вернулся. Принес дешевое пиво, воблу и сдачу в пять сиклей и три лепты. На
стол выложил. Сикли хрустнули, лепты звякнули, пиво в бутылках стукнуло, а
вобла прошуршала.
Мы открыли пиво и смешали его с виски. Пахирту рассказывал один
случай из своей практики за другим. Некоторые были смешные. Я, в свою
очередь, пригласил его посетить нашу фирму "Энкиду прорицейшн". Узнав, что
мы с ним не просто братья, но коллеги, Пахирту разрыдался и полез
обниматься. Я приник к его груди. Пахирту закрыл глаза. Слезы текли у него
из-под век. Третий глаз помаргивал куриным веком и растерянно озирался по
сторонам.
Мурзик набрался исключительно быстро и ушел блевать на газон, чтоб не
поганить господский паркет, как он потом объяснил.
Мы засиделись у белого мага до темноты. Потом взяли рикшу и погрузили
меня в плетеную корзину. Мурзик побежал следом. Несколько раз он падал и
жалобно кричал из темноты, чтобы его подождали.
На следующий день я не пошел на работу. Лежал на диване, отходил.
Грезил. Лоб себе щупал - может, и у меня третий глаз откроется. Ицхак,
забежавший проведать меня в обеденный перерыв, сказал, что логичнее было
бы предположить наличие третьего глаза у меня в жопе.
Мурзик подал гренки в кефире. Я с отвращением съел. Мурзик обтер мой
подбородок, залитый кефиром, переодел рубашку, которую я тоже запачкал,
пока кушал, и ушел на кухню - мыть посуду.
Я откинулся на диване. Позвал Мурзика. Приказал включить телевизор.
По телевизору шла всякая муть. Несколько минут Мурзик переключал с
программы на программу. У нашего телевизора есть и дистанционное
управление, но Мурзик ему не доверял. Боялся, что телевизор от этого
взорвется. Ему кто-то на строительстве железной дороги рассказывал, что
был такой случай.
Потом я велел выключить телевизор и убираться. Мурзик ушел.
...Может, бабу? Или нет, не надо бабу. Какая баба, себя бы в рамках
туловища удержать, наружу не вывернуться...
...Так все-таки что со мной случилось? Гад ли космическую энергию мне
перекрыл, астральные ли паскуды тело мое искромсали? Может, это все от
плохого питания?..
Тут в дверь позвонили. Мурзик не слышал. У него в кухне вода шумела.
- Мурзик! - крикнул я. - Мур-зик!
Он прибежал - руки мокрые, в мыле.
- В дверь звонят.
Мурзик открыл. Кто-то, не переступая порога, заговорил. Мурзик
вполголоса ответил. Там поговорили еще. Мурзик ответил громче:
- Да не надо мне! Ну вас, в самом деле...
И захлопнул дверь.
- Мурзик! - капризничая, прокричал я с дивана. Когда он вошел и встал
в дверях, спросил: - Кто приходил? Опять дворник? Ты что, снова мусор в
окно вытряхивал? А? До помойки дойти лень? Смотри у меня...
- Да нет, - нехотя ответил Мурзик. И отвел глаза. Он был заметно
смущен. - Это эти... из профсоюза.
- Из какого еще профсоюза?
- Ну, из профсоюза "Спартак", - пояснил Мурзик. - Это профсоюз такой
рабский есть. Каждый месяц вноси в ихнюю кассу одну лепту. На выкуп, то
есть. Когда подходит твой черед, тебя выкупают на профсоюзные деньги.
Свободным, то есть, делают.
- Никогда не слышал.
- А зачем вам о таком слышать, господин? - удивился Мурзик. - Вы -
человек благородный и знатный. Вам рабский профсоюз как, извините, не
пришей кобыле хвост...
- Ну, - зловеще поинтересовался я, - и почему ты им сказал, что тебе
не надо? Ты что, Мурзик, никак, на волю не хочешь?
- Так... а что мне на воле делать? На ту же шпалоукладку наниматься?
В гробу я эту шпалоукладку видел... Лучше я за вами ходить буду. Всё в
тепле да в ласке... Да и про этих, профсоюзных-то, про спартаковцев, на
руднике знаете, что рассказывали?
Я улегся поудобнее. Мне было муторно и скучно. Так скучно, что даже
мурзиковы каторжные россказни сгодятся.
Мурзик сбегал на кухню, выключил воду. Принес мне кофе. Хоть это
делать научился - кофе варить. Впрочем, что тут уметь - ткни пальцем в
кофеварку, а потом догадайся выключить ее, вот и вся наука.
Я взял кофе и начал пить. Как всегда, мой раб навалил полчашки
сахару. Никак не может отделаться от привычки мгновенно пожирать без
остатка сразу все, до чего только руки дотянулись.
- Ну вот, - начал Мурзик. - Был у нас такой забойщик во второй смене.
Звали его Зверь-Силим. Прозвание у него такое было. Зверь. Этот Силим и
рассказывал, как связался на свою голову со спартаковцами. Ну, как
сегодня: явились и предлагают - вноси, мил-человек, по лепте в месяц.
Кассу соберем. Через два года настанет твой черед, всем миром из рабства
выкупим. Вызволим, значит. Чем профсоюз, мол, хорош? Все взносы
одинаковые. А цены-то на рабов разные. Если на кого не хватает - из кассы
добавят. И эта... юридическая поддержка... Ну, платит Селим, платит...
Честно по лепте в месяц отдает...
- А где он деньги брал, твой Силим? - перебил я.
- А где придется, - пояснил мой раб. - Когда заработает по мелочи, а
когда и сопрет... Ну вот. Проходит два года - профсоюзных ни слуху ни
духу. Силим ждет-пождет, а их и не видать. Что такое? Стал искать. А их и
нету. Сбежали. Утекли и кассу с собой унесли. Вот ведь... Силима вскоре
после этого на воровстве поймали и продали. На наш рудник и продали. Вот
дробит Силим камень, дробит, а сам мечтает, как спартаковцев этих
повстречает и что он с ними сделает. А у него уж чахотка начиналась.
Кровью харкать стал. Кровью харкает, бывало, всю породу заплюет, а сам
ярится. И вот...
- Свари еще кофе, - перебил я.
Мурзик резво сбегал на кухню и вскоре вернулся с новой чашкой кофе. Я
отпил два глотка.
- Забери. Не хочу больше.
Мурзик забрал у меня чашку. Глядел куда-то невидящими глазами.
Вспоминал. Машинально отпил мой кофе.
- Ну вот, значит, а тут пригоняют как раз новый этап, человек десять,
все свеженькие, толстенькие, кругленькие... В шахте оно как? Помашешь,
значит, кайлом с полгодика - либо подыхаешь насовсем, либо жилистый такой
делаешься. А эти еще гладкие были. Их кнутом ударишь - кровь пойдет. А у
нас уж шкуры такие дубленые, что и кровь не проступает, бей не бей...
Силим-Зверь лежит на отвалах, кашлем давится. И вдруг - аж глаза у него
засветились. Узнал! А тот, профсоюзный-то, Силима не признал. Беспечально
рядом плюхнулся. Поротую задницу потирает. Силим ему и говорит грозно так:
"Помнишь меня?" Тот: "Чаво?" Силим поднялся. "А вот чаво!" И все
припомнил. И про одну лепту в месяц, и про то, что через два года никто
выкупать его не явился...
- И убил? - спросил я.
- А как же! - радостно подтвердил Мурзик. - В тот же день. В штольне.
Взял за волосы и об стену голову ему разбил. Тот сперва орал, потом мычал,
а после и мычать перестал. Обоссался и кровью изошел...
- А Силим?
- Зверь-то? Недолго после того прожил. Помер у меня на руках. Хороший
был человек, - с чувством проговорил Мурзик. - Перед смертью всё улыбался.
Не зря, говорил, жизнь прошла, не зря...
Когда наутро я пришел на работу, в офисе висела большая стенгазета
"РУПОР ЭНКИДУ-ПРО". Иська, небось, часа два пыхтел над этим убожеством. И
не лень же было...
На самом видном месте стенгазеты красовалась моя фотография. Под
фотографией было написано черным маркером:
"ПОЗОР ПЬЯНИЦЕ И ПРОГУЛЬЩИКУ ДАЯНУ! Может ли алкоголик и рабовладелец
быть прорицателем? Вот вопрос, который волнует вавилонскую общественность!
Ибо налогоплательщику вовсе не безразлично, чья именно жопа овевается
ветрами перемен. И если это жопа человека слабых моральных устоев, то..."
Я не успел дочитать. Вошел Ицхак. На локте у него сонно висла
костлявая девица из Парапсихологического Института.
- А! - торжествующе возопил Ицхак. - Читаешь?
- Слушай, Изя... - начал я угрожающе. - Если ты думаешь, что...
Тут во мне проснулся астральный воин. Я налился бешенством и
заморгал.
- Арргх! - сказал Ицхак. - Лгхама!
- Не лгхама, а л'гхама, деревня! - поправил я.
Девица подняла голову и слепо поглядела на меня сквозь очки.
- Ладно, не обижайся. - Ицхак освободился от девицы и подошел ко мне.
- Хочешь, я сниму? Я просто так повесил, ради шутки.
- Сними, - проворчал я, чувствуя, что не могу долго на него злиться.
Есть в Ицхаке что-то такое - способное растопить любой лед. То ли
искренность, то ли ушлость...
Он залез на диван в ботинках и снял.
- Забери. Можешь сжечь.
- Уж конечно сожгу, - обещал я.
- Кстати... - начал Ицхак, спрыгивая на пол и отдавая мне ватманский
лист. На лоснящемся черном диване остались отпечатки подошв.
Я забрал "стенгазету" и свернул ее в тугую трубку. Ицхак тем временем
шарил у себя по карманам и наконец извлек очень мятую газетку. Она имела
устрашающее сходство с той, что присватала мне матушка.
- Прочти, - сказал Ицхак.
Я развернул листок, расправил его и послушно забубнил вслух.
- "Прямой обман масс, который принято именовать научным словом
"прогнозирование", предназначенным сбивать с толку малообразованный класс
трудящихся, из которого кровопийцы-эксплоататоры-рабовладельцы высосали
всю кровь до последней капли крови..."
- Ты что вслух читаешь, как малограмотный? - удивился Ицхак.
Я покраснел. Очкастая девица пристально посмотрела на меня, но на ее
костлявом лице не дрогнул ни один мускул. Как у нурита-ассасина пред лицом
палачей.
"Ниппурская правда" долго поливала нас грязью. Причем, совершенно
бездоказательно. И не по делу.
Я вернул Изе газетенку.
- Ну и что?
Он хихикнул.
- А то, что теперь мы официально считаемся еще одной организацией,
которой угрожают комми.
Я все еще не понимал, что в этом хорошего. Ицхак глядел на меня с
жалостью.
- Очень просто. Под эту песенку я вытряс из страховой компании
несколько льгот. Нас перевели в группу риска категории "Са". А были -
"Ра". Понял, троечник?
- Ну уж... троечник... - пробормотал я. - Не при дамах же!..
По лицу очкастой особы скользнуло подобие усмешки.
Ицхак, конечно, гений. Из любого дерьма сумеет выдавить несколько
капелек нектара. И выгодно всучить их клиенту. И клиент будет счастлив.
В этот момент зазвонил телефон. Не зазвонил - буквально взревел.
Будто чуял, болван пластмассовый, что несет в себе громовые вести.
Ицхак коршуном пал на трубку и закричал:
- Ицхак-иддин слушает!..
И приник. Лицо моего шефа и одноклассника исполняло странный танец.
Нос шевелился, губы жевали, глаза бегали, брови то ползли вверх, то
сходились в непримиримом единоборстве. Даже уши - и те не оставались в
стороне.
Наконец Ицхак нервно облизал кончик носа длинным языком и промолвил,
окатив невидимого собеседника тайным жаром:
- Жду!
И швырнул трубку.
Костлявая Луринду непринужденно развалилась на диване, уставившись в
пустоту. Закинула ногу на ногу, выставив колени. Покачала туфелькой.
Ицхак не обращал на нее никакого внимания. По правде сказать, и на
меня тоже. Он медленно, будто боясь расплескать в себе что-то, крался по
офису. Он был похож на хищника. На древнего воина-скотовода в
окровавленных козьих шкурах.
Наконец девица равнодушно вторглась в священное молчание:
- Что стряслось-то?
Я думал, что Ицхак не удостоит нахалку ответом. Но он выдохнул, будто
пламенем опалил:
- Увидите.
Через полчаса в офис ворвался Буллит. Ицхак налетел на него так, что
мне показалось, будто они сейчас подерутся. Буллит, смеясь, отстранил его.
- Уймись, Иська.
И заметил Луринду. Лицо Буллита мгновенно приняло холодное, замкнутое
выражение.
- Все, что происходит здесь, строго конфиденциально... Так что
посторонним лучше...
Ицхак мельком оглянулся на девицу.
- А... Ягодка, ты не могла бы подождать меня в другом месте?
Девица, качнувшись негнущимся корпусом, встала и прошествовала к
выходу. Она не глядела ни на одного из нас. Ицхак закрыл за ней дверь и
повернулся к Буллиту.
- Давай.
Буллит уселся на диван - точнехонько в то место, где осталась после
девицы ямка - и раскрыл портфель. Хрустнула бумага, звякнули таблички.
- Они отказались от иска.
Ицхак выхватил у него бумаги и впился в них глазами.
Я не выдержал:
- Вы расскажете, наконец, что случилось?
Ицхак сунул мне бумажку в пятьдесят сиклей.
- Баян, - молвил он задушевно, - не в службу, а в дружбу... Сбегай за
портвейном...
Я онемел. Потом обрел дар речи. Завопил:
- Я - потомок древнего... В конце концов, я ведущий специалист... И
моя честь как вавилонского...
Ицхак обнял меня за плечи и мягко подтолкнул к выходу.
- Баян, - повторил он. - Будь другом. Принеси. Я тебе потом все
объясню... Вот вернешься - и объясню... Сразу... Честное слово...
И выпроводил меня на улицу. Я мрачно купил две бутылки дешевой
гильгамешевки и вернулся в офис. Ицхак стоял на диване - опять в ботинках
- повернувшись спиной к выходу. Что-то лепил на стену. Буллит подавал ему
одну бумагу за другой, вынимая их из портфеля.
Я поставил гильгамешевку на офисный стол толстого черного стекла.
Услышав характерный пристук полной бутылки, Ицхак обернулся.
По-мастеровому отряхнул руки о свои богатые отутюженные брюки и спрыгнул.
Открылась стена, залепленная фотографиями. Они были выполнены с
большим искусством.
Поначалу я глядел на них разинув рот. А потом захохотал.
Я хохотал до слез. Я обнимал Ицхака и Буллита. Я хлопал их по спине,
а они хлопали меня и друг друга. Мы положили друг другу руки на плечи и
начали раскачиваться и плясать, высоко задирая ноги.
И когда в офис зашла бывшая золотая медалистка Аннини, наша дорогая
одноклассница, мы взяли ее в наш круг, и она на равных вошла в нашу
победную воинскую пляску.
Бумага была официальным извещением о том, что детский садик и иные
дошкольные учреждения микрорайона, убедившись в высоконравственности
морального облика прогностической фирмы "Энкиду прорицейшн" полностью
снимают все свои обвинения и отказываются от судебных исков. Кроме того,
они обязуются возместить моральный ущерб, причиненный нашей компании, в
том числе и публичным выступлением в средствах массовой информации.
Господину Даяну выплачивается компенсация в размере 160 сиклей.
На фотографиях была изображена педагогическая дама в цветастом
платье. Она стояла, сняв трусы и задрав подол. К ее круглому заду
присосались проводки. Полуобернувшись, дама с глупой улыбкой смотрела на
эти проводки. Ветерок слегка шевелил ее прическу.
Одни фотографии более подробно показывали лицо дамы, другие - ее
жопу. Она была заснята в разные мгновения своего приобщения к нашей
прогностической деятельности. Но и одной фотографии хватило бы...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг