воспоминания.
Я попробовал сесть. Мне это удалось. Голова больше не кружилась.
Только на душе остался противный осадок. Будто банная мокрота пристала к
пальцам и никак не хотела сходить.
Не ведая ни о какой банной мокроте, Мурзик, тем не менее, о моей
ходке к учителю Бэлшуну проведал. Не иначе, как от Циры. Дня полтора
вокруг меня вился, не знал, как подступиться. А потом вдруг незатейливо
повалился мне в ноги и стал упрашивать, чтоб я и ему, значит, дозволил
опять к учителю Бэлшуну сходить.
Я удивился. Поглядел сверху вниз на мурзиков толстый загривок.
- Что, Мурзик, еще в какую-нибудь жизнь попутешествовать хочешь?
Может, ты в позапрошлом воплощении и вовсе министром был, а? А то и
императором!
Мурзик поднял голову. На лбу у него осталось красное пятно.
- Не, - вымолвил он. - Мне и та жизнь сгодилась, первая...
- Понравилось десятком командовать?
- Не, - снова повторил мой раб, - что там, командовать... Я, это... Я
по сотнику стосковался. Ну так стосковался - мочи нет! - Для
убедительности Мурзик ухватил себя за рубаху и сжал пальцы покрепче. - В
груди все горит. Родное же сердце, близкий человек...
- У тебя точно не все дома, Мурзик. Я серьезно говорю. Этот твой
сотник вот уж поколений пять назад как помер. Как ты можешь по нему
скучать?
Мурзик упрямо мотал головой.
- Ну и пусть, пусть он помер, так ведь в той-то жизни, что у учителя
Бэлшуну, - там-то он живой...
- Учитель Бэлшуну занят важной научной работой. Твоя прошлая жизнь
ему совершенно неинтересна. Для науки перевоплощений серое бытие какого-то
десятника, Мурзик, не представляет ни малейшей ценности.
- Ну... а если вы ему записку напишете? Вам-то он не откажет. А я уж
за то... ноги вам буду мыть и воду пить, богами клянусь!
- Ты понимаешь, Мурзик, о чем просишь?
Мурзик безмолвно вылупил глаза.
- Ты понимаешь, Мурзик, что я не могу выставлять себя перед
господином Бэлшуну потворщиком твоих рабских капризов?
Мурзик вздохнул, встал и уныло поплелся на кухню.
Оставшись один, я растянулся на диване. Стал думать, глядя в потолок.
На потолке у меня жил паук. Ленивый Мурзик до сих пор не озаботился его
снять, а кошке было все равно.
Я слышал, как Мурзик на кухне сюсюкает с этой хвостатой потаскухой.
Ладно. Положим, учитель Бэлшуну рассказал Цире о том, что я
путешествовал в прошлое. И о моем позоре рассказал ей, конечно, тоже. А
Цира, ложась под моего раба, поведала обо всем Мурзику.
А может быть, не обо всем...
С другой стороны, путешествие в позапрошлую жизнь может быть опасным.
Более глубокое погружение во тьму веков, то, сё... Но не могу же я
навсегда остаться бывшим банщиком!
- Мурзик! - рявкнул я.
Мурзик появился в комнате. Он глядел себе под ноги и вообще всячески
показывал свое уныние.
- Ты, наверное, считаешь, Мурзик, что мы, рабовладельцы, все как один
изверги и негодяи, - начал я. - Такое мнение глубоко ошибочно. Оно
основано на твоем преступном прошлом, Мурзик.
Мурзик поднял голову. Он явно ничего не понял из сказанного.
Я нацарапал на обломке влажной глины записку. Просил учителя Бэлшуну
уделить моему рабу еще толику времени. Мол, это связано с экспериментом
над моими собственными путешествиями. Позволял, кстати, проводить с
Мурзиком более жесткие опыты, чем со мной. Пусть учитель Бэлшуну не боится
причинить этим мне ущерб, поскольку раб застрахован, да и срок гарантии на
него еще не истек.
- Гляди, пальцами не затри, глина еще свежая, - наставил я моего
раба. - Завтраком меня накормишь, посуду приберешь - и можешь идти к
господину Бэлшуну. И веди себя там прилично.
Мурзик просиял. Открыл рот - хотел сказать что-то, но подавился и
передумал. Я видел, что он был счастлив.
Вечером следующего дня ко мне заглянул Ицхак. Просто так заглянул,
посидеть, как он объяснил.
В трусах и майке я восседал на диване. Ноги мои, которые, по правде
сказать, давно не мешало вымыть, нежились в тазу с горячей водой. Стоя
рядом на коленях, Мурзик усердно отмывал их. Я шевелил пальцами, чтобы
Мурзику было удобнее отмывать.
Ицхак примостился рядом на табурете, рассеянно наблюдая за этой
патриархальной процедурой. Похоже было, что он думает о чем-то другом.
- Вот, Изя, - сказал я, - твоя темпоральная лингвистика в действии.
- А? - Ицхак посмотрел на меня так, будто я его разбудил.
- Знаешь присловье "ноги мыть и воду пить"?
- Знаю...
Ицхаку было совершенно безразлично.
- Да что тебя гложет, Иська?
Он посмотрел на Мурзика, будто решая, стоит ли начинать разговор при
рабе. Наконец, махнул рукой: какая разница. Все равно Мурзик в курсе всех
наших дел.
- Да девка эта, Луринду, - начал он. - Маме она не нравится. Да и мне
самому... Видишь ли... А тут еще карьера у нее в рост пошла... Ну нельзя
на такой жениться, нельзя! Всю кровь из тебя высосет, в тряпку превратит,
ноги вытирать начнет...
- Начнет, - убежденно сказал я. - Да брось ты ее.
- "Брось"! - Он посмотрел на меня страдальчески. - Знаешь, как она
трахаться здорова?
- Будто других радостей в жизни мало, кроме как об эту доску биться.
Да ты, Иська, может быть, в прошлой жизни императором был... а здесь по
какой-то программистке с прыщами вместо сисек сохнешь...
- Каким еще императором?
Я принялся рассказывать ему об учителе Бэлшуну. Подробно описывал те
истории, которые в "Главной книге" прочел.
Мурзик вытащил мои ноги из таза, обтер их полотенцем и облачил в
чистые носки. Потом со вздохом поднес ко рту таз с нечистой жидкостью и
начал пить.
Ицхак удивленно посмотрел на него, потом на меня.
- Он что, всю воду из таза выпьет?
- Не знаю. - Я пожал плечами. - А что? Говорю же тебе, темпоральная
лингвистика в действии. Мудрость предков налицо.
- Да не выпьет он всю воду. Тут вон сколько. У него живот лопнет.
- Не лопнет.
Мурзик безмолвно хлебал.
Ицхак вдруг растревожился:
- Слушай, Баян, прекрати это дело. Подохнет раб-то.
- И пусть подохнет, не жалко. Не больно-то и нужен. На него все равно
гарантия еще не кончилась.
Мурзик пил.
- Давай спорить, что выпьет, - предложил я. - Ставлю десять сиклей на
Мурзика.
Ицхак ударом ноги своротил у Мурзика таз, едва не выбив ему при этом
зубы. Таз опрокинулся, вода разлилась.
- Прибери, - сказал я, поднимая ноги в чистых носках, чтобы не
замочились. И когда Мурзик вышел за тряпкой, повернулся к Ицхаку: -
Гуманист хренов! Да этот беглый каторжник спит и видит, как мы с тобой...
и все свободные вавилонские налогоплательщики...
Мурзик вернулся с тряпкой и принялся гонять воду. Ицхак еще некоторое
время горевал по поводу своих отношений с Луринду, а потом заинтересовался
путешествиями в прошлые жизни. Спросил меня, был ли я уже в прошлом. Я
сказал, что был и собираюсь еще.
Мурзик на мгновение замер, а потом как бы между прочим вставил:
- А вот у меня там такой друг остался... сотник...
И пошло-поехало. Остановить Мурзика было невозможно. Он сидел на
корточках с грязной тряпкой в руках и захлебываясь рассказывал о своем
сотнике.
...Как они в составе тысячи вошли в Вавилон. Встречал их Город
цветами и кликами радости. Медленно ехали по лазоревой дороге к храму
Инанны. И проплывали на изразцовых стенах, чередуясь, воины в долгополых
одеяниях, с копьями в руках, с заплетенными в косички бородами, и тучные
черные быки с отогнутыми назад рогами. И сказал десятнику сотник: "Знавал
я тут одну харчевню за Харранскими воротами - ох, и знатная же это была
харчевня, сынок!" И повернули коней, улучив миг, и поехали в ту харчевню.
И встретила их пригожая харчевница, телом дородная, ликом
приветливая. Руками всплеснула, на шее у сотника повисла, да и десятника
приветила. И угостила их кашей. Отменная была каша, домашняя, сытная, из
настоящей пшеницы, зернышко к зернышку. Отведали с наслаждением. Как домой
вернулись.
А пригожая харчевница за руку мальца вывела и сотнику на колени
посадила: твой, говорит. Сотник на мальца поглядел - тому уже седьмой
годок пошел - и заплакал...
...А то еще поехали как-то они с сотником в одну деревню. Там девка
жила - петь искусница. Навезли ей подарков разных. Девка эта при храме
числилась, храмовая рабыня, только не из тех, что для утехи паломников, а
простая, для работ. Она в поле работала, а поле храмовое было, вот как.
Ну, откупили они у надсмотрщиков время девкино, отвели ее на берег канала,
какой для орошения нарочно прокопан был, и дали хлеба с медом, а еще - две
цветные ленты с золотой ниткой, вплетенной узором. И петь попросили.
Ох, как она пела! Заливалась птахой. И не было такой песни, какой она
не знала. А еще знала множество таких, каких ни десятник, ни сотник в
жизни не слыхивали. Обо всем для них спела, а после засмущалась и прочь
побежала. И ленты за ее спиной развевались вместе с волосами...
...А то еще раз они с сотником...
Тут я сказал:
- Да заткнись ты со своим сотником! Лучше убери отсюда всю эту грязь
и согрей нам чаю. Не видишь разве, господин Ицхак в расстройстве. Да руки
помой, прежде чем к посуде прикасаться! Всему тебя учить надо, чушка
неумытая...
Мурзик послушался. Ицхак помолчал немного. Видно, грусть в себе
успокаивал.
- Ты ведь всяко ее трахать сможешь, - утешил его я. - Ведь она же не
отказывает. А жениться не обязательно.
- Сегодня не отказывает, а завтра диссер свой защитит - и откажет.
Ух, знаю я таких стервищ! - Он погрозил кулаком отсутствующей Луринду.
Я уж и не знал, как друга утешить.
- Ну, хочешь - я ее выебу?
Ицхак разволновался.
- Не смей, слышь! Баянка, не вздумай! Как друга прошу...
- Да ладно, - лениво ответил я, - я просто так спросил, для
порядка... Давай Мурзика в ночной магазин сгоняем? Пусть нам портвейна
купит...
- Не хочу портвейна, - сказал Ицхак.
Я понял, что он всерьез прилепился душой к этой бляди.
- Иська, есть только один способ. Ты должен постичь свое былое
величие. И с высоты этого величия плюнуть.
В глазах Ицхака появилась слабая надежда.
- Ты думаешь, поможет?
- Чем джанн не шутит? Вдруг поможет! Вон, Мурзик-то у меня как
расцвел... десятником себя вспомнил...
- А ты кем себя вспомнил? - спросил Ицхак.
- О, мой опыт многообразен и неоднозначен... Скажу тебе, Изя, что
дело это серьезное и на полпути останавливаться я не намерен. Я желаю
выяснить о себе все. Я ношу в своем теле древнюю душу. Душу славную и
богатую подвигами. Думаешь, почему я стал ведущим специалистом?
- Потому что я тебя пригласил, - брякнул Ицхак.
- А пригласил ты меня потому, что ощутил скрытые во мне возможности.
Думаешь, это все просто так? Нет, Изя, просто так ничего не бывает.
Переселения души, Изя, вещь тонкая, хрупкая даже и в то же время
несокрушимая...
Я долго пересказывал Ицхаку речения учителя Бэлшуну. Но ходить к
учителю пока что запретил. Сказал, что поначалу он хочет закончить опыты
со мной. Поскольку видит во мне неисчерпаемые перспективы. И только потом
я возьму на себя смелость рекомендовать учителю обратиться к опытам с
Ицхаком.
- Но ты будет ему настоятельно рекомендовать? - с надеждой спросил
Ицхак.
- Разумеется! - сказал я.
Мурзик подал нам чай и вставил реплику:
- Уж в таком-то деле, как у господина Ицхака, сложностей никаких и
нет. Сходили бы к той же Алкуине. Уж это-то она умеет: отворочу,
приворочу...
- Приворожу, - поправил я, чувствуя в рассуждениях моего раба отзвуки
его разговоров с Цирой. Ревность шевельнулась в моей груди. - Что для тебя
сгодится, Мурзик, то благородному господину древних семитских кровей -
ровно укус клопиный.
- Я как лучше хотел... - проворчал Мурзик. И забрал чайник, чтобы мы
с Ицхаком не обварились ненароком.
Ицхак выпил чаю и молвил печально:
- Ну, я пойду.
Я встал его проводить.
- Не горюй, Иська, - сказал я. - Это месяц бельтану, проклятый, тебя
ест. Вот выпадет снежок и сразу полегчает.
- Угу, - сказал Ицхак. - А к этому, к учителю, своди меня как-нибудь,
ладно? Может и впрямь мне это поможет... Присох к потаскухе, ну что ты тут
поделаешь. А она ведь и вправду плоская, хоть в дисковод вставляй...
И удалился.
Когда он ушел, я наорал на Мурзика и, обиженный, улегся спать.
Второе путешествие в прошлое моей души было немногим удачнее первого.
На этот раз я увидел себя надзирателем полевых работ. Сотни полторы
полуголых чернокожих рабочих ковырялись на пространстве в два с половиной
суту. Рыхлили землю. По соседству еще сотня занималась прокладкой канала.
Над ними надзирал другой смотритель.
Мы с этим смотрителем отлично ладили. Вместе пили сладкое хмельное
вино из выдолбленной тыквы. Он рассказывал мне смешные истории о жрецах -
владельцах поля. Я хоть и боялся - вдруг боги услышат и жрецам нашепчут -
но слушал и смеялся в кулак. А тот смотритель - он ничего не боялся. Он и
богов не боялся, храбрец был отчаянный, богохульник, вор и бабник. Ну и
выпивоха, конечно. Удалой был человек! В черных волосах аж синева
отливает, глаза - как у дикого коня, большие да влажные, из-под бороды
алый румянец будто пожаром бьет. Женщины при виде него таяли, словно от
одного взгляда на такого красавца все кости у них теле размягчались. А
детей от него почему-то не рождалось, да только он об этом не слишком
задумывался.
Конечно, мы с ним воровали у жрецов. И зерно воровали, и рабов. Тем
прижигали храмовое клеймо, ставили другое и продавали на сторону. Мы
понемногу крали, так что нас долго не могли уличить. Я чувствовал, какой
интересной, насыщенной, полной риска и приключений казалась мне жизнь
благодаря этим кражам.
Да, мне было интересно воровать...
Потом моего напарника все-таки поймали за руку. Обнаглел. Его
потащили пытать. Он только головой мотал и мычал, роняя слезы. Не знаю уж,
что с ним сделали, только одно и видел: как вынесли из храма мешок, а из
мешка красное капало. Так в мешке и закопали. А потом подошли ко мне и
наложили на меня руки.
Ох, и взвыл же я!.. Рвался на волю, просил-умолял, бородой весь
храмовый двор подмел, животом вытер. Жрецам сапоги вылизал. Только без
толку. Кто у храма крадет, тот богов обворовывает, а за святотатство
карали тогда беспощадно.
- Это ваша прошлая жизнь, - заворковал успокаивающий голос где-то
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг