- Еще чего! - возмутился я. - Где это видано, чтобы рабская прислуга
жрала за господским столом?
- Это тебе он рабская прислуга, - сказала Цира с металлом в голосе. -
А для меня такой же мужчина, как и ты. И кое в чем даже получше.
Мурзик побагровел. Я знал, о чем он думает. Он думает о том, что на
третьем этаже государственного экзекутария есть кастрационный зал. И еще о
многом другом, столь же неприятном.
- Кроме того, - продолжала Цира, - в прошлом мы все не раз побывали и
господами, и рабами, так что разницы никакой нет. Все, Даян, источилась
разница. - Она потерла пальцами. - Вот так, как клинья с сырой таблички.
Каждый из нас обременен кармическим путем. Долгим, трудным, кровавым. В
общем, Мурзик, бери третью тарелку и садись.
Мурзик жалобно посмотрел на меня и пошел за третьей тарелкой. Вместе
с Мурзиком из кухни притекла кошка. Мурзик сел на табурет, взял тарелку на
колени и принялся жевать, стараясь чавкать потише. Время от времени совал
кошке кусочки мяса.
Мы ели запеченную курицу с картофельным пюре. В том, что Мурзик начал
доверять картошке, я также увидел заслугу Циры.
Стояла гробовая тишина. Потом Цира заговорила. Я давно уже заметил,
что в самой дурацкой ситуации она не чувствует ни малейшей неловкости.
Более того, с каким-то извращенным удовольствием сама же эти ситуации и
провоцирует.
- Друзья мои, - начала Цира. Мы с Мурзиком посмотрели на нее с
одинаковым изумлением. Цира чуть улыбнулась. - Да, вы оба одинаково дороги
мне. Я трахаюсь с вами. Каждый из вас доставляет мне особенное
удовольствие. Вы ведь не похожи друг на друга... Мы не раз видели друг
друга голыми и беспомощными, так что стыдиться нам нечего. Проблемы Даяна
в его прошлых жизнях, мне кажется, легко разрешимы. Ему нужно всего лишь
снять те блоки, которые не позволяют сознанию переместиться в более
древние жизни. В те жизни, где он имел славную и героическую биографию.
Страх перед погружением в древность - вот что мешает...
Она говорила довольно долго и, как я запоздало сообразил, совершенно
опозорила меня перед моим рабом. С другой стороны, сомневаюсь, чтобы
Мурзик многое понял из речей Циры.
Наконец Цира отложила на край тарелки обглоданную куриную косточку,
деликатно промокнула губы носовым платочком и заключила:
- Я берусь отвести тебя, Даян, в глубокую древность. В глубочайшую,
седую древность. Такую, что при одной мысли захватывает дух. Думаю, что
учителю Бэлшуну это не под силу. Он слишком авторитарен. Он подавляет твое
эго. Он и мое эго пытается подавить, но это не так-то просто сделать с
магом высшего посвящения.
- А где ты получала свое высшее посвящение? - спросил я. И тут же
испугался: - То есть, если нельзя, то не говори, конечно...
- Да нет, отчего же нельзя... - Цира тонко улыбнулась. - Можно. Я
получала магическое посвящение, Даян, храмах Темной Эрешкигаль, что в
подземных пещерах на восемнадцатой версте Харранского шоссе... Небось, и
не слышал о таких?
- Спаси Инанна, нет.
- О, Эрешкигаль... - Взгляд Циры чуть затуманился, но почти мгновенно
прояснился. - Ладно, это вам неинтересно. Вы мужчины, а в эти храмы
допускаются только женщины.
Она поднялась, легким шагом направилась к двери. На пороге чуть
помедлила. Мурзик поставил свою тарелку на пол и пошел провожать ее. Я
слышал, как они возились в коридоре. Мурзик надевал на нее легкую шубку,
застегивал пуговки. Потом натягивал на ее ножки сапоги. Я слышал, как
взвизгнула застежка-молния, как прошипела Цира:
- Кретин, чулок прищемил... стрелка пойдет...
Мурзик покаянно пробормотал что-то. Цира неожиданно засмеялась тихим,
сердечным смешком. Хлопнула входная дверь. Мурзик вошел в комнату и развел
руками:
- Ушла...
Я посмотрел на него и неожиданно мне расхотелось бить его по морде.
- Прибери все, - буркнул я. - А мне включи телевизор. Найди
какой-нибудь фильм с драками. Чтоб побольше крови.
На тридцать первом канале Мурзик обнаружил фильм "Безумный киллер-3".
Я сказал Мурзику, чтоб оставил - мне, мол, это подходит. Правда, канал
ханаанский, "Безумный киллер" шел на непонятном мне языке, но там, хвала
богам, почти и не разговаривали.
...И сразу я увидел себя полуобнаженным, волосатым и таким
мускулистым, что внизу живота все разом осело и сжалось. Мои руки были как
ноги. Мое тело - сплошные мышцы и жилы, скрученные и надутые. Смуглую,
почти бронзовую кожу пересекало множество шрамов, старых и недавних. Я
стоял в густом лесу. Меня окружало буйство зелени, неистовство
растительности. Самая почва под моими босыми ступнями источала
животворящую силу, и такова была эта сила, что все вокруг было ею властно
пронизано. Воздух был напоен мощью. Я был плоть от плоти этого молодого,
яростного мира. И сам я был яростен и велик.
- Арргх! - закричал я и захохотал, гулко стуча себя в грудь. -
Ххарр-ка! Аннья! Эк-эль-эль-эль...
Радостное клокотание вырывалось из моего горла. И природа внимала. И
я знал, что повсюду растворено божество.
Люди - о, они где-то были тоже. Смутно я понимал, что и я - человек.
Но я был настолько больше, настолько могущественнее и сильнее их, этих
пастухов в козьих шкурах. Я ловил их скот. Я мог взять козу за задние ноги
и голыми руками разорвать пополам. И время от времени так я и поступал.
Но потом я встретил... я встретил равного. Его звали... да, его звали
Гильгамеш.
А я был Энкиду. Вот кто я был. Энкиду. Великий герой. Друг.
- Энки! Энлиль! Эль-эль-эль-эль!.. - клокотал я, лежа на диване в
своей малогабаритной квартире.
Я ощущал невнятное присутствие Циры и Мурзика. Они были рядом. Я
смущал их. От этого мне было еще радостнее. Я грозно рычал. Теперь мне
было внятно каждое слово из тех, что я произносил в тот день, когда
свалился почти без чувств от усталости и недосыпания и заговорил на
непонятном языке. Это был мой язык. Это была речь Энкиду.
- Друг мой, нам было бы легче понять тебя, если бы ты говорил
по-вавилонски, - мягко уговаривала меня Цира.
Ничтожная маленькая Цира. Я могу схватить ее за ноги, как козу, и
разорвать пополам. И печень вывалится из ее бессильного тела, и я поймаю
эту печень на лету зубами и начну жевать, и моя борода покраснеет от живой
крови...
Я не желал слушаться уговоров Циры. Кто она такая, чтобы я говорил с
ней на ее птичьем, свиристящем наречии? Я буду говорить языком мужчин! Я
буду говорить языком богов! Я буду говорить тем языком, каким разговаривал
с Гильгамешем!
- Гильгамеш, хаа...аан! Р-кка! л'гхнма! Эк-эль-эль-эль! Энки, Энки,
Энки! А-а-а!..
Неожиданно оттуда - из жалкого земного бытия бедного ведущего
специалиста - донесся еще один голос. Это не был голос бедной маленькой
Циры. Это был голос мужчины. Голос Равного. Он пророкотал:
- Кхма-а! Эль-аанья! Энкиду, лгх-экнн! Ннамья!
Все мое существо радостно встрепенулось навстречу сородичу.
- Ннамья! - закричал я. - Эль-энки?
- Энкиду! - звал меня голос. - Ио-йо-кха, Энкиду!
- Кха-кхх! - ответил я.
- Ты возвращаешься в свое тело... медленно, медленно... - вклинилась
Цира в беседу двух мужчин, двух могучих воинов.
- Заткнись, жалкая баба! - проорал я на ее наречии и снова перешел на
свой родной язык.
Но Цира не унималась.
- Твое сознание опускается к твоему телу... к телу твоего нынешнего
воплощения... оно входит в твое тело... по счету "гимл"... алеф... бейс...
гимл!
Она хлопнула в ладоши, и я умер.
Я открыл глаза. Я плавал в собственном поту. Дернув ногой, я сбросил
с себя одеяло.
Цира была очень бледна. Она вся тряслась, глядя на меня. Мурзик
поднял одеяло и отложил его в сторону. Потом намочил полотенце и принялся
обтирать меня, задрав на мне рубаху.
- Эль-эль-эль... - затрепетало у меня в горле.
- Нньямья, господин, - отозвался Мурзик. - Экхха?
- Хранн... - сказал я и стянул рубаху через голову. - Э кваа-ль
кх-нн?
Мурзик кивнул.
- Нхнн-аа...
И вытащил из шкафа свежую рубашку.
Тут я вдруг понял, что происходит что-то не то. Впервые в жизни я
видел Циру растерянной. Она ничего не делала, ничего не говорила. Она
молча смотрела на нас с Мурзиком широко распахнутыми глазами.
- Ты что, Цирка? - спросил ее Мурзик почти весело.
- Мальчики... - пролепетала Цира. - Что это было?
- Да ты же сама отправила господина в прошлое. Ты же сулила ему, что
быть, мол, ему великим героем? Вот он и оказался великим героем! Да я ль в
том сомневался, подруга! Кем ему еще быть, господину-то моему, как не
героем! Вон какой ладный молодец!
Я помог Мурзику натянуть на меня свежую рубашку. Встал, расправил
плечи. Радость еще не вполне оставила меня.
Цира, побелев, как сметана, шагнула ко мне навстречу и вдруг
преклонила колени.
- Ты чего? - смутился я. Радость в моей груди вдруг разом потухла.
- Господин Энкиду, - молвила Цира. - Я обрела тебя.
Я поднял ее и поцеловал.
- Что, теперь не будешь с Мурзиком трахаться?
- Как ты велишь... - прошептала Цира. - О, я сразу увидела, сразу...
Но я не ожидала, что ты - Энкиду...
- Слышь, Цирка, - спросил Мурзик, бесцеремонно плюхаясь на мой диван,
- а кто такой Энкиду? Ты б хоть пояснила, а то неловко как-то... Все про
него речи, а я и не ведаю, об чем беседа...
Повернувшись к Мурзику, но не ускользая из моих объятий, Цира молвила
торжественно:
- Энкиду был велик и дик, он скитался по лесам и дружен был с
великими древними дикими животными. Но вот однажды он встретил женщину. То
была блудница, а блудницы не ведают страха - все мужчины пред ними равны.
И возлег он с нею и познал ее...
- Что? - переспросил Мурзик.
- Оттрахал, Мурзик, выеб он ее, - пояснил я моему рабу.
Цира покорно повторила:
- И выеб Энкиду блудницу и взял из ее рук молоко и хлеб. И стал
Энкиду как все люди. И боялись Энкиду, ибо был он велик и страшен. Но вот
повстречал он Гильгамеша, и оказались они равны друг другу. И побратались
они, сделались как братья... Много подвигов совершили вместе, но потом,
когда настал час умирать Гильгамешу, выступил перед богами Энкиду и принял
на себя смерть, что назначалась побратиму...
На глазах у Мурзика выступили слезы. Настоящие слезы.
- Вот, значит, каков он был - Энкиду, - прошептал Мурзик. И тоже
преклонил колени. - Энкидугга, кур-галль хкханн, эллилль-нна!
- Эллиль-нна мес-гахк, Мурзик! - милостиво молвил я и протянул ему
руку. Мурзик поцеловал мне руку. Он глядел на меня с искренним обожанием.
И тут я вспомнил магнитофонную запись. Я расхохотался. Теперь для
меня в этом не было загадки. Я поливал отборнейшей бранью всех и вся, вот
что я говорил. Я был Энкиду в том сне. Смертельная усталость позволила
снять все барьеры, что стояли между мной нынешним и великим героем Энкиду,
которым тоже был я, только сотни поколений назад.
И...
Но почему Мурзик понимает мою речь? Откуда он знает этот язык?
Я обратил пламенный взор на коленопреклоненного Мурзика.
- Кханн, Мурзик! Элль-эоа?
Он пожал плечами.
- Аратт-хаа, господин.
Я повернулся к Цире.
- Цира, - сказал я. - Слушай... ты не могла бы поработать с Мурзиком?
- Только не сегодня, - сказала она. - Ты не рассердишься, если я
попрошу у тебя отсрочки на несколько дней?
- Не рассержусь, - сказал я милостиво. И засмеялся. Мне нравилось
быть милостивым.
Мурзик, помедлив, встал.
- Я провожу ее, - сказал он. - Вон, вся дрожит... Устала, бедняжка.
Я не возражал, и Мурзик увел Циру к ней домой.
Я забросил работу над диссертацией. Дела фирмы вдруг стали казаться
неинтересными, а вся та возня, которую вечно поднимал Ицхак, - пресной и
бессмысленной. Только одно еще и держало меня на работе - часы упоения на
крыше обсерватории. Я стоял, овеваемый ветрами, жопа моя тонко вибрировала
под датчиками, а я рычал вполголоса:
- Арргх! Эль-эль-эль-эль!
Ицхак ворчал, что я стал работать без души. Я огрызался:
- Тебя никогда не беспокоила моя душа, Изя! Тебя только жопа моя
беспокоила!
Ицхак и сам выглядел не лучше. Плоскогрудая стерва все соки из него
высосала. В конце концов, я решил, что моего шефа и одноклассника пора
спасать. Решение пришло на третий день после того, как я обрел в себе
Энкиду, вечером, когда Ицхак в очередной раз плакался мне на судьбу. Я не
стал ничего говорить Ицхаку. Просто выслушал его, выпил с ним харранского
коньяка и на прощание сжал ему руки. Ицхак ушел.
Мурзик, которого никто не спрашивал, заявил, закрывая за Ицхаком
дверь:
- Не иначе, приворотила она его.
Вместо того, чтобы приструнить раба, я вступил с ним в диалог.
- Что ж, к Алкуине его посылать? Или впрямь в прошлую жизнь
отправить?
Мурзик пожал плечами.
- Это уж как лучше, господин...
- Я с этой девкой разберусь! - вдруг вскипел я.
Мурзик не удивился. Только сказал тихо:
- Постарайтесь на части ее не порвать, господин. Времена ныне иные.
По уголовной отвечать заставят... У нас на руднике был один. Знатного,
кстати, рода. Проигрался, говорит, в кости, полез к соседке - телевизор у
ней был новый, хороший. Вынести хотел и продать. А соседка возьми и войди
неурочно! Он перепугался, стукнул ее чем-то. А она возьми и помри! Его
почти сразу повязали, клеймо на лоб - и в рудник, до скончания жизни.
Быстро помер, нежный был...
- Фу, - поморщился я. - Тебя, Мурзик, послушаешь - и вообще жить не
хочется.
- Это я к тому, чтоб вы поосторожнее, господин, - невозмутимо
ответствовал Мурзик. И ушел на кухню кормить кошку.
Плоскогрудую девицу я подстерег у нашего офиса. Она деловито
шкандыбала куда-то, колотя в мостовую каблуками.
- Привет, - вывернул я из-за угла. И тут же взял ее под руку.
Она метнула на меня мрачный взгляд, но ничего не сказала. Продолжала
топать.
- Торопишься, красавица? - спросил я.
- А ну, пусти! - резко сказала она и вывернулась. Каратистка,
вспомнил я запоздало.
- Стой, ты! - рявкнул я. - Поговорить надо!
Она не отвечая, уходила прочь. Ее прямая спина была прямо-таки голый
вызов. Достань, мол, если смеешь.
- Арргхх! - проснулся во мне Энкиду. Я облил ее бранью на
божественном языке древнего героя. Она замедлила шаг. Обернулась.
- Что вы сказали?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг