весь второй этаж занимали его лаборатория, маленькая гостиница для
иногородних учеников и личные апартаменты мастера.
Я с наслаждением погрузил свою жопу в бархатное серое кресло, которое
тут же податливо приняло форму моего тела. Мурзик в растерянности замаячил
на пороге, не решаясь ступить на пушистый, как кошка, ковер.
- Друг мой, - зарокотал учитель Бэлшуну, - не смущайтесь. Ковер -
всего лишь преходящее и суетное. Стоит ли заботиться о ничтожных,
подверженных тлению благах, когда впереди у нас вечность и позади - срок
не меньший...
Мурзик ничего не понял.
- Не ломайся, - перевел я бэлшуновы речи для своего раба, - иди сюда.
Только сапоги сними.
Мурзик сковырнул с ног грязные сапоги и остался в носках. Комната
сразу наполнилась запахом мурзиковых ног.
Девушка Цира еле заметно сморщила свой точеный носик, а учитель
Бэлшуну громко расхохотался и повел Мурзика в ванную комнату. Из ванной
Мурзик вернулся совершенно убитый - видать, никогда не видел такого
количества кафеля, никеля и ковров. Носков на нем не было, а босые ноги
источали запах дорогого мыла.
Отчаянно смущаясь, Мурзик пристроился в мягкое кресло, на самый
краешек.
Учитель Бэлшуну мельком поцеловал девушку в лоб и уселся сам. Не
уселся - развалился: большой, грузный, весь какой-то физиологический. Все
в нем кричало - нет, даже не кричало - орало! - о могучей и грубой
витальной силе.
- Ну-с, друзья мои, - начал он, надвинувшись на нас с Мурзиком, - моя
Цира говорит о вас невероятные вещи...
Я ревниво поглядел на девушку, но она не сводила с учителя Бэлшуну
обожающих глаз, а я для нее как будто перестал существовать.
Я назвал свое имя и рассказал о своем происхождении. Упомянул тему
научной работы и вскользь коснулся перспектив развития нашей фирмы.
Рассказывая, я превосходно осознавал, что все это не имеет ни малейшего
отношения к делу, ради которого мы притащились в этот богатый дом. Но
остановиться не мог. Сам не знаю, что на меня накатило. Мне вдруг
захотелось произвести на этого мясника хорошее, а если получится, то и
внушительное впечатление.
К моему удивлению, он слушал внимательно, не перебивал. Ему даже как
будто было интересно. Иногда он энергично кивал. У него были внимательные
серые глаза и тонкий, крепко сжатый рот.
Неожиданно он спросил - вроде бы и не обрывая мой рассказ, а как-то
исключительно ловко заполняя паузу:
- Вас никогда не преследовали странные сны? Не случалось ли чего-то
такого, чему вы не можете найти объяснения?
Я начал было рассказывать про астрального гада и линию интеллекта на
ладони - даже показать порывался, но тут влез Мурзик. Сильно покраснев,
мой раб выпалил:
- А то! Как же, не случалось странного! Очень даже случалось! А кто,
извините, тут нам высказывался, что, мол, ирр-ка нгх-аа л'гхма аанья! А?
Стало тихо. Мурзик из красного стал белым, а по его широкой морде
расплылось тоскливое предчувствие экзекутария.
Учитель Бэлшуну спросил меня - осторожно, как будто обращался к
больному:
- На каком языке говорил сейчас ваш друг?
- Он мне не друг, - мрачно ответил я. - Он мой раб.
- Я спрашиваю о языке, - повторил учитель Бэлшуну. Он говорил мягким,
тихим тоном, но в его глазах появилась неприятная настойчивость.
- Откуда мне знать, что это за язык...
Я рассказал ему всю историю, от начала до конца. Учитель Бэлшуну
слушал, покусывая губы. Думал. Потом хлопнул себя по коленям.
- Так, - подытожил он. - Отнесем это к числу загадок. Продолжайте.
Но оказалось, что я сбился с мысли и запутался в собственном
повествовании. И что рассказывать мне, собственно говоря, нечего. Ничего
исключительного в моей жизни не происходило.
Кроме того, меня раздражало, что Мурзика посадили в такое же кресло,
как меня.
Бэлшуну словно угадал мои мысли.
- Перевоплощения души, ее странствия из тела в тело - реальность,
друг мой. Такая же реальность, как этот стол. И даже в большей степени,
ибо стол пришел и ушел, а душа бессмертна и ее переселения вечны. Поэтому
мы не придаем значения тем социальным, половым и прочим различиям, которые
существуют между нами в текущем земном воплощении. Ибо настанет срок, и
души покинут тела, а после снова воплотятся в материальном мире. И,
возможно, тогда неравенство исчезнет. Или поменяет полюса. Раб станет
господином, а господин - рабом.
- Это когда еще будет, - упрямо сказал я.
- Но будет! - убежденным тоном заявил учитель Бэлшуну.
Я решил обескуражить его каким-нибудь резким заявлением и не придумал
ничего умнее, как обвинить в симпатиях к коммунистам.
Холеный буржуй рассмеялся. Он даже возражать мне не стал.
- Вам трудно себе представить, какой долгий, какой славный жизненный
опыт у вас за плечами. Он подавлен гнетом вашей нынешней, бесцветной
жизни. Но в прошлых воплощениях вы не были тем, чем являетесь сейчас. Вы
изменяли лицо мира. От вас зависело множество людей. Вы, не задумываясь,
бросали армию за армией в кровавую бойню, вы убивали людей и щадили их по
своей прихоти, вы овладевали прекрасными женщинами, вы мчались, стоя на
спине разъяренного быка под рев влюбленной в вас толпы!
Я обиделся. Я вовсе не считал мое нынешнее существование бесцветным.
Но перебить учителя Бэлшуну оказалось не так-то просто. Он порылся в
своем столе и вытащил толстую тетрадь в дешевом бумажном переплете. На
обложке тетради было оттиснуто "ГЛАВНАЯ КНИГА". Это была стандартная
дешевая тетрадь, какие обычно валяются, замусоленные, у табельщицы на
проходной государственного заводика.
- Вы должны прочесть это, - сказал он. - Возьмите. Ознакомьтесь.
Я потянулся, взял тетрадь. Полистал. Она была исписана разными
почерками. Учитель Бэлшуну с интересом наблюдал за мной.
- Кстати, - добавил он, - это нельзя выносить отсюда.
Я положил тетрадь себе на колени. Возражать учителю Бэлшуну было
очень трудно. Как будто в стенку идти. Но я все же попытался.
- Не хотите же вы сказать, что я буду жить здесь, у вас.
- Именно это я и хочу сказать, - бодро улыбнулся он. - Вы и ваш друг
останетесь у меня. До тех пор, пока не поймете, какая великая тайна вам
приоткрылась.
Я встал.
- Я все понял, - сказал я. - Здесь подполье левых
террористов-радикалов. Вы - нурит?
Учитель Бэлшуну оглушительно расхохотался. У него даже слезы
выступили.
- Да сядьте вы, сядьте!.. - выговорил он сквозь смех. - Вовсе нет. Я
предлагаю вам остановиться в моей гостинице и почитать эту книгу со
всевозможным комфортом. Не более того. Если вы считаете, что это
невозможно... Или что вам это не нужно...
- Он сам не понимает, что ему нужно, - резковато вмешалась Цира. И
посмотрела на меня отстраненно. Как чужая взрослая тетя на нашкодившего
детсадовца.
Я сдался.
- Ну... ладно... Но позвонить-то я могу?
Учитель Бэлшуну безмолвно придвинул ко мне телефон. Я набрал номер
Ицхака и наврал ему что-то бессвязное.
- Что, от какой-нибудь швабры оторваться не можешь? - спросил Ицхак.
Я воровато оглянулся на Циру.
- Не знаешь, не говори.
- Да ладно тебе, Баян... Трахайся. Только в день Мардука чтоб был!..
Иначе уволю, понял?
- Понял, - сказал я и повесил трубку.
- Договорились? - как ни в чем не бывало спросил учитель Бэлшуну и
забрал от меня телефон. - Вот и хорошо. Для начала я хочу предложить вам
совсем простой опыт. Если вы не возражаете...
Он посмотрел на Циру и кивнул ей на шкаф - мол, подай. Цира безмолвно
встала и вынула из шкафа небольшой ящичек, обитый красивым шелком с
тисненым узором.
Учитель Бэлшуну откинул крышку ящичка. Его широкие руки с вьющимися
черными волосками на пальцах выглядели чужими над этой изящной
безделушкой. Как руки вора.
В ящичке на двух черных бархатных подушечках лежали два хрустальных
шара, каждый размером с мурзиков кулак.
- Возьмите, - велел учитель Бэлшуну. Ни Мурзик, ни я не посмели
ослушаться. Цира погасила верхний свет. Теперь гостиная освещалась только
настольной лампой.
- Что мы должны делать? - спросил я.
- Ничего, - отозвался Бэлшуну. - Просто расслабьтесь. Вам не грозит
никакая опасность. Не будьте так напряжены и насторожены. Сядьте так,
чтобы вам было удобно. И смотрите на шар.
- Больше ничего?
- Больше ничего.
И он широко, ободряюще улыбнулся.
Мне стало спокойно и даже весело. В самом деле, ничего страшного не
происходило. Я склонился над хрустальным шаром и начал смотреть.
Поначалу ничего не происходило. Я подумал, что у меня довольно глупый
вид, и поднял глаза. Но ни учитель Бэлшуну, ни Цира не насмехались.
Цира кивнула мне подбородком. Ее губы прошептали: "Не отвлекайся".
Я снова уткнулся в шар. И вот из замутившейся хрустальной глубины
поднялось лицо. Это было лицо моей матери. Оно сменилось неприятной
картинкой: меня порет жрец-педагог. Я моргнул и увидел танки, разбивающие
синий изразец Дороги Иштар. Мелькнуло смуглое лицо, почти до самых глаз
скрытое черным покрывалом, прикушенным зубами. Затем возникла девушка
такой небесной красоты, что на глаза наворачивались слезы. И сразу вслед
за тем все пропало.
Я поднял голову.
Мурзик неловко сидел на краешке кресла, сдвинув колени. На коленях
покоился шар, как колобок из детской сказки. Широкие брови моего раба
двигались, толстые губы шевелились - он вел какой-то долгий, безмолвный
разговор.
Неожиданно вспыхнул свет. Я вздрогнул, как от удара. Тонкая ручка
Циры протянулась к моему шару и забрала его. Мурзик с сожалением оторвался
от созерцания и позволил ей уложить хрустального собеседника в ящичек.
- Ну, - промолвил учитель Бэлшуну, - что вы видели?
Я думал, он захочет услышать о моих видениях, и уже приготовился к
долгой речи, но учитель Бэлшуну смотрел на Мурзика. Мой раб поерзал в
кресле и нерешительно ответил:
- Так... разные вещи... вам неинтересно, господин.
- Отчего же, - возразил учитель Бэлшуну. - Если бы мне было
неинтересно, я бы не спрашивал. Неужели ты думаешь, друг мой, что я делаю
хоть что-нибудь из бесполезной вежливости?
Мурзик так не думал. Он оглядел роскошную обстановку гостиной и
просто ответил:
- С такими-то деньжищами? Да с такими деньжищами можно всю жизнь
шептунов пускать и больше ничем не заботиться...
Учитель Бэлшуну откинул голову назад и разразился оглушительным
смехом. Цира слегка покраснела. Мурзик смутился окончательно. Но Бэлшуну
махнул ему рукой: мол, рассказывай.
- Ну... сперва железку нашу увидел. Ну, Трансмеждуречье... Будто мы с
одним, его потом паровозом пополам разрезало, шпалы укладываем... Потом
вдруг тот дурачок, что мне русалку наколол на плече... Смешной был. А
после все эта девушка мнилась, вон та, - он махнул в сторону Циры, - как
она улыбается и какие у нее сиськи, будто колючие...
- Может, она просто у тебя в шаре отражалась? - спросил я сердито. -
Рядом же сидит...
- Не, - с убежденным видом ответил мой раб. - Здесь-то она одетая
сидит, а из шара-то всё голенькая глядела...
...В той жизни я была мужчиной, воином. Под моим началом ходила
тысяча отчаянных головорезов. Мы носили блестящие позолоченные кольчуги.
Нас боялись. Я вижу бесконечную дорогу. Дорога пролегает мимо осенних
полей, кое-где сжатых, но чаще - черных от пожарищ. Мы едем по дороге. Под
копытами коней чавкает грязь. Мы едем шагом. За нашим отрядом тащится
телега, к телеге крепится цепь. На длинной цепи за телегой бредет большой
полон.
Впереди появляется всадник. Это один из моих людей. Его лицо полно
гнева и ожидания боя.
- Засада, командир! - кричит он мне.
Я привстаю на стременах. Я отдаю команду моему отряду. Мои отчаянные
головорезы мчатся вперед...
...Я вижу себя султаншей. Я красива. Куда красивее всех, кого
печатают на обложках журналов. На мне шелковая одежда. Подошвы ног и
ладони выкрашены у меня охрой, ногти красны, от меня пахнет дорогой
косметикой - как в магазине "Око Нефертити", только еще лучше.
Вокруг меня множество рабынь и евнухов. Все девушки очень красивы.
Евнухи меня боятся. Один из них не угодил мне, и по мановению моей руки
его уводят на казнь.
Ко мне подходит слуга. У него в руках золотой бокал. Я кладу туда яд,
который храню в перстне, и говорю: "Это для султана..."
...Я вижу себя во главе огромного войска...
...Я вижу себя на сцене великолепного театра. Одно мое появление
вызывает гром аплодисментов. Я стою в центре, улыбаясь под маской
трагического актера...
...Я - принцесса крови древнего рода. Мой отец император был убит во
время дворцового переворота. Меня спас верный самурай. Я иду по тенистому
саду. Кричат красивые, странные птицы. Я не могу определить, где я
нахожусь. Но убийца моего отца близко...
...Мы любили друг друга. Я лежала в его объятиях. У него было
сумрачное, смуглое лицо с тонкими чертами, и сильные руки. Вот он встает,
облачается в черное. Печальный, он проходит мимо моих окон. Я остаюсь в
комнате. Я обречена ждать его. Так он сказал мне на прощание. Я надеюсь
встретить его в этой жизни...
Я отложил тетрадь. Эти короткие рассказы, написанные разными
почерками, произвели на меня сильное впечатление, хотелось мне того или
нет.
Мы с Мурзиком читали в полутемной комнате в доме Бэлшуну. У окна
угадывалась искусственная пальма в кадке. Легкий сквознячок едва шевелил
белую шелковую занавеску.
Я лежал на широкой, очень мягкой кровати, закутанный скользкими
атласными одеялами. Время от времени Мурзик подносил к моим губам горячее
молоко и, выказывая изрядную сноровку, присущую няням грудных младенцев,
поил меня.
Иногда подавал мне на длинной тонкой вилочке с перламутровой ручкой
то кусочек персика, то кусочек банана, а то и ягодку земляники, выуживая
их из компота.
Я читал вслух. Об этом настоятельно просил меня Бэлшуну. А уж Мурзик
просто не знал, как и угодить милостивцу.
- Ладно, - сказал я, опуская "Главную книгу" на одеяло. - Мне
надоело.
На самом деле мне хотелось закрыть глаза и погрузиться в то самое
состояние, которое я сам для себя определял как "гнить и грезить".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг