Шнитке неопределенно качнул головой, снял с плеча фотоаппарат и как
заправский экскурсант принялся фотографировать убогое, ничем не
примечательное пространство. Потом он, смущаясь, попросил Соню стать
поближе к берегу и снял ее одухотворенное лицо на фоне непрозрачной волны.
- Может быть, еще разик, - попросил Шнитке, отходя чуть в сторону.
Ему не понравилось, что в кадр попал предмет неестественного происхождения
- загадочная стометровая вышка.
- Хватит, хватит портить на меня пленку, идемте скорее в музей, -
Соня взяла его за руку и они свернули к дворцу.
Соня с детства знала каждый уголок музея. У нее здесь были свои
личные любимые места. Случалось, она часами сиживала напротив древней
гравюры, рассматривала маленьких человечков, нарисованных на улицах и
площадях так и не построенного города, и проживала с ними яркую, так
никогда и не прожитую жизнь. Ей было весело гулять по длинным торговым
рядам среди людей и домов, в парадоксальном контрасте отчаянных торгашей и
насупившихся атлантов, изнемогающих под тяжестью балконов; или бродить
вдоль набережной под ручкой с каким-нибудь франтом, воображая его героем
их несостоявшегося времени; а то взобраться по крутой лестнице под купол
златоглавого собора и оттуда с высоты увидеть море, до которого так и не
добралась Северная Застава, но которое прекрасно видно с этой,
воображенной смелым архитектором высоты.
- А вы знаете, Евгений, в нашем городе останавливался сам Губернатор,
- сообщила Соня спутнику. - А Неточкин, так тот просто таки жил в нашем
городе, - и, заметив удивление на его лице, добавила - некоторое время.
- Обратите внимание, Евгений, - продолжала Соня, - на всех проектах
небо над Заставой угрюмое, с тяжелыми, низко летящими облаками. Понимаете,
как верно они угадали душу нашего города? Город свинцовых туч. Небо - это
вторая крыша, и весь город оказывается огромным домом с
коридорами-улицами, комнатами-площадями, окнами-синими разрывами между
туч, там, вдали на горизонте.
Они подошли к окну с видом на речку, и Шнитке тогда сделал так: он
прикрыл сверху глаза ладонью, тем самым закрывая из виду пустынный правый
берег, долго смотрел, потом повернулся к Соне и с какой-то печалью, будто
расстроившись, сказал:
- И правда, речка ваша какая-то необычная.
Хождение по музеям не проходит даром. Теперь Евгений ни на минуту не
покидал Соню, хотя бы и в ее воображении. Дома она стала молчаливой и
перестала даже спорить с отцом по поводу загадочной новостройки, на работе
часами смотрела в окно, в ту сторону, что вела в переулок, где стоял
белый, силикатного кирпича дом с названием "Сберегательная касса". А вчера
вдруг поняла - зайди он сейчас, тут же бросится к нему и выложит все, что
наболело. Но не открыл он тотчас дверь, не пришел и позже, и Соне ничего
другого не оставалось сделать, как во всем признаться отцу.
3
Имярек наблюдает из окна своего кабинета, что на третьем этаже
координаторной старого города, как внизу в пятиугольном дворике метет
брусчатку старый дурак Бошка. Вот Бошка остановился и принялся со
всевозможным геологическим упорством ковыряться в носу. Изредка он
отрывает бесцветные глаза от воображаемой линии горизонта и пристально
осматривает скуренный указательный палец. Внезапно вздрагивает,
оглядывается, высматривает, нет ли кого вокруг. Имярек презрительно
улыбается, мол, кому здесь взяться. Однако эта мысль его сразу не
отпускает. Лицо его темнеет, седой неподстриженный ус опускается еще ниже
к воротнику кителя, а небольшая припухлая правая ладошка сжимается в
кулачок, оттопыривая косой карман брюк.
Почему же так получилось? Почему вокруг ни одной живой души, кроме
старого чурбана Бошки? - размышляет Имярек. Все ушли, пропали, бросили.
Скоро и мне отправляться за ними. Никого не останется в координаторной.
Нет, останется один, Бошка. Старый дурак недавно вставил себе зубы и,
следовательно, будет ждать до конца. Что же, и мне уходить? Но почему мне?
Почему должен уйти я, а не этот дубина с метлой? Вдруг Бошка замечает в
окне Имярека и корчит ему рожу с высунутым языком и оттопыренными ушами.
Застигнутый врасплох, Имярек шарахается от окна. Нет, Бошка не дурак. Он
прикидывается специально, но всем известно, сколько в нем упорства,
самодисциплины и умения. Достаточно посмотреть, как он метет двор. Лучше
него никто не метет двор. У него звенящая метла. От его метлы хорошо
становится на душе у друзей, а у врагов сутулятся спины и пропадает
оптимизм. Нет, Бошка не дурак, он дождется, пока уйду я, он не зря вставил
золотые зубы, Бошка будет жить долго. Что с того, что он старше нас всех.
Нет, не годами, а происхождением. Хитрец. Да, хитрецы - самая древняя
порода. Вишь, как метет, брусчатка блестит, да и мусора не видно. В ящики
складывает, на машинах развозит за город, а там закапывает. Там много
места. Вначале некоторые возражали, зачем, мол, нам такая огромная свалка
вблизи города. В центре и так не продохнуть, так еще мусорная вонь
поднимается. Но Бошка знал свое дело. Бошка закапывал мусор, и на
удивление всем из каждого отвезенного ящика вырастало три жирных кактуса.
Так вокруг города появился кактусовый лес - наши легкие. Чище стал воздух
в столице, чище стало в душах горожан. Правда, появилась легенда, черная
ложь. Один умник - Бошка его потом нашел - распустил нелепый слух будто
через сто лет зацветет кактусовый лес фиолетовыми цветами, испускающими
зловонный газ фосген, и мало того, что население удушится, так еще
придется уплатить большой штраф за нарушение женевской конвенции.
Да, Бошка, Бошка. Имярек опять подходит к окну. Внизу Бошка поймал
крысу и теперь пытается наступить ей на голову подкованным каблуком
кирзового сапога. Последняя крыса, замечает Имярек. Все остальные сбежали,
осталась одна-одинешенька. Мещане, мелкие душонки, испугались за свою
шкуру, слюнтяи. Сбежали. Ничего, обойдемся без них. Вырастут новые, свои,
плоть от плоти, трудовая косточка. Они будут умнее, они поймут меня, они
поймут, что надо было именно так поступать, а не иначе. Вот только
Бошка... А что Бошка? Он тоже не вечен. Конечно, натворить чудес успеет.
Как это Губернатор писал? Имярек вспоминает текст: "Он не был ни технолог,
ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила,
обладая которою можно покорить мир."
Крыса издает последний вздох, и Имярек поднимает взгляд над
остроконечными крышами, туда, где зажглась вечерняя звезда Арктур.
4
Земной глобус так плотно опутан параллелями и меридианами, что
создается впечатление, будто любые два географических пункта связаны
упругими нитями, вдоль которых осуществляется непрерывная материальная
связь. Между тем, параллели и меридианы суть воображаемые линии, и это
доказывается хотя бы тем, как они беспрепятственно пересекают
государственные границы без предварительного оформления виз, паспортов и
таможенного досмотра. И все же приятно осознавать, что ваш город находится
на одной параллели, например, с Парижем или Лондоном. Кое-кого согревают и
такие параллели. Жители же Северной Заставы в темные осенние дни обращают
свои взоры на юг, где, уцепившись за их меридиан, в умеренном мягком
климате купается древний Южный город. Это вовсе не удивительно.
Удивительно другое. В тот самый момент, когда Соня, бледная от волнения,
спешила поделиться с отцом своим счастливым открытием и, подходя к дому,
увидела в промежутке между двумя жирными свинцовыми тучами кусок
раскаленного Солнца, в тот самый момент желтый шар ослепил осенним светом
мелкие зрачки Шалопута. И тени их стали параллельны и указали на
северо-восток.
Мужчина опустил глаза, подождал, пока очертания города приобретут
естественные формы и побрел дальше вниз по левому берегу бульвара
пирамидальных тополей. Там, внизу, где бульвар впадал в широкую улицу,
излюбленное место всех патриотов города, на углу, не доходя до ювелирного
магазина, приветливо хлопал дверьми дешевенький кафетерий. Этот клочок
города назывался кафедрой. Здесь, вопреки названию, собирались поболтать и
испить кофе не только студенты, но и люди менее утонченные - мещане,
фарцовщики и свободные художники. Все в основном народ слабонервный и
мнительный, поэтому кафедра привлекала к себе в поисках легкой наживы
цыган. Рассредоточившись на подходах к кафе, они вылавливали из толпы
зазевавшихся прохожих и за небольшую мзду утоляли свою извечную тягу к
нарушению принципа причинности. Вот и сейчас, свободная в своей наглости
старуха, напоминавшая со стороны огромную гору тряпья, схватила за руку
задумавшегося гражданина и недвусмысленно предложила:
- Дяденька, позолоти ручку, а я всю твою жизнь нарисую.
Дяденька, впрочем, быстро пришел в себя и с самоуверенной усмешкой
сказал:
- Так угадай мое имя, красавица.
Цыганка беспечно посмотрела в глаза клиенту и в ужасе отпрянула.
Через несколько тяжелых мгновений она снова взглянула ему в глаза и
изрекла:
- Имя твое я узнала, но вслух не скажу. Отпусти меня с богом.
Гражданин смешался от неожиданного ответа и неуклюже протянул
какую-то мелочь. Та, не глядя, взяла деньги и, слегка качнув головой,
исчезла в толпе, откуда через некоторое время донеслось:
- Горыныч!
Из того самого места, где исчезла старуха, появился курчавый увалень
и бросился тискать обалдевшего гражданина.
- Ну, старик, ну ты даешь, совсем не изменился. Нет, заматерел
малость, конечно. Да ты узнаешь меня, змей?
- Узнаю, - неуверенно ответил гражданин, лихорадочно вспоминая, кто
же так тискает.
- Давай отойдем в сторонку, что мы здесь на проходе, - курчавый
по-свойски взял Горыныча под руку и подвел к парапету, отделявшему кафедру
от проезжей части. - Ну-ка, мужики, - обратился курчавый к молодым людям,
сидевшим на парапете, - подвиньтесь-ка, дайте старикам место.
Те нехотя встали и молча отошли в сторону.
- Садись, Горыныч, а я на тебя смотреть буду и слушать тебя буду, -
курчавый продолжал вертеть собеседника, будто тот был некогда потерянной и
внезапно найденной вещью. - Ну рассказывай, рассказывай. Как здесь,
проездом?
- Нет, я здесь живу.
- Как?! Ты - и вдруг здесь, у нас, в Южном? Послушай, Горыныч, ты
меня разыгрываешь. Да нет, - снова сокрушался битюг, - ну тебя, змей.
- А ты сам-то как сюда попал? - решил прояснить дело Горыныч.
- Черт тебя дери, тоже мне, сравнил божий дар с яичницей. Ох,
Горыныч, расстроил ты меня, ну скажи, что в командировку приехал, ну, на
конференцию там или еще куда, - канючил курчавый, потом повернулся и,
прищуриваясь, начал разглядывать часы, установленные на крытом рынке.
- Полседьмого. Слушай, Горыныч, давай по чуть-чуть.
Через полчаса они сидели на открытой террасе ресторана "Южный", пили
фирменный коктейль с одноименным названием, составленный из ста граммов
водки, ломтика лимона и кусочка льда, и вспоминали события десятилетней
давности. Впрочем, вспоминал в основном курчавый, а Горыныч слушал,
рассеянно разглядывая центральную улицу. Час пик прошел, схлынул
сосредоточенный поток тружеников города. Вечер вступил в свои права, сияли
холодным светом газоразрядные лампы на магазине "Охотник", что напротив,
тянуло прохладным осенним ветерком. Внутри приятно выделялось хмельное
тепло. Горыныч слушал и удивлялся, как много малозначительных и
несущественных деталей люди помнят о своих студенческих годах.
- Первый раз я тебя увидел на зачете у Бальтазара, - говорил
курчавый. - Бальтазара помнишь? Неужели забыл? Как же, Бальтазаров,
заклятый друг всего униженного и оскорбленного студенчества!
- Помню, помню, - успокоил Горыныч.
- А про китайский волчок помнишь?
- Про волчок? - удивленно переспросил Горыныч.
- Так если ты волчок забыл, как же ты можешь Бальтазара помнить? Да
ты здоров ли, друг мой? - курчавый подозрительно посмотрел на Горыныча. -
Ты же меня тем волчком перевернул, я, может быть, во всякую ненастную
погоду тем волчком мучаюсь. Да-а, - курчавый перешел к разговору с самим с
собой, - главный Бальтазаровский вопрос, а главное - не вопрос, а ответ.
Знатный ответ. Я долго кровопийцу изучал, я ему пять раз зачет сдавал. Ты
знаешь, Горыныч, он всем один и тот же вопрос задавал. Билет послушает,
покемарит, а потом достанет вдруг из кармана китайский волчок, кругленький
такой, снизу красный, а сверху белый, и ножка у него сверху беленькая, -
крутанет его за ножку, волчок немного повертится и на ту самую ножку
становится, - курчавый крутанул рукой перед носом Горыныча и щелкнул
пальцами. - Вот так. Тот долго на ножке вертится. А после он и спрашивает
у бедного студента: "Почему?" И все, абсолютно все знали, что будет
Бальтазар волчок крутить, и даже все знали ответ! Но не правильный ответ,
а тот ответ, который нужно было сказать, чтобы Бальтазар удовлетворился.
Ну, по первому разу никто не верит, что такое может быть, и пытается
объяснить оригинальное природное явление. Начинает накручивать про моменты
сил, трение качения, про всякие там кориолисовы ускорения. Бальтазар даже
головой кивает, вроде как одобряет, ну а в конце и говорит: "Что за чепуху
вы тут мне несли?". И злой такой становится и кричит: "Следующий!".
Следующий приходит побашковитее, про энергетический принцип ему завирает,
про то, про се. Бальтазар, конечно, дураком его обзывает, говорит, тупицы
вы отборные. А ему-то нужно всего было сказать, - курчавый сделал паузу и
изрек не своим голосом: - "Волчок потому переворачивается, что низ у него
красный, а верх белый." Конечно, совестно такое при товарищах говорить,
вот народ и мялся, надеялся на снисхождение. Но Бальтазар не знал
снисхождения, сволочь была отъявленная, без страха и упрека. В конце
концов народ ломался, говорил, чего надо, и зачет получал. Я же пять раз
ему сдавал. Ну, думаю, собака, хрена ты от меня получишь. Я в анналы
полез, стариков с пятого курса нашел, говорят, бесполезно, Сидоров, все
ему так отвечали, и не таких обламывал; и наверх писали, и на низ, у него
там лапа; так что можешь посопротивляться, конечно, для очистки совести, и
услади ты его уже, неужели жалко. А мне жалко! Противно врать, нет, я,
конечно, не ангел, врать приходилось, но тут же, извини меня, физика,
чистая природа. Как же я могу природу оскорблять, ведь она, бедная,
фундаментальным законам подчиняется, а не директивным документам.
- А ты уверен? - перебил однокашник.
- То есть? В каком смысле? - оторопел Сидоров.
- Ну, что природа фундаментальным законам подчиняется? - однокашник
загадочно улыбнулся.
- Ты че, шутишь, что ли? Погоди, дай, доскажу...
- Ладно, ладно, я слушаю. Дальше, - примирился Горыныч.
- В общем, пошел я в пятый раз сдавать, ничего не решил, думаю, по
обстановке выяснится, - продолжал Сидоров. - Оставалось нас таких двое.
Бальтазар меня вызвал первым и спрашивает: "Так как же у нас с китайским
волчком?" Смотрю я на него, собаку, думаю, врезать бы тебе сейчас по
очкам, инквизиторская рожа. Эх! - курчавый вынул соломинку из фужера и
допил залпом фирменный коктейль. - Сказал я ему, собаке, про колер. Ох, и
рожа у него была довольная, ты себе не представляешь. Ведь он, наверно, от
бабы такого наслаждения не испытывал, как от меня. Я даже пожалел, думаю,
сколько он еще таких удовольствий за свою жизнь поимеет. Вышел я как
оплеванный, встал у дверей, и захотелось мне на того, второго посмотреть.
Ну каюсь, наверно, решил посмотреть, как другие ломаются, чтобы самому не
так противно было. То есть, как бы по-бальтазаровски вылечиться, я тогда и
подумал: наверно, этот собака Бальтазар тоже от чего-то лечился нами, при
помощи волчка китайского. В общем, смотрю, вызывает он этого мальчишечку,
достает игрушку, ставит ее на стол и крутить начинает. Вертится
бальтазаровский волчок на белой ножке. И вдруг этот мальчишечка лезет к
себе в карман и достает оттудова такой же точно китайский волчок, но с
красным верхом, и закручивает рядом. Господи, думаю, что же это, так
просто?! А Бальтазар весь посинел, схватил зачетку того парня и - в дверь,
да мне по носу и заехал. А после Бальтазара в больницу увезли, где вскоре
и почил от инсульта. Я даже на похороны ходил. У него родственников,
оказывается, никого кроме дочки, но и та не плакала. Кстати, там я себе
жену и нашел, вот так, Горыныч.
Горыныч, не зная, что сказать, многозначительно покачал головой, мол,
вот она, судьба непредсказанная.
- Так ты знаешь, кто этот мальчишка был?
Горыныч пожал плечами.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг