаем, что для вас звезда
героя - все одно что спасибо. За такой-то подвиг не то что звезды,
созвездия мало. Простите великодушно за нашу российскую бедность, дать
многого не можем, но уж отнять-то... - еще раз целует руку. - Впрочем, нам
чужого не надо. - Достает из-за пазухи ученическую тетрадь и протягивает
Соне. - Возьмите, великолепная, это ваше. - Но едва Соня пытается взять
дорогой предмет, тут же прячет обратно и облегченно вздыхает - Так и есть,
она, она. Видел, как глазки загорелись, как сердечко забухало. Ай-я-яй,
как же это у вас все сложно.
- Отдайте, - резко бросает Сергей Петрович.
Но государственное лицо не пугается строгого голоса. Поглубже
запихивает тетрадь.
- Отдам. Придет время - отдам, и не только коншпект, кое-что
поинтереснее отдам.
- Государственную машину, - подсказывает Варфоломеев.
- Эх, Чирвякин, разболтал, все разболтал, - крепыш с сожалением
покачивает головой. - Дрянной оказался человечек, либерал, даром
реабилитирован. Ну, да бог с ним. Именно машину, именно последний наш
оплот государственной мощи. Знаете ли, приходит время раздавать камни. А,
- вертит ржавым ключом, - черт с ней, не жалко. - Поворачивается к Соне.
Та снова весела и игрива.
- Сережа, поделись с товарищем по-братски.
- Чем же?
- Бессмертием, - торжественно шепчет государственное лицо. - Верю,
верю в научное оживление. Потому и денег не жалел, все, все отдал под ваш
секретный арктур. Теперь уж все отдам - все, слышите? Самоустранюсь, уйду
на вечный покой. Да и много ли нам, старикам, надо? - смотрит на Соню. - А
грудь, какие прелестные формы! - Привстает и целует в глубоко
декольтированное место.
Соня закрывает глаза и обнимает седую государственную голову.
- О-ах, - проносится под высокими расписными потолками.
Толпа разом затихает. Где-то падает из парализованных рук хрустальный
фужер. В руках у Сони оказывается упругая рыжеватая прядь волос. Теперь
отчетливо видно, что крепыш вовсе не крепыш, а больной дряхлый старик. Он
судорожно хватается за темечко. Пальцы наполовину проваливаются. Он
медленно выпрямляется и кричит в толпу:
- Вон!
С треском, с визгом, под грохот падающих стульев ответственные
товарищи с ближайшими родственницами бросаются врассыпную.
- Во-о-он! - кричит вослед необычайно сильным голосом старик и
надрывается, падает ниц.
Соня, не в силах более сдерживаться, начинает громко хохотать. Ее
нервный прерывистый смех многократно усиливается мраморными стенами
пустеющего зала, бьет упруго в золоченые канделябры, взмывает ввысь в
синее разрисованное небо, в тучные белокрылые стаи архангелов, и с сухим
древесным треском опадает на спиральный узор художественного паркета.
Распахиваются высокие ставни, раздвигаются шелковые шторы, и в тихую
июльскую ночь, опустившуюся на старую брусчатую площадь, на репчатые
макушки колоколен, за высокие зубчатые стены, за реку, наружу бульварного
кольца летит, не слабея, последний женский крик.
Старик, обхватив дырявую голову, корчится на полу.
- Голубь, голубочек, - всхлипывает он сквозь женский хохот. -
Прилетела птичка-невеличка, укусила в темя старичка, - запевает протяжно
старик, - помоги, помоги ему, сестричка, а не то подохнет с пустячка.
Варфоломеев наклонился над стариком, внимательно разглядывает
веснушчатый череп.
- Смерть неизбежна, - ставит диагноз специалист по деэксгумации.
- Холодно, - старик плотнее прикрывает склеванное место. - Помоги
мне... нам, нам помоги. Уведи меня отсюда. Здесь плохое место, здесь все
потихоньку сходят с ума. Вон, гляди, и Соня не в себе. Да и ты, и человек
тот в окне. У него белуга. Он ждал тебя, он брат твой, он почти то же, что
и ты, только не совсем. Но по существу... - старик задрожал. - Скорее,
скорее, вон, видишь, появилось, уже появилось, высунулось, - показывает в
пустое место и снова поет: - Прилетела птичка...
Варфоломеев бросает старика, подбегает к Соне, обнимает ее за плечи,
пытаясь сдержать, успокоить невеселое возбуждение. Соня вырывается,
отталкивает его, вытирая на ходу руки, шею, грудь, и успокоившись, шепчет:
- Я дрянь, - всхлипывает и, не видя никого, повторяет: - Дрянь.
Начинается настоящая карусель. Соня вырывается и выбегает прочь из
зала. Варфоломеев вначале бросается за ней, но вдруг останавливается,
подбегает снова к старику и вынимает тетрадку. Тот открывает глаза и
смотрит нахальными карауловскими глазами. Шепчет:
- Нет, мой инженер, я не Караулов. Ха, - смеется, - Караулов - ничто,
миф, призрак, зеркальное отражение. Я же властелин мира, руководитель.
- Врешь, - почти кричит Сергей Петрович и снимает ключ от
государственной машины.
- Что ты задумал?
- Не твое дело.
- Постой, куда ты, - старик пытается приподняться, падает обратно,
ползет по блестящему паркету. - Ее нет, слышишь, нет никакой машины. Есть
я! Я, я организатор всего! - кричит вдогонку.
- Плевать, - шепчет Варфоломеев, прыгая вниз по ступеням.
Внизу, на старой площади, в черных ночных закоулках мелькают какие-то
тени. Кажется, это участники праздничного торжества. Слышится испуганный
шепот, переругивание, смех.
- Кто здесь? - спрашивает звездный капитан в темной подворотне.
Какая-то парочка с визгом шарахается от него прочь. Где-то, звонко
прыгая по брусчатке, покатилась пустая бутылка из-под шампанского. Он
бежит дальше, под арку, мимо соборов и часовен, кривым запутанным
маршрутом, попадает наконец в нужное место. Снова поднимается наверх, в
кабинет, останавливается и уже черным ходом выходит на обратную сторону.
Там, за стеной, вскрывает амбарный замок. Темно, не помогает даже
аварийное освещение. Злоумышленник раскрывает до предела веки, но ничего
не видит. Наконец из тьмы проступает обратная сторона государственной
машины, и Сергей Петрович с деловым видом приступает к акции. Береженого
бог бережет, шепчет бывший звездный капитан, выдергивая с рычагов медные
колокольчики. Те с красивым малиновым звоном падают на бетонный пол,
раскатываются, подпрыгивая на неровном бугристом рельефе, и навсегда
замолкают в темных прямых углах параллелепипеда. После успешного окончания
операции Варфоломеев возвращается в кабинет, выключает хриплую "спидолу",
тушит зеленую лампу и, удовлетворенный, выходит вниз на старый брусчатый
двор.
21
Интеллигентный человек не может быть победителем. Пусть даже он прав.
Пусть даже многотрудной логической цепью аргументов, фактов и действий
опровергнет противную сторону. Все равно он не сможет быть наверху. И дело
не в слабости предъявленных за и против, не в том, что правда не вечна,
преходяща. Дело в противной стороне. Ему, интеллигентному человеку, едва
одержавшему победу, тут же становится жаль противную сторону. Ведь она
тоже человек, и следовательно, слабое, страдающее существо. Он начинает
переживать, мучиться, брать свои слова обратно, мол, хоть я и прав, а тоже
раньше не понимал, заблуждался, бродил в потемках, мол, и догадался-то
случайно, а так, если бы не случай, то уж, верно, жил бы, как все. А то
еще скажет, что и ему подсказали, научили, на путь истинный наставили,
хоть это совсем неправда. Если и того мало, вообще расстраивается, совсем
берет свои слова обратно, извиняется за допущенные действия и даже может
попросить прощения. Простите, скажет, у вас здесь я ошибку нашел якобы, а
никакая это не ошибка, а так, опечатка, и более того, не опечатка, а
скорее наоборот.
Соня сидела рядом с Варфоломеевым, вспоминала давнишние разговоры с
Евгением, применяя старые идеи к новым условиям. Сергей Петрович прилип к
иллюминатору и только изредка поворачивался, приглашая и Соню посмотреть
вниз. Там, внизу, проплывала зеленая страна, новая, неизведанная и
все-таки до боли знакомая. Казалось, ей нет никакого дела до прошлых
времен и ничего она знать не хочет, откуда, почему и как все начиналось.
Поэтому глупо требовать от нее возврата к старому. Ведь ничто не
повторяется, ничто. Дальше будет другое, хорошее, плохое - неизвестно.
Соня краем взгляда посмотрела на попутчика. Он сам вызвался ее проводить
до Ленинграда, тем более что хотел побыстрее попасть в Раздольное. Что же,
пусть хоть так, только бы побыстрее долететь. У нее там много дел. Нет,
лучше не думать сейчас об этом, иначе не хватит терпения ждать, когда же
кончится этот длинный час. Она снова посмотрела на бывшего звездного
капитана. Вспомнила, как шел он навстречу славе и почету босиком, весь
перемазанный как мальчишка. Она не ожидала его увидеть в таком виде. Она
вообще ничего не ожидала в таком роде. Сначала, когда они с Карауловым
приехали в столицу, настроилась на долгое, изнурительное ожидание в
приемных государственных учреждений, на общее непонимание, возможно, даже
на активное сопротивление. Но едва она назвала свою фамилию, как услужливо
открылись перед нею двери высоких учреждений. Какие-то официальные люди
тут же окружили ее вниманием и заботой, многое наобещали и сразу же
исполнили, представив ее высокому начальству. И наступил момент, когда все
с ней происходящее стало даже приятно, и ей в самом деле поверилось, что
пожелай она в ту минуту самое заветное, и оно неизбежно будет исполнено.
Но нет, не исполнилось, не получилось. Ни у кого не получилось. Даже у
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг