- Извините, - еще раз попросил Варфоломеев. - В каком номере он
ост...
- Вы новенький? - прервал незнакомец. - Петрович? Я за вами следил. -
Он повертел указательным пальцем через дырку в покрывале. - Вы
разбираетесь в электротехнике?
- Немного, - Варфоломеев вспомнил Чирвякина, вот тот уж был, право,
мастером.
Незнакомец встал с постели и подозвал землянина к столу.
- Взгляните. Почему не работает? - он ткнул в испещренный
электрическими символами листок. - Вот цепь, вот здесь вход, вот здесь
выход, вот усилитель, - технарь водил скрюченным обожженным пальцем по
бумаге. - Теперь подключаем микрофон, - он вынул два провода из
беспорядочного нагромождения радиодеталей и подключил к микрофону. -
Слышите?
- Ничего не слышу. А что должно быть? - Варфоломеев обнаружил в цепи
постоянного тока конденсатор.
- Душа должна петь, понимаете, душа, - незнакомец скреб угловатую
щеку с поседевшей местами щетиной. - Вы ничего не понимаете, если
спрашиваете, что должно быть. Неужели не видно? Вот здесь вход, вот здесь
выход, вот усилитель. Почему не работает? Не поет почему? У вас было так:
сделаешь, спаяешь что-нибудь, умаешься, здоровье угробишь, а душа не поет?
- Было.
- Было много раз или мало? Если раз или два, это все не то. Вот если
все время, что ни сделаешь, чего ни спаяешь, а душа не поет? Все коту под
хвост, понимаете? Понимаете, гудит, свербит, напрягается, а тока нет.
Скажите, на кой меня здесь оживили, если все одно - душа не поет?
- У вас конденсатор... - начал Варфоломеев.
- Вы ничего не понимаете, вы все одно твердите - конденсатор,
конденсатор. Причем тут конденсатор, если душа не поет? Вот смотрите сюда,
- незнакомец полез под стол и вытащил оттуда этюдник, заваленный доверху
масляными тюбиками. - Выдавливаем немного краски, потом другой, еще, и
еще. - Незнакомец все выдавил на белый грунтованный холст, и без того
загаженный подсохшими разноцветными давками. - Смешиваем и пишем. - Он
ткнул испачканной кистью в несколько цветов и перенес подобранный
результат на палитру. Потом еще и еще. На палитре возникло красивое
женское лицо. - Нравится?
- Да.
- Вы не туда смотрите. Глядите на холст. Видите, какая дрянь. Почему,
почему душа не поет? Не надо отвечать. Мне все ясно, вы больны. Вы все
здесь больны. И Феофан болен, особенно он. Здоровый человек не будет
заниматься этим грязным делом. А он занимается, добровольно. Он только
может орать: небо синее, луна красная, а звезды - черти. Вот и вся его
песня.
- Синекура тоже болен?
- Синекура - главный врач.
- Вас не смущает: главврач - и институт смерти?
- Какая разница, институт смерти, институт жизни. Все без толку, если
душа не поет. - Незнакомец сел на кровати и обхватил руками голову. -
Феофан сказал, вы были вчера на площади.
- Да.
- Вы видели ее?
- Кого?
- Гильотину.
- Видел.
- Ну и что, работает? - Не дав ответить землянину, продолжал: -
Молчите? То-то же. Меня заставили сделать электропривод. Вот тогда
посмотрим. - Кровать заскрипела, незнакомец снова лег и накрылся своим
покрывалом. - Но у меня пока ничего не получается, - говорил он сквозь
материю. - Выход есть, вход есть, усилитель тоже есть, а душа не поет.
Почему?
Варфоломеев еще постоял рядом с неудачником.
- Уходите, не мешайте мне. Феофан в четвертом. Заберите ногу, воняет.
Выйдя в коридор, Варфоломеев заметил, как из его палаты медленно
выползает розовая спина Феофана.
- А, Петрович, вон ты где! - обрадовался Феофан. - Я смотрю, нету,
думаю, опять сбежал, что ли. - Феофан показал белые зубы. - Ты прости,
гхы, гхы, Петрович. Черт попутал. И то, скажи, на шее шина, как у
висельников, ну я и подумал, что из ихней когорты будешь, гхы, гхы. А я,
дурья бошка, про вывих позвонков, про выпученные глаза...
- Ты почему, Феофан, не сказал, что здесь институт смерти?
- Какой смерти? - Феофан сделал невинные глаза.
- Институт Деэксгумации.
- А-а. - Феофан опять рассмеялся. - Я же думал, ты висельник, гхы,
гхы. Что ж я тебя, малохольного сангвиника, с места в карьер, ты же опять
вешаться начнешь. Я и сейчас подумал - ты в окно шуганул. Гхы. Ну все,
все, не обижайся. Чего ты с ногой таскаешься, брось, брось, приберут, кому
надо. - Феофан взял из варфоломеевских рук кость, понюхал, но выбрасывать
не стал. - Вот, смотри, канифолью провоняла. Напугал тебя Мирбах? Ничего,
ничего, он спокойный, - Феофан покрутил пальцем. - Пойдем ко мне, у меня
коньячок есть.
В палате Феофана царил античный дух. По четырем углам стояли гипсовые
бюсты, один из которых сильно смахивал на самого Феофана.
- Ха, - выдохнул Феофан и опрокинул рюмку коньяку. - А я, Петрович,
люблю, когда, понимаешь, небо синее, луна красная, а звезды... черти! -
Феофан опустил в рот виноградину. - Мне бы только выбраться отсюда, пятый
годок маюсь. Уж я бы погулял. Приват-министра - на рею, небоскребы -
набок, храмов божьих построил бы с десяток, да не этих паршивых в
готическом стиле, - белых, эпикурейских. Закусывай, товарищ Петрович, не
стесняйся, - он пододвинул поближе к гостю серебряный поднос с горой
винограда, персиков и груш. - Ешь, а то - яблочки, яблочки, - Феофан
подмигнул землянину. - Яблочки до добра не доведут. Не смущайся. Ты
думаешь, она тебе зря яблоков притащила? Что-то у нее там шевельнулось по
твоему поводу. Но ты смотри, Урса девка хорошая, не обижай. Да-а, - Феофан
опять закатил мечтательно глаза, - построим баню мраморную с бассейном,
рыб напустим, девок фракийских, нежно-розовых... Я, знаешь, Петрович,
смуглых не люблю, у них кожа твердая и мышц много... - Феофан еще налил
коньяку. - Лежим мы с тобой, виноградное попиваем, и мыслим философски,
как дальше жизнь устроить. Приват-министра повесим, пусть болтается,
собака. Демократию прекратим, что ж мы с тобой, идиоты - два раза об одно
место спотыкаться? Хватит, допрыгались до гильотины, народ, народ, дерьмо,
а не народ. Свобода, свобода, хрена, баста. Свобода или правда, так сказал
мой папаша, - Феофан кивнул в правый от двери угол, - и был тысячу раз
прав. Что это за хреновина, если у каждого будет своя правда? Так не
бывает, правда - она одна, а кому не нравится, пусть по лесам
разбредается. Ты чего заскучал, Петрович, ты думаешь, я диктатор? Не
смущайся, говори...
- Честно говоря, мелькнула такая мысль, - признался Варфоломеев.
- Слава богу, что признался. Хоть один честный человек нашелся. Тут
же, Петрович, все врут. - Феофан стал говорить еще громче. - Мирбах
идиотом прикидывается, придурка электротехнического из себя строит,
думает, если он приставку не сделает, так гильотина работать не будет.
Тоже мне, вредитель-самоучка. Его преосвященства, три и четырнадцать сотых
в трех лицах, заврались так, что друг дружке уже не верят, там у них дело
черное какое-то: девчонку испортили на исповеди, теперь препираются. Урса,
бедная душа, смерти желает, Энгель из седьмой историю извращает, Синекура
тоже подлец, себе на уме, собака. Да что говорить, хороша компания, ничего
не скажешь, а уж остальные... Да ты увидишь еще.
- Почему три и четырнадцать сотых? - спросил Варфоломеев.
- Это я так их измерил, подлецов, гхы, гхы, а то зажрались: Папа Пи
первый, Папа Пи второй... Ну их в задницу, давай выпьем, - Феофан залил
глотку спиртом из дубовых бочек. - Ну хорошо, Петрович, а что ты выбираешь
- свободу или правду? Молчишь? Тогда тебя выберут. Вон Маринеску уже
выбрали, тоталитарные плюралисты, мать их за ногу. Ты не подумай, что я
дремучий социалист - город солнца, государство луны - у меня своя
программа, личная. Мне бы только выбраться наружу, я бы уж ихние компутеры
приспособил как надо, шоб процессоры не простаивали, а воду гнали к нам в
бассейн.
Феофан свалил голову на плечо Петровича. За окном уже появилась
красная луна, и землянин вспомнил про лужу в комнате.
- Феофан, у тебя тряпки нет - лужу вытереть?
Тот стыдливо стал заглядывать под ноги.
- Нет, - усмехнулся Петрович, - я цветочную вазу уронил.
- На, - Феофан содрал с себя казенный халат. - Бери, бери, у них
много нашито.
Когда землянин уже собрался уйти, Феофан будто протрезвел:
- Петрович, ты если опять побежишь в город, меня возьми.
- Ладно, - успокоил его Петрович и вышел.
Однако Варфоломеев не сразу пошел к себе в палату, а сначала
постучался в седьмую. Уж очень ему хотелось посмотреть на человека,
который извращает историю.
Из-за двери послышалось:
- Войдите.
Здесь было совсем не то, что в предыдущей комнате. Обе половины
палаты, разделенные кроватью, напоминали предместья Египта: меж двух
книжных пирамид в позе сфинкса расположился человек. На сфинксе был
розовый халат, на голове - четырехуголка, какие вручают членам королевских
обществ. Человек - по-видимому, Энгель - как раз захлопнул книжку,
переложил ее в левую пирамиду и взял новую с правой. Он так быстро
перебирал страницы, что Варфоломеев невольно вспомнил старшего кассира
Шнитке, когда тот пересчитывал его десять тысяч. Энгель работал, не
поднимая головы. Прежде всего он макнул тампоном в баллончик с тушью и
тщательно вытер фамилию автора на корешке. Затем выхватил из кармана
фломастер и быстро-быстро замазал что-то на страницах. Потом опять начал
быстро перелистывать страницы, вылавливая цепким взглядом нужную ему
информацию.
- Посидите пока, - предложил Энгель, хотя стул и кровать были
намертво отрезаны от гостя.
Землянин подошел к правой куче и открыл толстый том в золотом
переплете. Название и фамилия автора были тщательно закрашены фломастером,
а поверх надписано: "Франсуа-Мари", а ниже: "Кунигунда, жена философа".
- Что вы делаете? - удивился Варфоломеев искореженному оглавлению
классического произведения, еще не осознавая, откуда оно могло взяться на
этой далекой планете.
Энгель, увлеченный странным занятием, вдруг остановился.
- Вот послушайте, - он начал читать с выражением: - "Зову я смерть,
мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья, над простотой
глумящуюся ложь, ничтожество в роскошных одеяньях..."
- Но ведь это Шекс... - воскликнул землянин.
- Тсс, - резко прервал Энгель, - во-первых, это перевод со
староанглийского, а во-вторых, это написал Горацио. Вы любите шестьдесят
шестой сонет? Послушайте дальше: "...И прямоту, что глупостью слывет, и
глупость в маске мудреца-пророка, и вдохновения зажатый рот, и праведность
на службе у порока". Здесь столько человеческого достоинства, не правда
ли? И точно, скупо, как будто про нас. - Энгель захлопнул книжку и бережно
положил ее у основания правой пирамиды.
- Что вы делаете? - не унимался землянин.
- Помогите мне подняться, - вместо ответа попросил Энгель.
Фальсификатор, кряхтя, приподнялся, зацепившись костлявой рукой за
варфоломеевскую ладонь. Взгляд его упал на босые ноги землянина.
- Вы - Петрович, из пятой. Да-да, Феофан уже все разнес. Не
обижайтесь на него, на нашем этаже нет тайн. И то, смешно было бы - тайны
розового этажа. Ох, спина затекла. Вот, проходите сюда, - он освободил
проход и пропустил гостя к стулу. - Не могу распрямиться от трудов
праведных. Старость не радость, молодой человек. Вас удивляет мое занятие?
Думаете - бесполезно, всего не исправишь? Ничего, малая подмога, и то не
злодейство. Потихоньку, понемножку, лишь бы меня отсюда никуда не трогали,
уж больно место тихое, спокойное. Я, вообще-то, всегда подозревал, что в
загробном мире все не так уж фатально - либо счастье сплошное, либо одни
неприятности, жизнь, она, знаете ли, всегда богаче наших гипотез.
Варфоломеев был настолько сражен действиями Энгеля, что не сразу
обратил внимание на то, как тугая звенящая нить протянулась через лживый
вакуум Пригожина. Неужели это именно тот Горацио?
- Это еще полбеды, - продолжал Энгель. - С авторами фантазий легко,
исправил титульный лист, и все. А как быть, если пишут о реальных людях,
да еще под настоящими именами? Попадет такой прославленный прохвостом в
эксгуматор, тут его и спросят: ты чижика убил? А он про этого чижика и
знать ничего не знает. А какой еще главврач попадется? Бывают же просто
подонки бюрократические, столько навешают, будешь потом на сковороде эн
лет строгого режима. Особенно с историческими романами замучился, над
одной книгой целый день сидишь, выправляешь. Ну ничего, - Энгель
усмехнулся, - у меня теперь сплошные имяреки историю творят. Вы случаем не
писатель, молодой человек?
- Нет.
- Ну и слава богу.
У Варфоломеева не шел из головы Горацио. Неужели информация
распространяется легче, чем пространство и время?
- Когда началась эксгумация? - спросил землянин.
- Точно не могу сказать, лет десять назад.
- И что, всех предварительно держат в палатах?
Энгель виновато улыбнулся.
- Нет, зачем же, здесь держат только больных.
- А чем болеете вы?
- Я ничем не болею, - возмутился фальсификатор. - Меня держат по
ошибке, они думают, что я сумасшедший. Но я не в обиде, здесь есть все
необходимое для работы.
- Вы знаете, что произошло вчера на соборной площади?
- Я не читаю газет, - Энгель отвел глаза.
- Там вчера люди добровольно пошли на гильотину, - Варфоломеев
внимательно следил за выражением лица фальсификатора. - Среди них были
совсем маленькие дети, а вся площадь, весь город кричали: виват, виват!
Энгель содрогнулся от варфоломеевских слов.
- Тем более мне нужно быстрее работать.
- Послушайте, господин Энгель, вы образованный человек, вы должны
понять - там, внизу, в Центрае все посходили с ума...
- Народ подвержен... - начал Энгель. - В конце концов, они сами
выбрали этот путь. Народ достоин своего правительства, мы ничего не можем
изменить. - Энгель встал и подошел к неисправленной пирамиде, оценивая
предстоящий объем работы. - Нужно спасать тех, кого еще можно спасти.
- Зря вы это делаете, - забросил крючок Варфоломеев. - Наверняка у
них здесь все в компьютере записано.
- Компьютер тоже потихоньку обрабатываем. - Энгель принялся делать
зарядку. - Раз, два, вот так. - Фальсификатор достал правой рукой левый
носок.
- Так ведь и эксгумацию прекратили.
- Эксгумацию прекратили, а дела рассматриваются. - Фальсификатор
наконец перестал разминать члены. - Простите, я поработаю.
- Еще один вопрос, - напоследок попросил Варфоломеев, накручивая на
руку феофановский халат.
- Пожалуйста.
- Вы за кого голосовали на выборах?
- Я не житель Центрая. - Энгель взял очередную книгу и обмакнул
ватный тампон в тушь.
19
Три дня Бошка не приходит, и Имярек голодает. Наверное, ждет, когда я
попрошу у него сам. Не дождется. Имярек отходит подальше от окна. Белуга
отступила, голова теперь стала прозрачной, мысли ясными и простыми. Он
шагает по кабинету лжекоординаторной, скользит ладонью по краю стола, по
спинкам стульев, по корешкам книг, останавливается, берет том последнего,
самого полного издания, со скрипом открывает, вздыхает несколько раз,
когда попадаются неразрезанные странички, и наконец с приторной усмешкой
кладет обратно в обойму. "Нет, я не графоман. Это ж не шутка - три
прижизненных полных издания, и это только на родине". Но что-то его
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг