грешников посттехнократического чистилища. Обитатели розового индиго
обвинялись в незаконном хранении оружия и запрещенной литературы. Теперь
нарушители законов бывшего времени отбывали справедливое перевоспитание
путем непрерывных конспиративных заседаний. Разбитые на небольшие группки,
именуемые подпольными кружками, они непрерывно пили кипяченую в
автоматических титанах человеческую мочу и с надрывом готовили план
будущего вооруженного переворота. "Только вооруженное восстание!" -
кричали с левой стороны коридора. "Только учредительное собрание!" -
доносилось из правых прокуренных блоков. Между блоками бегали
студенты-посыльные с худыми конспиративными лицами. Замотанные оживленной
перепиской между отдельными фракциями, они не обращали внимания на вдруг
нагрянувшее начальство.
Наконец Варфоломеев выхватил из потока одного нахального студента и
спросил, что у него под мышкой. Тот вначале хотел вырваться, но узнав
господина главного врача, потуже запахнул телогрейку и попросил уставшим
голосом перевести его к любителям подлинной правды. Синекура что-то
пообещал посыльному, и тот, оптимистически улыбнувшись, сунул им
прокламацию и исчез. Варфоломеев прочел: "Манифест. Граждане Центрая! Час
пробил. Прогнившая кучка политиканов во главе с приват-министром Лепелтье
узурпировала верховную власть. Под видом деэксгумации совершается расправа
с политическими противниками. Оболванена большая часть населения
республики. Промедление смерти подобно. Да здравствует вооруженное
восстание! Подпись - Фракция Лунного Серпа". Синекура краем глаза
скользнул по манифесту и ухмыльнулся.
- Странные люди, думают, раз появилась гильотина, то обязательно
будет революция.
Не успел Варфоломеев возразить, как Синекура, зажав нос пальцами,
прогнусавил:
- Пойдемте быстрее, сейчас будут заливать титаны.
И они, гонимые сизой волной вонючих испарений, устремились дальше.
Синекура и на ходу не умолкал. Вот, мол, товарищ Петрович, несчастные
люди. Мне их даже жалко. Но чего они хотели? Хотели оперативной работы,
пожалуйста - вечная подготовка к восстанию. Чего еще лучше - миллион лет
подготовки и никаких восстаний. А?
- Но ведь у них конкретная программа, - землянин вспомнил слова из
манифеста.
- А! Повод всегда у таких людей найдется. Сейчас одно, завтра
другое...
Вскоре они очутились в серых замызганных покоях, покрытых ровным
слоем цинковых белил. Худые, озабоченные люди с большими головами, нет,
впрочем, с большими мотоциклетными шлемами, в серых рваных салопах без
толку слонялись по коридору, то и дело тюкая друг дружку головами.
Некоторые, по-видимому, обезумев от постоянных сотрясений, громко ухали с
разгона поперек упругой железобетонной стены.
- Ортодоксальные диалектики, - теплым воздухом шепнул Синекура. -
Проверяют на прочность свою философскую систему. Ишь, как стараются,
гегельянцы младые.
Один, что поближе, долбил по бронзовому барельефу "Инструкция для
проживающих в эксгуматоре" и приговаривал: "Вот тебе философия нищеты, вот
тебе нищета философии, вот тебе философия нищеты, вот тебе..." Пот катился
с его одухотворенного лица, слезы капали из серых метафизических очей.
- И долго они так будут? - спросил землянин.
- Пока всю дурь не выбьют, - Синекура показал кривой желтый зуб.
- Можно, я с ним поговорю?
- Пожалуйста.
Варфоломеев подошел к ближнему и тронул его рукой.
- Господин философ!
- Да, - размахиваясь головой для очередного удара, откликнулся
ортодоксальный диалектик.
"Бум-гр", - ухнула бронзовая инструкция.
- Что вы делаете?
- Наслаждаюсь.
"Бум-гр".
- Нет, серьезно, - настаивал звездный капитан.
"Бум-гр".
Философ собирался с мыслями, не желая с ходу обидеть незнакомца.
- Я выделяю идеальный дух, абсолютное духовное "я".
"Бум-гр", как бы подтвердила плита.
- Но каким же образом? - удивился Петрович.
- В момент удара материальное, суть низменное... Бум-гр...
останавливается, а легковесный идеальный абсолютный дух... Бум-гр... по
инерции вытекает наружу.
- Но разве легковесное обладает инерцией?
- Кто это? - вдруг спросил философ у Синекуры.
- Петрович, покоритель Вселенной, - пояснил Синекура.
"Бум-гр", хотела пропеть инструкция, но философ остановился и с
интересом стал разглядывать Варфоломеева.
- Вы что, всю - целиком?
- В общем, да, - скромно ответил звездный капитан.
- Что же так быстро? - философ растерянно развел руками.
- Так получилось, - Петрович сконфузился.
- Подождите, чепуха. Вселенная бесконечна, в ней нет предела. Нет, я
не в геометрическом смысле, я в смысле перехода количества в качество.
- Нет никакого такого перехода.
- Как так? - возмутился ортодоксальный диалектик.
- Не оказалось.
- Чепуха, бред. Это невозможно, потому что подло, противно, скверно,
- аргументировал философ. - Есть же абсолютный дух, великая непознаваемая
холодная идея, наконец, запредельные пространства. Неужели это все болезнь
ума?
- Да нет ничего такого, - Варфоломеев улыбнулся. - Все прощупано,
измерено, сфотографировано.
- Но копенгагенская школа... - хватался за соломинку диалектик.
- Разум слишком слаб и пресен, чтобы взбодрить Вселенную.
- Для чего же тогда нужен разум? И зачем тогда бессмертие?
- Я и сам не знаю, - признался землянин.
- Вот тебе нищета... Бум-гр... философии, вот тебе философия нищеты,
вот тебе...
Бедный философ, подумал Варфоломеев, влекомый Синекурой дальше. Тот
все больше и больше загорался туристическим энтузиазмом. Так добрый
хозяин, показывая гостю осточертевшие, опостылевшие владения, вдруг
оживает от восторга свежего удивленного взгляда.
Ядовитая изумрудная встретила их целым сонмом экологических
интриганов, корневиков и почвенников, отчаянных технологических пуритан.
Здесь вообще не было дверей и коридора, наоборот, весь этаж напоминал
барак, или точнее, пустырь с утыканными то здесь то там языками костров,
шалашами, среди которых бродили полуголые люди, прикрытые в срамных местах
папиросной бумагой. Противоречивые запахи навеяли воспоминания о простых
земных радостях. Под ногами, в песке, поросшем куцыми кустиками,
равнодушно белели кости какого-то древнего животного. Одной такой костью
женщина с плоской спиной помешивала в обгоревшей перевернутой половинке
глобуса. Рядышком сидел на корточках жилистый мужик и сквозь восходящие от
чана потоки наблюдал, не подступают ли к его бедному очагу враги или
какие-нибудь захватчики. Обнаружив на изумрудном горизонте гостей, он
приподнялся, крепко сжимая сучковатое кривое древко. Измученное простотой
жизни лицо осветилось с потолка зеленым искусственным светом и стало
символом смертельной любви к окружающей ветхий очаг среде. На подходе к
костру Синекура слегка притормозил землянина и указал на пол. Здесь
обнаружилось, что вокруг неказистого подворья с очагом, с небольшой кучкой
хвороста, с двумя ночными горшками, едва удаленными от места принятия
пищи, с ветхим дырявым шалашом и натянутой между ним и горбатеньким козлом
для распилки дров бельевой веревкой, на которой покачивались белые
квадраты папиросной бумаги, - вокруг всего этого великолепия почва была
размечена. По вычищенному от пыли и грязи паркету тянулась меловая петля с
пояснительной надписью - ГРАНИЦА. Внутри границы, на площади около десяти
квадратных метров, образовалось напряженное подозрение. Женщина оторвалась
от приготовления пищи и тоже подошла к самой границе, показывая всем своим
видом свирепое сопротивление внешним силам. Варфоломеев оглянулся. На
близлежащих жилых местах уже заметили гостей и теперь наблюдали оттуда,
из-за собственных границ, за развитием событий на чужеземных территориях.
- Стойте! - мужчина поднял руку.
- Совсем распоясались, - буркнул Синекура в ухо Варфоломееву и громко
сказал: - Я к вам привел товарища Петровича. Смотрите, на нем теплая
чистая одежда, он сыт и ухожен, он живет в здоровых санитарных условиях -
душ, ванна, раздельный санузел. К нему по ночам приходят чистые
молоденькие девушки, - при этих словах женщина презрительно хмыкнула, - он
кушает из серебряных приборов, читает свежие новости, курит хороший табак.
Здесь уже встрепенулся мужчина. До этого он то и дело сосал из кулака
свернутую козьей ножкой самокрутку. Варфоломеев достал из бокового кармана
блестящую пачку "Опала" и предложил мужчине. Глаза мужика алчно
заблестели, он весь подался вперед, протягивая руку. Но едва его ладонь
приблизилась к иноземному подарку, сверху, с потолка, в тонкую меловую
линию ударил огненный сноп электрического разряда.
- А-я-яй! - закричал от боли мужик.
- Что, патриотизм патриотизмом, а покурить-то хочется? - злобно
сказал Синекура.
- Перестаньте, - не выдержал наконец Варфоломеев.
Ему надоело, он устал терпеть. Синекура прав в одном, он марионетка.
Из хозяина конкретной жизни он превратился в покорного туриста. Стоило ли
ради этого преодолевать космические масштабы, да еще тащить за собой
пожилого мечтателя? Но ведь как все прекрасно складывалось поначалу! После
нескольких месяцев космических скитаний по безжизненным просторам -
наконец прекрасная планета, теплый климат, свобода, демократия, идеальные
существа. И вдруг на тебе - гильотина. Бред, выверт. Зачем он не удержал
Учителя? Но разве можно бросаться сломя голову, не разобравшись толком в
местных условиях? И потом, он пытался, он чуть не дотянулся до проклятой
собачки. Странно, что жизнь людей может зависеть от такого простого
механизма. И теперь эта пародия на чистилище. Да нет, не пародия,
действительно грешники, впрочем, больше похожие на узников. На него опять
навалилась старая земная усталость последних десяти лет. Это ж ведь не
просто - взлелеять мечту, да потом еще и воплотить. Ведь столько лет
врать, ну, не врать, но сохранять в секрете свои желания. Конспирация! Да,
конспирация и только конспирация, легко ли обмануть без нее целое
ведомство, да еще и не одно. Лопухи. Варфоломеев ухмыльнулся той самой
своей нервной улыбкой человека, победившего пространство и время.
- Чего лыбишься? - донеслись из-за границы злые слова. -
Синекуровский прихвостень!
- За что вас здесь держат? - спросил землянин.
- О-е-ей, благодетель нашелся, добренький какой. Эй, Марфа, слышь,
красавчик какой жалостливый. - Женщина хмыкнула и поплотнее прижалась
грудью к волосатой руке хозяина малометражной родины. - Я землепашец,
понял? Здесь моя отчизна, здесь мой дом родной. Понял? Меня здесь не
держат, а я сам здесь наслаждаюсь, потому - роднее места у нас нету. Иди
своей дорогой дальше, нечего здесь жалость проявлять. Тоже, комиссия
объединенных наций...
- Он черносотенец, - шепнул Синекура. - Громил жидов и евреев.
- Как это - жидов и евреев? - вслух удивился Петрович.
- А!!! - закричал черносотенец. - Мало вам дали, масонское отродье,
архитекторы вселенной, партийная сволочь.
- Вот вам экземпляр, товарищ Петрович, вот продукт цивилизации.
Хорош, гусь репчатый, - начал Синекура удрученным голосом. - В то время,
как все народы и страны в едином порыве эксгумации вступили на тропу мира
и счастья, еще являются к нам невежественные осколки темных времен с
единственным пошленьким желанием отрыть себе кротовую темную нору, вырвать
у человечества кусок пространства и времени, полагая, что именно этот
самый лоскутик мировых линий принадлежит им лишь по одному
малозначительному стечению обстоятельств - они, видишь ли, тут живут
испокон веков. Нет, какова самонадеянность? Какова наглость? Что же, разве
можно таких негодяев в светлое будущее? Вряд ли, пусть пока тут поживут,
покумекают.
Синекура кривлялся, но, кажется, не получал особого удовольствия от
собственного юродства. Обвиняемый тоже был не вполне в восторге. Он злобно
раздувал щеки, будто у него во рту постоянно накапливалось какое-то
вредное вещество. Наконец Синекура замолчал, и тут же, внезапно, лихо,
черносотенец натурально плюнул в лицо обидчику. Главный врач инстинктивно
закрыл физиономию руками, но зря, поскольку раздался треск и
отвратительный плевок с гадючьим шипением испарился в ядовито-зеленом
искровом разряде. Граница была на замке. Хозяева шалаша и жители
прибрежных национальных федераций громко засмеялись синекуровскому испугу.
На минуту под низкими сводами изумрудного этажа воцарилось высокое
интернациональное чувство.
- А представляете, эту компанию - да к философам, под белоснежные
своды, или еще лучше - к революционерам на индиго розовый. Вот тут и
началась бы жратва, друг дружечку жрали бы поедом, - глаза Синекуры алчно
заблестели, но он тут же поправился: - Но нет, конечно, это чистые
спекуляции, мы гуманисты, черт побери. Каждому свое, ведь главное что -
развести их в стороны, иначе - кровавая бойня с вытекающими последствиями.
Нет, некоторые так и предлагали - собрать всех грешников в одно место и
пускай там сами выясняют отношения. Но слава богу, хватило ума, пущай
перевоспитываются по отдельности. - Синекура посмотрел на часы и
заторопился к выходу. - Скоро ужинать, а мы всего ничего обошли...
И опять шахта, лифт, этажи, перелеты, и снова мелькают цвета, и люди,
люди, люди. Варфоломеев пытался понять систему. Он чувствовал: что-то есть
в этом сумасшедшем беспорядке, какая-то нить, какое-то правило, а быть
может, даже закон. Некоторые этажи Синекура пропускал, приговаривая: "Это
не для нас, это не для нас". Наоборот, вдруг ни с того ни с сего резко
тормозил и, подталкивая землянина, выводил на новое свежее место. Изредка
центраец трогал товарища Петровича за руку, - так делают экстрасенсы,
когда ищут спрятанную в зале вещь, - будто и сам хотел определить, нет ли
в эксгуматоре какой-нибудь жгучей тайны. Тайна определенно была, иначе чем
еще можно было объяснить бестолковый извилистый маршрут. В глазах у
Варфоломеева рябило. Марс темно-коричневый - сильные духом, казарменные
вольнодумцы, друзья народа, полковники. Английская красная кишела
любителями подлинной правды, лизоблюдами, совратителями неокрепших душ,
социал-реалистами. В дальнем углу желто-лимонного коридора, где обитали
ортодоксы, партийцы и люди, превозносящие скупость ума, Синекура припер
землянина к стене и внезапно спросил:
- Вы член партии?
Варфоломеев, измотанный и голодный, устало махнул рукой, мол,
отстаньте, но Синекура не отступался.
- Нет, скажите, может, вы кому сочувствуете? Кто вам по душе?
- Я люблю женщин и беспартийных, - признался землянин.
- А, вы свободный человек! Ну-ну, посмотрим, посмотрим, что это за
порода - хомо либералис.
Дальше шли изменники родины, мытари совести и диссиденты. Этих не
сгоняли в кучи и не принуждали биться головой об стенку, их уничтожали
морально. Здесь Синекура особенно внимательно приглядывался к подопечному,
выуживая следы прошлых поступков. И то сказать, Варфоломеев чувствительно
побледнел, когда в одном из блоков золотистой охры, через узенькую щелку
ему показали выкручивание мозгов посредством бесконечного повторения
прописных истин. Молодой человек с длинными, как у женщины, волосами сидел
в объятиях механического агрегата. Агрегат тремя захватами сжимал туловище
испытуемого в неудобном положении, а двумя остальными держал перед его
лицом последний выпуск центрайских ведомостей. Металлическим голосом
механический чурбан приказывал мученику читать передовицу, но не прозой, а
песней, под аккомпанемент старинного щипкового инструмента. Если молодой
человек замолкал или перевирал ноты, тут же получал зуботычину и вынужден
был начинать все сызнова.
В заключительном слове
Приват-министр поблагодарил
Собравшихся за оказанное до-
Верие. В ближайшее полнолуние, -
Продолжал приват-министр, -
Мы открываем роторно-конвейер-
Ную линию по обезглавливанию
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг