По углам стояли гипсовые быки Мардука, покрашенные золотой краской, и
искусственные фикусы в кадках.
Хорошо кормленая тетя в одеянии, имитирующем одежды царя Хаммурапи,
поднялась нам навстречу из-за стола и для начала сурово спросила меня,
уверен ли я в своем решении отпустить этого раба Хашту на свободу.
Я кашлянул и сказал, что да, уверен.
Тогда она обратила взоры на Мурзика. Тот аж присел и оглянулся на
меня, будто ища поддержки. Я погрозил ему кулаком - исподтишка, конечно.
- Освобождаемый раб Хашта, - проговорила тетя, - полон ли ты
решимости, став вавилонским гражданином, жить, трудиться и умереть на
славу и ради пользы Великого Города?
- Да, - сказал Мурзик. Я знал, что он говорит правду.
Мы все - мы, Энкиду, - были полны решимости.
Тетя выдержала небольшую паузу и разразилась речью о правах и
обязанностях Вавилонского Гражданина. Речь была скучная. Скучно было тете,
скучно было и мне. Один только Мурзик внимал, приоткрыв рот, но не думаю,
чтобы он много понимал.
Наконец тетя угомонилась и торжественно провозгласила Мурзика
Вавилонским Гражданином, прозвонив при том в колокольчик. Нам с
гражданином Хаштой было велено зажечь две свечи. Мы повиновались. Тетя
воззвала к Бэл-Мардуку, приняла от нас документы, ввела данные в компьютер
и выдала Мурзику удостоверение личности.
После этого она загасила свечи пальцами и величаво указала нам на
дверь.
Мы вышли.
- Что? - спросил меня Мурзик, растерянно вертя в руке глиняную
табличку и две бумажных копии. - И это все?
- А тебе мало? - огрызнулся я. - Хотелось боя быков и человеческих
жертвоприношений?
Мурзик помолчал немного. Пожал плечами. Поглядел на себя в зеркало,
висевшее в вестибюле. Видимо, никаких перемен в себе не обнаружил и
растерялся окончательно.
Я вытолкнул его из дверей управления, и тут мы увидели, что облака
над Городом разошлись и проступило солнце.
И тотчас же все заиграло. Небо наполнилось лазоревым сиянием. Далеко
за Рекой вспыхнула золотом башня Этеменанки. Глубокой синевой заиграли
изразцы у храма Иштар.
По Евфрату медленно шел лед. Ослепительно-белые льдины проплывали по
черной, будто маслянистой воде, с легким шорохом касались берегов,
потрескивали и шумели, налетая на быки мостов.
- Ух ты!.. - прошептал Мурзик.
Я потащил его в косметический салон - прокалывать ухо. Мурзик не
сразу догадался, куда мы идем, а сообразив - замялся.
- Что? - сурово спросил я.
- Ну... - пробубнил он. - В общем, там... это... А зачем это, а?
Я вытащил из кармана золотую серьгу в форме полумесяца и покачал у
него перед носом.
- Помнишь, Хашта?
- Это... мне, что ли?
- Разве ты не такую носил?
- Ну... - не стал отпираться Мурзик.
- Идем, надо ухо проколоть.
Я почти силой приволок его в косметический салон и заплатил за
нехитрую операцию. Сам зашел в бордель-бистро, открытый для клиентов,
вынужденных коротать время в ожидании. Мурзик вернулся ко мне через
полстражи, довольный. Серьга покачивалась у него в ухе. Я заметил, что
даже выражение лица моего бывшего раба изменилось.
- Хочешь? - спросил я, кивая на бистро.
Мурзик честно сказал, что проголодался, а в бистро ему сегодня не
хочется.
Я натянул штаны, заплатил девчонке пять сиклей сверх положенного по
прейскуранту и вышел вместе с Мурзиком из салона.
Мы поели гамбургеров на площади Наву. Уютный ресторан был построен
пять лет назад, на месте рабских бараков. Во время мятежа мар-бани здесь
погибли десятки вавилонских граждан, отброшенных толпой на колючую
проволоку под током.
Потом поели еще мяса из открытой жаровни в квартале Литаму. Взяли
пива.
И еще пива.
И еще...
К вечеру мы набрались. Бездумно бродили по весеннему Вавилону,
обнявшись и передавая из рук в руки бутылку, немузыкально горланили песни
времен мурзикова сотника, пытались снимать девочек, озорничали и в конце
концов чуть не утонули в Евфрате.
Потом Мурзик сказал, что знает одно чудесное место, где можно
отдохнуть, и мы пошли в скверик с памятником пророку Даниилу. Я улегся на
скамью, а Мурзик направил взор на задумчивого чугунного пророка и с
вызовом продекламировал:
- Когда рабочий класс освободится, то сдохнет вавилонская блудница!
- Хашта... - сказал я, простертый на лавке. - А я не хочу... чтоб
блудница... сдохла.
- Сдохнет! - упрямо сказал Мурзик. И ногой топнул. - Непременно
сдохнет!
- А я не хочу! - выкрикнул я со слезой. - Кого я ебать буду, если
она... сдохнет?.. Я дохлую... не буду...
- Другая народится, - утешил меня Мурзик. И плюхнулся рядом со мной
на скамейку.
Я сел, хватаясь за него. Повис у него на плечах тяжелой тряпкой. И мы
снова запели, раскачиваясь в такт:
- Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза, кому вы, блядь, теперь сдалися...
Я проснулся в своей постели. Голова у меня болела. Рядом со мной на
столике стоял стакан с апельсиновым соком. Плохо соображая, я схватил
стакан и жадно приник к нему.
На кухне заворочались. Донесся тихий смех.
- Анна-Лиза? - крикнул я.
- И эти две потаскушки тоже, - отозвался голос Мурзика.
Женский голос захихикал.
- Одна! - крикнула женщина из кухни. - И не Анна. И не Лиза.
- Цира!
Ну конечно, она. Тискалась с Мурзиком на его неудобной складной
кровати.
Я сел на диване, подтянул трусы и взялся за свои джинсы.
- Мурзик, - сказал я укоризненно, - у тебя когда-нибудь бывает
похмелье?
- Не, - сказал Мурзик, появляясь в комнате. Цира, приплясывая сзади,
висла у него на плечах. - Ну как, полегчало?
Я застегнул последнюю пуговицу на ширинке.
- Принеси еще сока, а?
Мурзик повернулся к Цире. Та отлепилась от его спины и упорхнула на
кухню.
- Открой ставни, - сказал я.
Мурзик подошел к окну и снял ставни. Хлынул веселый весенний свет.
Золотая серьга блеснула в ухе моего бывшего раба.
- Это ты меня домой донес? - спросил я хмуро. И поднял с пола
рубашку.
- А кто еще?
Цира уселась рядом со мной на диване и подала мне стакан с холодным
соком. Стакан запотел. Я начал пить, из-за холода почти не разбирая вкуса.
У меня сразу заломило зубы.
Цира погладила меня по спине и удобно устроила голову у меня на
плече.
- Что надо? - спросил я.
- А просто так... - сказала Цира и вздохнула.
Так началось утро нашего последнего дня.
К полудню я окончательно пришел в себя. Мурзик скормил мне две
противопохмельные таблетки, на всякий случай принял одну сам (я настоял).
Пока мы собирались, Цира сидела, поджав ноги, на диване - в пушистом
свитерке, в голубеньких джинсиках - и играла с котятами.
Наконец все было готово. Я остановил клепсидру, чтоб зря не капала,
выпустил кошку с потомством на лестницу, написал маме записку, и мы трое
вышли на улицу.
Цира шла посередине, цепко держа под руки Мурзика и меня. Мы
добрались до офиса фирмы "Энкиду прорицейшн", поднялись на второй этаж.
Сегодня у нас был выходной - день Шамаша. Поэтому никого из посторонних в
здании не было.
Нас встретил Ицхак. Он был немного бледен и дергался больше обычного
- нервничал.
- Проходите наверх, ребята, - сказал он. - В лабораторию. Луринду
готовит там кофе.
- Что с шестым Энкиду?
- Мы с Булькой вчера нажрались, - сообщил Ицхак. - Я притащил его в
офис.
- Как он?
- Пока спит.
- Пора будить.
- Рано, - сказал Ицхак. - Перед трансом разбудим. Не то сбежит или
гадости говорить начнет. И без него на душе херово.
- Ну-ну, Иська. Ты нашу душу не трогай. Это не только твоя душа. Это
душа великого героя...
Изя посмотрел на меня с отвращением и отвернулся.
Мурзик отцепил от своего локтя Циру и тихонько сказал:
- Это... господин, я за своей кривоногой пошел. Ждет ведь. Да и время
не терпит.
- Иди, Хашта, - сказал я.
А Цира только поглядела тоскливо.
И мы с Цирой поднялись в лабораторию. В лаборатории стоял крепкий
кофейный дух. На диванчике, среди сорванных со стены схем и графиков,
вычерченных самописцем, дрых Буллит.
Луринду, до глаз налитая кофе, повернулась в нашу сторону и
улыбнулась.
- Как настроение, братья Энкиду? - спросила она.
Цира ответила ей кислым взглядом. Плюхнула на диван, рядом с
Буллитом, свою сумочку. Не спросясь, налила себе кофе. Сморщилась:
горький.
- И мне, - попросил я.
Цира налила и мне.
Буллит вдруг громко всхрапнул и взметнул руками. Цирина сумочка
повалилась на пол. Цира метнулась к сумочке, прижала ее к груди.
- Что там у тебя? - спросил я. - Яйца?
- Индикатор.
- Зачем ты его взяла, Цира?
- На всякий случай.
Мы помолчали. Цира допила кофе, вытащила рамку и поднесла ее к
спящему Буллиту. Рамка уверенно завертелась.
- Да, все сходится... - сказала Луринду. И вздохнула.
Внизу раздался грохот. Мы переглянулись. Несколько мужских голосов
загомонили, перебивая друг друга. Голоса были незнакомые. И
недружественные.
Я оставил девушек наедине с Буллитом и сбежал по лестнице в офис.
Два дюжих молодца в заломленных на затылок кожаных кепках втащили в
офис большой мешок. В мешке что-то яростно дергалось и рычало.
Молодцы, кроме кепок, имели на себе стеганые ватные штаны синего
цвета и такого же цвета ватники. У одного ватник был перепоясан солдатским
ремнем. Он пнул мешок ногой в кирзовом сапоге с обрезанным голенищем.
- Цыть, сука!.. - прикрикнул молодец.
Ицхак смотрел на них, не вставая с дивана. Мешок покачался немного,
завалился набок и затрясся.
- Что здесь происхо... - начал было я.
Другой молодец обрезал:
- А ты, кровосос, молчи!
- Вот, - произнес с дивана Ицхак, - товарищи доставили нам учителя
Бэлшуну. По заданию партии.
- Ну, - с удовольствием подтвердил молодец с ремнем на брюхе. -
Партия сказала: "Надо!" Лично товарищ Хафиза распорядилась. А что, ошибка
какая?
- Нет, - сказал я, глядя на мешок. - Ошибки, товарищи, нет. Все
правильно.
- А коли правильно, - сурово молвил мне молодец, - то извольте
расписочку... Не надейтесь, мы тут поголовно грамотные. Читать-писать
научены. Партия позаботилась, чтоб кровососы-рабовладельцы не пользовались
нашей, значит, рабской угнетенностью...
- В чем расписочку? - поинтересовался я.
- А что доставлен, значит, означенный супостат в означенное место. И
подпись с печатью. Партии для отчетности. Чтоб не говорили потом, что мы
народ обманываем. Лживыми посулами, значит, заманиваем. Если коммунист
сказал, что сделает, значит - сделает, и точка. И говорить не о чем.
Мешок перестал трястись.
- Так поглядеть сперва, наверное, надо, кого вы там принесли? -
спокойно сказал Ицхак.
Я прямо-таки дивился его равнодушию. Эксперимент был под угрозой
срыва. После такого акта варварского насилия, какое было учинено над
учителем Бэлшуну, вряд ли он согласится сотрудничать с нами.
Однако Ицхак уже кивал своим носом, чтобы громилы развязали мешок. Те
нехотя распутали завязки. Из мешка выкатился учитель Бэлшуну. Он был
растрепан и помят. Яростно стуча головой об пол и изрыгая проклятия, он
засучил ногами и задергал связанными за спиной руками.
- Этот? - повторил громила.
Ицхак повернулся ко мне. Вопросительно изогнул бровь.
Я кивнул.
- Этот...
Громила постучал по столу корявым пальцем.
- Расписочку... Входящий-исходящий...
Ицхак написал: "По просьбе товарища Хафизы и товарища Хашты кровосос
Бэлшуну кровососам Ицхак-иддину и Аххе-Даяну доставлен. Вавилон, 18 нисану
57 года от Завоевания." И расписался. Прижал печать. Вручил бумажку
громиле.
Тот повертел ее перед глазами, потом удовлетворенно кивнул, свернул и
сунул в карман под ватник.
- Другое дело. Хоть и кровосос, а с понятием. Будем вашего брата
резать, тебя обойдем...
Он хохотнул, и они с другим товарищем покинули офис.
Ицхак наклонился над учителем Бэлшуну и развязал ему руки. Потом
помог перебраться на диван и крикнул, задирая голову вверх:
- Луринду, ягодка! Кофе господину учителю!
Луринду спустилась с дымящейся чашкой на белом пластмассовом
подносике.
- Прошу вас, - сказала она тихо.
Бэлшуну взял чашку трясущейся рукой, поднес к губам.
- Что все это значит? - спросил он наконец. - Вы, надеюсь, не в
сговоре с этими головорезами?
- А что произошло? - в свою очередь спросил Ицхак.
- Они ворвались в мой дом на рассвете. - Учитель Бэлшуну содрогнулся.
- Перебили у меня посуду. Опрокинули аквариум... Зачем-то... Сперли
несколько книг - где на обложке голые женщины... Это были книги по
магическим практикам...
Ицхак покусывал губу и мрачнел все больше и больше. Потом облизал
кончик носа.
Учитель Бэлшуну смотрел на ицхаков нос, как завороженный. Наверное,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг